Поэтический текст не поддаётся скрупулёзному анализу. В нём есть неразрешимые загадки, заманчивые тайны. Нельзя сказать, почему вот то хорошо, а это непонятно.

Поэтический текст не поддаётся скрупулёзному анализу. В нём есть неразрешимые загадки, заманчивые тайны. Нельзя сказать, почему вот то хорошо, а это непонятно.

Мелодику и смысл стиха можно почувствовать и истолковать по-своему. Никто не знает, правильно или нет. Просто так представилось, так объяснилось. Некоторые суждения кому-то покажутся неточными, даже неверными. Претендовать на безошибочность здесь невозможно.

Обратимся к стихотворению Александра Блока «Ты помнишь? В нашей бухте сонной...». Летом 1911 года поэт побывал на Бретонском побережье Атлантического океана, через несколько лет написал стихотворение — почти предсказание близкой войны. А через шесть месяцев началась Первая мировая.

Но если бы читатель не знал биографического факта, смог бы он объяснить стихотворение в подобном ключе? Вероятно, нет. Его мог бы увлечь другой смысловой подтекст. Нетрудно найти строчки, в которых лирический субъект признаётся в своей любви к необычному, новому, странному. Увидеть мир, закутанный в «цветной туман», может только  романтик, мечтающий о неведомых землях и странствиях.

Предлагаю познакомиться с интересной интерпретацией стихотворения Александра Блока. Поэт и литературный критик Владимир Приходько даёт мастер-класс «Как читать и понимать поэзию» и убеждает нас, что с возрастом меняется не только сам человек, но и его представления о прочитанных стихах. И тогда чувства поэта становятся нашими, накладываются на нашу жизнь, сливаясь с нею. Вот это и есть закономерный путь постижения поэзии.

 

Александр БЛОК

* * *

 

Ты помнишь? В нашей бухте сонной
Спала зелёная вода,
Когда кильватерной колонной
Вошли военные суда.

Четыре — серых. И вопросы
Нас волновали битый час,
И загорелые матросы
Ходили важно мимо нас.

Мир стал заманчивей и шире,
И вдруг суда уплыли прочь.
Нам было видно: все четыре
Зарылись в океан и в ночь.

И вновь обычным стало море,
Маяк уныло замигал,
Когда на низком семафоре
Последний отдали сигнал...

Как мало в этой жизни надо
Нам, детям,— и тебе и мне.
Ведь сердце радоваться радо
И самой малой новизне.

Случайно на ноже карманном
Найди пылинку дальних стран —
И мир опять предстанет странным,
Закутанным в цветной туман!

 

Владимир Приходько

 

Я эти стихи с давних времён знаю. Наизусть. Выписал себе в тетрадку (конечно, заветную) в пятом классе, в тринадцать лет. Не выучивал, а запомнил. Повторял про себя.

Рос, менялся. И стихи со мной тоже как будто менялись. Так со стихами бывает. В школе знать их не требовалось.

Прославленный не по программе
И вечный вне школ и систем,
Он не изготовлен руками
И нам не навязан никем.

Это о Блоке в поздние свои годы сказал Пастернак. С любовью к Блоку, с отвращением к «программе», к охотникам подчинять, навязывать. К охотникам, отчасти напоминающим карателей.

Биографические и другие сведения найдутся в справочнике. Блок — великий лирик XX века. Спутник жизни человеческой. Без него людям одиноко. Почему он близок им? Как ответить?

Пусть душит жизни сон тяжёлый,
Пусть задыхаюсь в этом сне,—
Быть может, юноша весёлый
В грядущем скажет обо мне:

Простим угрюмство — разве это
Сокрытый двигатель его?
Он весь — дитя добра и света,
Он весь — свободы торжество!

Музыка проникает в самое сердце. Сияние. Магия. Тайна.

...Мне долго казалось (Боже, как я был наивен!), что «Ты помнишь?..» Блок написал в детстве, где-то у моря, ещё холодного. Суда в сонной бухте. Военные, хотя войны нет. Но что-то происходит. Или это воображение, мечта. Мечта о путешествии, подвиге, войне как почве для подвига (не нынешней, напичканной чудовищным оружием, а старинной, почти вымышленной, из Дюма, войне как Промысле Божьем). И вот «пылинка дальних стран» на карманном ноже. Эта воображаемая пылинка — источник двойной радости. Вслушайтесь: «Ведь сердце радоваться радо». Радо, что радо. А матросы и пылинка заставляют вспомнить гумилёвских «Капитанов» (1909).

Чья не пылью затерянных хартий —
Солью моря пропитана грудь.

Хотя влияния тут не обнаружишь.

Начато доверительно: «Ты помнишь?» Обращение это к кому? Может быть, к товарищу! «И вопросы нас волновали». «Нам было видно». «Нам, детям».

«И вновь обычным стало море». Когда-то мне, выросшему не у моря, хотелось оспорить эпитет «обычное». Мол, «Приедается всё. Лишь тебе не дано примелькаться». Но у Блока эпитет на месте.

Сегодня-то я знаю: не мальчишкой, а зрелым поэтом написал эти стихи Блок. В июле 1911г. он отправился в путешествие и вскоре поселился (вместе с женой) во Франции, в Абервраке, на Бретонском побережье Атлантики. В гостинице с видом на море. Он писал матери 12 августа:

«На днях вошли в порт большой миноносец и четыре миноноски, здороваясь сигналами друг с другом и с берегом, кильватерной колонной — всё как следует. Так как я в этот день скучал особенно и так как, как раз в этот день, газеты держали в секрете совещание французского посла в Берлине с Киндерлэн-Вехтером (немецкий министр иностранных дел), то я решил, что пахнет войной... Стал... с уважением смотреть на довольно корявого командира миноноски, который проходил военной походкой по набережной. Думаю, что все абервраковские чеховцы были одних мыслей со мной, так что, когда миноносцы... снялись с якоря... наступило всеобщее разочарование. Всем, собственно, скучно до последней степени, и все втайне хотят, чтобы что-нибудь стряслось».

Вот так. Безо всякой романтики. Аберврак, Киндерлэн-Вехтер, корявый командир... Вы спросите: почему чеховцы? Вспоминаю юную Сашу из пьесы Чехова «Иванов»: когда «воздух застыл от тоски», Саша призывает молодых мужчин собрать силы и разом совершить «что-нибудь маленькое, чуть заметное, но хоть немножко похожее на подвиг, чтобы барышни хоть раз в жизни... могли сказать: «Ах!» Она изнывает от мертвящего однообразия. Характерно для чеховских персонажей.

В сонном Абервраке Блок изнывающий набросал заключительное четверостишие: «Случайно на ноже...» Целиком стихи написаны 6 февраля 1914г., незадолго до первой мировой войны, которая вряд ли стала почвой для геройства... В начале войны Гумилёв вздохнул о судьбе Блока: «Неужели и его пошлют на фронт? Ведь это всё равно, что жарить соловьёв...» Но прав и Пастернак, так завершивший свои «Четыре отрывка о Блоке» (1956):

Блок ждал этой бури и встряски.
Её огневые штрихи
Боязнью и жаждой развязки
Легли в его жизнь и стихи.

Боязнь и жажда... Стало ли для нас стихотворение милей и значительней, когда мы узнали обстоятельства его написания и даже получили нечастую возможность сопоставить стихи и прозу — один и тот же эпизод у одного и того же автора? Из стихов не случайно ушло то, что привязывало их к текущему. Знать эти сведения необязательно. Но чувства поэта стали нашими, наложились на нашу жизнь, слились с нею. Мы произносим: «Ты помнишь?» (у Блока, очевидно, обращение к жене, свидетелю события) от своего «я».

Впрочем, знание лишним не бывает. Публикуя стихи, Блок указал, где написаны, когда. Просто игнорировать это нельзя. Интересно также, что задолго до поездки в Бретань «четыре — серых» жили уже в воображении Блока, он робко пробовал их изобразить.

Океан дремал зеркальный,
Злые бури отошли.
В час закатный, в час хрустальный
Показались корабли.

(«Корабли пришли», 1904)

«Океан дремал» — «спала вода», «показались корабли» — «вошли суда»... Как похоже!

И скоро исчезли в дали беспредельной
Их станы, их мачты и их вымпела.
И в ночь маяки озаряли бесцельно
Спокойную гладь водяного стекла.

(«И снова на юг...», набросок 1905 г.)

«Исчезли в дали беспредельной» — «уплыли прочь, зарылись в океан и в ночь»; «маяки озаряли бесцельно» — «маяк уныло замигал»...— как близко!

Что же в «Ты помнишь?..» главное? Здесь есть тревоги, и — главное — радость мимолётной, иллюзорной надежды на обновление мира, близкая всем и всегда. Знаешь, что иллюзия, а всё равно радуешься; хочется поверить. Таков человек. Такова поэзия, открывающая нам человека.

И вот вывод совпадает с тем, что говорил Блок молодым читателям, продолжая мотив двойной радости: «Мне радостно, что вы в моих стихах читаете радость; это и есть лучшее, что я могу дать... Если будете сильны и чисты, жизнь вам откроется...» И — в предисловии к сборнику «Нечаянная Радость»: «Новой Радостью загорятся сердца народов, когда за узким мысом появятся большие корабли».

Цену этим стихам Блок знал.