«По морям, по волнам — нынче здесь, завтра там!..» Оправляемся в путешествие с писателем!
Строчки из этой известной песенки дают самое точное представление о том, ЧТО было главным в творческой биографии детского писателя Виталия Коржикова (1931—2007). А начиналась она почти так же, как у всякого сорванца-мальчишки, с мечты о странствиях и путешествиях.
В детстве возили его с собой родители по разным стройкам нашей большой страны, привили любовь к новым местам и интересным открытиям.
Вырос Виталий и сам уже начал искать свои пути-дороги: поработал учителем на острове Сахалине, походил корреспондентом по тропам пограничников, поплавал матросом на морях-океанах. Столько всего повидал! А приключений хватило бы на целую книжку!
Маститые детские писатели Корней Чуковский, Агния Барто, Валентин Берестов советовали талантливому автору отнести свои стихи и рассказы в детские журналы. Так и сложилось, что из Арктики и Африки, с Кубы и из Индии присылал Виталий Коржиков истории про кубинскую девочку Терезиту, которая отыскала в океане прекрасную раковину, о пограничном медвежонке Михаиле Матвеиче, о корабельном поваре Васе и шустром зелёном Крокодилыче.
«Море — словно мастерская, мастерская, но морская»,— написал о своей морской профессии Виталий Титович. Его книги: «Морской сундучок», «Волны словно кенгуру», «Жил человек у океана» и, конечно, «Весёлое мореплавание Солнышкина» — творческое осмысление мореходного опыта отважного путешественника, за плечами которого были две кругосветки.
Полуфантастические рассказы о приключениях обаятельного юнги Алёши Солнышкина и команды судна со смешным названием «Даёшь!» помогают, не выходя из дома, увидеть стайки летучих рыб или чудесные миражи и цветные облака, попасть в шторм и с честью преодолеть стихию.
Писатель признавался, что без добрых отважных людей, которые были с ним, без их шуток и озорных небылиц вряд ли сложились бы его книги для ребят.
«С одними стоял я ночные вахты в кругосветном плавании, встречал солнце, радовался китам, дельфинам, огромным черепахам, с другими выносил грузы на ломкий арктический лёд». Виталий Коржиков
Друг и товарищ по литературному цеху Сергей Иванов называет Виталия Коржикова «поэтом в тельняшке». Свой очерк он начинает с описания странного учителя русского языка и литературы. Вот на доске появляются примеры глаголов с частицей НЕ, а ребята, да и сам учитель невольно отвлекаются от темы и поглядывают в окно на проходящие суда.
Наверное, именно так — буднично и просто — принимаются сульбоносные решения! И вот результат: «...согнувшись под пятипудовым мешком, забухал поэт и учитель по палубе тяжёлыми башмаками, проклиная вместе со всей командой нерасторопных такелажников... И был счастлив». И ещё вы узнаете о том, как была придумана самая первая история про плавание Солнышкина, и много интересных фактов из биографии Виталия Коржикова.
Дополнит биографию писателя и его маленький рассказ «Отлично». Автор вспоминает, как ему удалось преодолеть свою неуверенность по русскому языку и овладеть навыком грамотного письма. Не без помощи очень справедливой и требовательной учительницы со странным именем, которое, как считал герой, не зря совпадало с названием самого горького в мире лекарства. Хина Семёновна сумела помочь мальчику поверить в свои способности и добиться успеха. Вот почему в один прекрасный момент с горьким её именем происходит очень приятная перемена...
Иванов С.
Поэт в тельняшке
Школа стояла над самым заливом, и мальчишки часто смотрели не на классную доску, а и окно. Там, медленно набирая скорость, проходили суда. Из огромных они становились всё меньше, меньше и наконец совсем исчезали за линией горизонта.
Мальчишки смотрели в окно и слушали прощальные гудки, которые казались им не прощальными, а наоборот — призывными...
Удивительно было другое. Учитель, который секунду назад постукивал мелом по доске, объясняя классу правописание НЕ с глаголами, почему-то не делал сейчас мальчишкам замечаний, а тоже смотрел в окно, как исчезают неторопливые суда, и слушал их прощальные гудки, которые ему, этому странному учителю, тоже казались призывными.
А через некоторое время он пришёл в Дальневосточное морское пароходство — наниматься матросом.
— Матросом? — переспросили его с сомнением. — Вообще-то у нас тут есть одна посудина, идёт на Север. Но там нужны не матросы, а матросы-грузчики. — Согласны?
— Нормально!
А был он в то время не только учителем, но и уже достаточно известным писателем, выпустил книгу стихов.
И вот, согнувшись под пятипудовым мешком, забухал поэт и учитель по палубе тяжелыми башмаками, проклиная вместе со всей командой нерасторопных такелажников... И был счастлив.
Он весь такой... Прямо не знаю, как и сказать... такой, ни на кого не похожий. На первый взгляд положительный, знаете ли, спокойный, размеренный. Книжки у него выходят, ребята их читают, пишут разные дружеские письма. И всё налажено в судьбе — живи не хочу.
Вдруг срывается с места. Плавание. Кругосветное путешествие, на целый год...
Близкие упрекают: «Ну куда опять?! Ведь облазил уж все моря и океаны за десять-то с лишним лет. И возраст не тот, чтобы ни с того, ни с сего...»
Но он не слушает никого, а только — собственное сердце.
Однажды по журналистским делам он отправился в Монголию. И... прихватил с собой целую компанию ребят, пионерскую делегацию. Приехали в Улан-Батор и вдруг идея — отправиться в Гоби, по следам знаменитых раскопок, на поиски вымерших динозавров...
«В Гоби?! — говорили кругом. — Но ведь это пустыня, дикая, опасная! Нельзя!»
Однако победило весёлое упорство, победила дружба монгольских и советских ребят... А без приключений, ясное дело, не обошлось! Впрочем, обо всём этом можно узнать из книги Коржикова «Коготь динозавра».
Странно и хорошо дружить с таким человеком. Начнёт рассказывать — конец, пропадай пропадом все дела, уйти от него невозможно. Просто какое-то стихийное бедствие...
В его книжках нет вранья... То есть, прошу меня понять правильно. Выдумки в его книжках сколько хочешь — в «Солнышкине», например. Но дело в том, что все его книги написаны от чистого сердца, а значит, они правдивы по самой сути.
Они прежде всего прожиты им самим. И люди, которые в них встречаются, — это не какие-то «литературные» герои, а его действительные, настоящие друзья. Обычно с годами, с возрастом друзей у человека становится меньше. Но этот закон не для Коржикова! Чем дальше, тем больше становится друзей.
Раз я его решил проверить. Думаю: ну неужели же все его герои — настоящие живые люди? Беру наугад с полки книгу... «Дом у океана». Беру я эту книгу, открываю на какой-то странице, там сказано: «А в квартире напротив жил водолаз».
— Что, — спрашиваю, — правда, жил водолаз?
— Точно, — отвечает Коржиков, — во Владивостоке был у меня такой сосед... Встречается со мной однажды: «Тебе чего сегодня, Виталий, снилось?» Я отвечаю: «Да ничего вроде. Наработался, будь здоров, и уснул до утра». «А мне,— говорит,— дрянь снилась. Будто обследую потонувшее судно, а краб, сукин сын, мне хвать клешней и шланг воздушный пережал. Просыпаюсь как ошпаренный: что ты будешь делать, форточка закрыта, батареи огонь! Ну я открыл окошко, лёг спать».
Так складывался и знаменитый Солнышкин — из чистой правды и из бесконечной флотской «травли».
Кстати уж, коли заговорили о Солнышкине, хочу рассказать, как появилась на свет эта одна из самых смешных книг в нашей литературе.
Дело было тоже во Владивостоке. Пришвартовывался корабль. Да что-то швартовка не задалась. Капитан не успел убрать ход, стальной канат, по-флотски «конец», уже накинутый на кнехт, натянулся, как струна, сейчас лопнет, сейчас хлестанёт со злобой и силой сабельного удара!
Это понял стоящий на причале моряк. Ему бы отскочить или хотя б пригнуться... Но он повернул голову — за спиной какие-то пацаны. И он не двинулся с места.
Кто-то крикнул ему: «Берегись!»
И канат лопнул...
В больнице качали головами:
— Ну, вам везёт, товарищ Коржиков. Чуть бы повыше этот «кончик» просвистел...
Так у него образовалось месяца три «свободного времени». Грудь перебинтована, руки на перевязи... А пальцы, слава богу, открыты, ручку держать могут... И он написал «Приключения Солнышкина».
Виталий Коржиков
"Отлично"
Рассказ
Эта история началась той осенью, когда тётя, у которой я находился на воспитании, сказала: «Пора в школу!» — и отвела меня к своей старой учительнице, а маленькая, но крепкая учительница, проэкзаменовав, посадила меня к себе во второй класс.
Считал я прилично, читал хорошо. Но с грамотой, как выяснилось после первого диктанта, дела обстояли просто трагически.
— Ох-хо-хо! — заглянув ко мне в тетрадь, крикнул мой сосед румяный Женька Бузаковский. Сзади сразу свесились две головы — кокетливая — отличницы Зойки и перепуганная — ударницы Вали Колбасы, которой учительница то и дело замечала: «Колбаса, спрячь бутерброд!»
— Ну и диктант! — фыркала Колбаса.
В каждой КОРОВЕ у меня плутало десять КАРОВ, а в любой СОБАКЕ бегала целая свора САБАК! Учительница, прищурившись, посмотрела на меня из-под очков, поджала крепкие губы, и с этого момента жизнь моя превратилась в цепь страданий.
Кончались уроки, Женька демонстративно хлопал ладонью по портфелю: «Баста!», класс пустел, а я с несколькими лодырями занимал место в углу, горько вздыхая, открывал тетрадь и под строгим взглядом учительницы начинал гонять по страницам угрюмые стада домашних животных.
С улицы доносились сочные охи мяча и Женькины крики, а я водил по строчкам десятки КОРОВ. Там в небе летали самолёты аэроклуба и разбрасывали кувыркающиеся предпраздничные листовки, а я гонял со строчки на строчку целую свору чернильных СОБАК. Порой на тетрадь падали слёзы, и собакам приходилось прыгать по лужам.
— Пиши аккуратней! — стучала учительница крепким пальцем по тетради, и всё вокруг переполнялось невыносимой горечью.
Дело усугублялось, наверное, и тем, что имя учительницы совпадало — видимо, не зря! — с названием самого горького в мире лекарства. Её звали Хина Семёновна.
«Десять раз — КОРОВА. Двадцать раз — СОБАКА»,— говорила Хина, и с каждой СОБАКОЙ жизнь моя становилась всё горше и горше.
Но однажды — уже весной — палец её вдруг задержался в воздухе и в тетрадь не ударился, а глаза, не потеряв твёрдости, посмотрели на меня с вниманием и неожиданным удовлетворением.
Видимо, под её руководством я уже как следует накоровился и насобачился. Лужи со страниц пропали, а по строчкам зашагали нормальные коровы и собаки с нормальными О посередине.
И жизнь пошла веселей. Я успевал проверить диктант, заглянуть в тетрадь к Бузаковскому, поделиться бутербродом с Колбасой, переглянуться с Зоей. Из тетради у меня пропали «пёсики» (посредственно), пошли «хорики» (хорошо). Горечь улетучилась. И только до «отла» (отлично) я никак не мог добраться. Я спотыкался на мелочах, потому что боялся споткнуться.
— Уверенности не хватает! Долго проверяешь! — сказал мне Женька.— Попробуй без проверки!
— А что? — сказал себе я. И отступать было некуда.
Хина Семёновна твёрдым голосом прочитала очередной диктант. Мы заскрипели перьями № 86, слова весело побежали по строчкам, и я поверил в успех.
В конце диктанта, проверив всё-таки несколько строк — ошибок не было! — я под ревнивым взглядом Бузаковского на последней строчке захлопнул тетрадь, довольно посмотрев на Зойку.
На следующий день Хина Семёновна выложила в классе на стол кипу тетрадей, и я издалека стал уверенно искать свою с зелёной обложкой в самом верху.
Сверху лежали «отличники». Ниже — «хорошисты», дальше — «пёсики» и на самом дне всё, хуже чего и не бывает.
— Богдановская!.. Користошевская!.. Бузаковский! — стала вызывать учительница одного за другим.
Жеманно пробежала по классу со своей тетрадочкой Зойка. Помахал своим «отлом» и грузно сел за парту Женька. Меня в отличниках не было. Я смутился.
Кто-то прошёл с «хориком». Потащила «пёсика» Колбаса. Меня не вызывали. Моей тетрадки не было и здесь.
Я посмотрел внимательно на стол — и полетел в пропасть! Самой нижней лежала моя зелёная тетрадь. Я взглянул на Хину Семёновну, и горечь переполнила мир. Весь класс наполнился горькой зелёной бедой. Я увидел, как учительница поманила меня пальцем, подняла тетрадь, потрясла над классом и вдруг сказала:
— А вот как надо работать над собой!
Она раскрыла тетрадь, повернула её к классу — и со страницы на меня хлынуло солнце. Потому что как солнце — нет ярче его! — внизу диктанта сияло большое круглое О — «Отлично»!
Я, кажется, взлетел. Я поплыл. Не веря, я взял тетрадь и стал на ходу перечитывать. «Отл»! «Отл»! «Отл»! Я просмотрел диктант сверху вниз — ошибок не было. «Отл»! Я посмотрел снизу вверх — не было ошибок! «Отл»! Я стал смотреть справа налево, но тут Женька сказал:
— Не может быть! А ну-ка дай! — и взял тетрадь сам.
Сзади свесились Зойка и Колбаса. Так, так, так... Женька прочитал сверху вниз и радостно улыбнулся: нет ошибок! Прочитал ещё раз — нет! Потом пробежал глазами по последней строчке, остановился и хмыкнул:
— А ошибка-то есть!
— Не может быть! Я заглянул в тетрадь и — умер: на предпоследней, непроверенной строчке хромала и скалила зубы хитрая кособокая СОБОКА!
— Есть ошибка! — повторил Женька. Но Хина Семёновна отрицательно качнула головой, и, задетый за живое, Бузаковский поплыл к учительскому столу.
— Вот!— Он протянул мою тетрадь, как кондитер торжественный торт.
Но Хина Семёновна повернула Женьку жёсткой рукой, сложила тетрадь и строго произнесла:
— Я сказала «нет», значит — «нет!» Марш на место!
Женька сел, пожал изумлённо плечами и удивился:
— Не заметила!
Но Хина Семёновна иронично посмотрела на него, потом на меня и быстро стала что-то писать в журнале.
А я сидел и радовался своему первому «Отлично» — «Отл»! «Отл»! «Отл»! Однако не забывал, что непроверенная СОБОКА не спускает с меня ироничных глаз.
Вряд ли я тогда понимал: именно с того момента стала исчезать моя неуверенность — и самоуверенность тоже. В мире стало светлей от взгляда учительницы, а с горьким её именем произошла очень приятная перемена — я это хорошо чувствовал.
Литература
1. Иванов С. Поэт в тельняшке /Костёр. — 1980. — №7.
2. Коржиков В. "Отлично" (рассказ) / Пионер. — 1981. — №4.
