Мне хочется начать с признания в любви к творчеству Константина Дмитриевича Воробьёва, к его книгам, в которых — талант и правда, боль и совесть...
Очень горестно, что не довелось встретиться с их автором, и тем большую благодарность хочется выразить его жене, Вере Викторовне, которая передала в Литературный музей города Курска многие подлинные вещи писателя.
...На музейном столе трофейная пишущая машинка, найденная партизанами, среди которых был К.Д. Воробьёв, при освобождении Шяуляя. Рядом — портфель писателя, его документы, блокнот, последняя пачка сигарет... Здесь его куртка, рыбацкие сапоги, палатка, удочка — он был заядлым рыбаком, исходил много дорог в окрестностях Вильнюса. Рядом — балалайка, в свободные минуты в кругу друзей он любил на ней играть. На выставке представлены и предметы, бытовавшие на родине писателя в селе Нижнем Реутце Медвенского района: глиняная посуда, рушники, рубель, которым катали бельё.
Конечно, много фотографий. Вот он смотрит на нас совсем юным, в шестнадцать лет — вдохновенное лицо, открытый взгляд. Есть фото армейских и военных лет, на одном — он вместе с Верой Викторовной среди партизан из отряда «Кястутис», в котором они вместе сражались в 1943—1944 годах. А дальше он за рабочим столом, на отдыхе. В 1983 году по произведениям «Крик» и «Убиты под Москвой» был поставлен фильм «Экзамен на бессмертие». Среди фотографий — кадры из него.
Разумеется, на выставке много книг: «Друг мой Момич», «Крик», «Убиты под Москвой». Все они пронизаны болью писателя за свою землю, за свой народ, горечью за его страдания и в предвоенное время, и в лихую военную годину.
Жизнь Константина Воробьёва сложилась очень трудно. Само рождение писателя стало как бы первой вехой на пути его будущих страданий. Муж Марины Ивановны Воробьёвой ушёл на войну (Первая мировая война) и пропал без вести. А уже в гражданскую как-то ночью в её хату постучался раненый. Она приняла и выходила его, а 24 сентября 1919 года у неё родился сын, которого она назвала Константином.
Неожиданно вернувшийся Дмитрий Матвеевич понял жену, простил её и принял мальчика как своего. Но Костя всё же постоянно ощущал свою отчуждённость в семье и тяготился этим. Тем не менее родную деревню — село Нижний Реутец Медвенского района — он всегда вспоминал с любовью и теплотой. Помнил и трудные сельские будни, и яркие праздники с песнями, плясками, с разноцветной яичной скорлупой на ярко-зелёной траве во время Пасхи, и радостные, весёлые лица односельчан. Многие из них хорошо помнят Костичку, как тепло называют они писателя, и бережно хранят его книги.
Окончив сельскую школу, Константин разъезжал сначала по медвенским деревням как киномеханик, затем работал в редакции районной газеты. В то время им было написано стихотворение «На смерть Кирова», — со страшными строками о Сталине. И хотя, предупреждённый товарищами, он успел уничтожить написанное, из редакции пришлось уволиться. Константин уезжает в Москву, где жила его старшая сестра, работает в газете, служит в армии, с началом войны направляется курсантом в Кремлёвское военное училище и уже в октябре сорок первого идёт на фронт. В декабре под Клином рота почти полностью была уничтожена, а Константин попал в плен.
Тут мы прервём рассказ о жизни писателя и перелистаем страницы его повести «Убиты под Москвой», эпиграфом к которой стали строки А. Твардовского:
Нам свои боевые не носить ордена,
Вам всё это, живые, нам отрада одна:
Что недаром боролись мы за Родину-мать,
Пусть не слышен наш голос, —
Вы должны его знать.
И автор доносит до нас голос своих погибших боевых товарищей, голос того огневого и страшного времени, в котором звучат не боевые победные фанфары, а как при настройке инструментов в оркестра разномастные и нестройные звуки, в которых и страх, и недоумение, и горечь, и всё-таки надежда, которая умирает последней...
Идут мальчишки на фронт, который «рисовался им величайшим сооружением из бетона, огня и человеческой плоти». Огня там оказывается больше, чем достаточно, человеческая плоть страдает от физической боли, от незащищённости, потому что вместо бетона оказывается серая мгла, рождающая ощущение страха, «как будто солнце навечно застряло на закате, откуда шла гарь от сгоревших сёл и деревень». Мальчишкам страшно, они пытаются спрятать свой страх и перед командирами, и друг перед другом, и только от себя никуда не денешься.
Идёт рота — двести сорок человек. Лучшие сыновья Родины, прошедшие строгий отбор в училище, они и ростом все один к одному — по 183 см. У них нет пулемётов, только винтовки, гранаты и бутылки с бензином...
Уже позже, по ходу войны, герой другой повести «Крик» будет задавать вопросы о причинах отсутствия наших танков и самолётов, о нашей готовности к войне. Так спрашивать мог только «враг народа». И писать об этом долгие годы тоже было нельзя. А Воробьёв писал. И его не хотели печатать: за правду, за честность, за то, что попал в плен. И за то, что остался жив. И хотя он горячо мечтал о возвращении в Россию, всю жизнь ему пришлось прожить в Литве, в освобождении которой он участвовал вместе с партизанами группы «Кястутис».
Но вернёмся к войне, тяготы которой привели будущего писателя в плен. Вот как рисует он страшные её картины, гибель людей:
«Алексей бежал по окопу и услышал тягучий в испуге и боли крик: «Я-ястре-бо-ов! Отре-ежь... Ну, пожалуйста, отрежь... (он подумал, что это о полах шинели, которые мешали ползти), но там волочился клубящийся моток чего-то живого...»
«Курсант лежал лицом вниз, а в разрез шинели просовывалась голая, по локоть оторванная рука. На ней светились и тикали часы...»
Всё это его товарищи, которые только что двигались, говорили, ещё смеялись и не верили до конца в возможность смерти. Он горюет о них, одновременно испытывая «оторопелое удивление перед тем, чему он был свидетелем в эти пять дней, и тайную радость от того, что остался жив». Он хочет увидеть других уцелевших бойцов и боится этого, и в нём переплетаются ощущения «горя, голода, усталости и ребяческой обиды на то, что никто не видел, как он сжёг немецкий танк...»
Книги Константина Воробьёва — это его биография. Всё испытанное им самим испытывают и его герои. В чём-то их жизни совпадают полностью, в чём-то — только отдельными моментами.
С декабря сорок первого года по август сорок третьего Константин Дмитриевич находился поочередно в Ржевском, Клинском, Смоленском, Каунасском, Саласпилсском и Шяуляйском фашистских концлагерях. Бежал (это удалось только с третьей попытки) и свободу себе подарил как раз в день рождения — 24 сентября 1943 года... Сражался в Литве, освобождал Шяуляй. Память об этом хранится в музее — трофейная пишущая машинка, найденная партизанами на почте и отданная Косте как литератору. Позже он заменил в ней шрифт на русский и почти все произведения напечатал на ней.
В декабре 1943 года, находясь в подполье, в течение 30 дней он написал повесть о пережитом в плену — «Дорога в отчий дом». В 1946-м повесть была отослана в «Новый мир», но печатать её не стали. Лишь в 1986 году, спустя 40 лет (!) она вышла в журнале «Наш современник» под названием «Это мы, Господи!...» При её чтении невольно вспоминаются слова критика Игоря Золотусского: «Проза К. Воробьева обнажена, как открытая рана. Она похожа на огненный электрический провод... Удары тока передаются от её строк к читателю и вызывают в ответ сердечную дрожь...»
Нельзя без внутренней дрожи читать, например, такие строки: «На тринадцатые сутки умышленного мора голодом людей немцы загнали в лагерь раненую лошадь. И бросилась толпа пленных к несчастному животному, на ходу открывая ножи, бритвы, торопливо шаря в карманах хоть что-нибудь острое, способное резать или рвать движущееся мясо. По образовавшейся гигантской куче людей две вышки открыли пулемётный огонь. Может быть, первый раз за всё время войны так красиво и экономно расходовали патроны фашисты... И когда народ разбежался к баракам, на месте, где пять минут тому назад ещё ковыляла на трёх ногах лошадь, лежала груда кровавых, ещё тёплых костей и вокруг них около ста человек убитых, задавленных, раненых...»
Книги Воробьёва не просто о войне, плене — они о жизни и борьбе за жизнь. У Константина Дмитриевича удивительно чуткая душа и необыкновенно острое, поистине писательское зрение. Своими строчками — так же, как и всеми своими поступками, он вступается за человека, за то, чтобы, несмотря на горе и кажущуюся безвыходность, он мог надеяться на лучшее.
Ещё раз обратимся к И. Золотусскому: «Воробьёв воевал до последней написанной им строки». Делая анализ творчества, критик выстраивает его произведения как повесть об одной жизни. Начало — это «Сказание о моём ровеснике». Герой его — сирота, родителей убили белогвардейцы — ищет людей, родственных ему по духу и образу жизни. Затем «Тётка Егориха», «Ермак», «Почём в Ракитном радости». Герою здесь 10—12 лет. В деревне тогда в самом разгаре шла классовая борьба. У кулаков отнимали зерно, скот, имущество и отдавали бедноте, в общее пользование.
Не может понять мальчишка, за что Голуб убивает тётку Егориху, — она вместе с другими женщинами вступилась за крест, который сбрасывали с церкви. Расправились и с Момичем. Так не стало самых близких ему людей. Почему? Это поймёт уже взрослый герой Воробьёва («Чёртов палец»), когда увидит уверенность председателя сельсовета Кочета в том, что и бывшие кулацкие хозяйства «пустить в разор» надо было, и кричать на людей, держа их в страхе, — на то, мол, человеку и власть над другими дадена...
Дальше идут военные повести, о которых мы уже говорили, многие рассказы — всего их больше тридцати, а затем повесть «Вот пришёл великан». Это книга уже о современной автору жизни, о литературной, редакторской работе, о нашем неустройстве и — о любви. О том, как надо любить, о той бережности в отношениях, которую редко кому удаётся воспитать в себе и тем более проявить по отношению к любимому. А ведь именно от этого часто страдают и взрослые, которые не смогли сохранить доброту в своих душах и в своём доме, и дети, которые растут в этом доме, а потом эту же неустроенность передают своим детям.
Герой незаконченной повести «...И всему роду твоему» хочет, чтобы его сыну были свойственны «независимость и чуткость, упорство и нежность, непримиримость и милосердие». Читая Книгу жизни самого писателя, убеждаешься в том, что эти качества были свойственны и ему, и его лирическому герою.
«Он любил работать в горящем цехе, со словом, которое только что из пламени пылающего воображения. Оно ещё дышит жаром, стреляет колкими искрами, обжигает самого мастера. Да, собственно, на этом огне он и сгорел преждевременно, так и не дочеканив заветных своих страниц», — написал о Воробьёве курский писатель Евгений Носов.
Константин Дмитриевич тяжело болел в последние годы. Будучи в больнице, 1 марта (это был 1975 год) он попросил, чтобы пришёл сын Сергей. К вечеру ему стало хуже.
«И 1-го, и 2-го марта,— вспоминала его жена Вера Викторовна, — было очень страшно, я плохо понимала, что происходит и что мне надо делать. В 7.45 вечера 2-го позвонила дочь Наташа и спросила: «Наверное, что-то случилось? Только что дома с сильным треском (как будто лопнула пружина) остановились на письменном столе часы». Я сказала: «Да», потому что минуту назад Константина Дмитриевича не стало».
Нет с нами удивительного Человека и Мастера. Но живут и всегда будут жить его замечательные книги.
Литература
1. Спасская Е.Д. Свидание с писателем (К.Д. Воробьёв) // Курская правда. - 29 сентября 1989 года. - С.4.
2. Спасская Е.Д. Воевал до последней строки (К 75-летию К.Д. Воробьёва) // Курская правда. - 23 сентября 1994 года.
