Кажется, совсем недавно Евгений Иванович Носов ходил на свою любимую рыбалку...
Разжигал костёр, отправлял в плавание по озеру красивый двухмачтовый кораблик, рисовал прекрасные пейзажи — можно было разглядеть каждый листик на берёзе, отражение облаков в наших курских речках. Во всё, что было создано его золотыми руками и добрым сердцем, была вложена частица его многотрудной жизни.
Когда-то Евгений Иванович мечтал стать инженером, мог стать первоклассным художником, замечательным поэтом.
Сохранился альбом со стихами ещё 1948 года, любовно оформленный его же рисунками, как и одна из ранних книг — «Тридцать зерен» (1961 г.). А стал превосходным писателем, пройдя суровую и прекрасную школу жизни, которую так любил, за которую пролил кровь в сорок пятом. Его рассказ об этом — «Красное вино победы» — переиздавался бессчётно, был экранизирован на телевидении, инсценирован на радио, вошёл в книгу «Шедевры русской литературы».
Сын Евгения Ивановича сказал, что если бы его отец не стал писателем, он был бы прекрасным художником, если не художником, то великолепным инженером, потому что он был сродни самой своей русской земле и всему русскому люду-труженику. Всё он пропускал через себя, не оставляя без ответа ни одного вставшего перед ним вопроса, был ко всему внимателен, уважителен и предельно ответственен. И больше всего, конечно, к своему писательскому труду.
Мастер был предельно беспощаден к себе в работе, предельно честен в своих суждениях и оценках, правдив в каждом своём слове. И удивительно добр и деликатен по отношению к окружающим. Серьёзный в делах, он мог быть искромётно весёлым в минуты отдыха и задушевной беседы. Во всех трудных ситуациях он был необыкновенно мужественным — никакие дожди и ветры ему страшны не были, природа в любом её проявлении всегда была ему другом. Никакие бытовые неудобства его не смущали, он ни в чём не умел себя жалеть и любить.
Так и в здоровье... А оно с ним и не согласилось... и подвело... и последние две его недели в больнице, в реанимации, когда близким нельзя было прийти, чтобы хоть губы смочить водой, были испытанием для его мужества. Как хотелось верить, что он выстоит, а мы потом расскажем нашему дорогому человеку, как тоже стояли на посту за его жизнь!.. Но — не случилось...
Прекрасный писатель, человек, так любивший жизнь, так умевший радоваться каждому дню, ушёл от нас рано, хотя и было ему 77 лет...
Когда шла работа над фильмами о Евгении Ивановиче «О Мастере» и «...И остаются берега» (ВГТРК), мы снимали улицы и дома, где жил писатель, места, где он любил отдыхать и рыбачить, побывали в его родном Толмачёве. Там перед нами словно ожили страницы его небольшого, но такого тёплого и доброго рассказа «Жаних»: и деревенский магазин, стоящий «наособицу», и выводок гусей, и куры с петухами, и симпатичный быча, а потом и целое стадо коров, бредущее через луг, на который когда-то смотрели окна родной дедовской хаты... Писатель рассказывал о ней и о своей деревне и в «Куликах-сороках» («Аз-буки»), и в «Сказе про Буканово болото» («Кто такие?..»), и в рассказах «Сронилось колечко» и «Два сольди».
Перед нашей машиной выбежал на дорогу лохматый шустрый пёсик, один к одному похожий на «жаниха» Жучка. И каково же было наше изумление, когда из-за ворот его окликнула хозяйка: «Жук, Жучок!..» Совпадение и трогательное, и весёлое, и печальное одновременно.
Повидали мы и двоюродных родственников писателя, их в деревне проживает человек пятнадцать. Говорили, вспоминали, плакали... Были на могиле его отца, Ивана Георгиевича, там же за общей оградкой похоронена его бабушка, Варвара Ионовна Брынцева, и тётка Маня («Два сольди»). Евгений Иванович приезжал в свою деревню, старался помочь родным, оставил память о них на своих страницах, которые сами по себе — главный ему памятник.
Мастер — так мы все привыкли называть этого удивительно одарённого, талантливого человека — остался верен своей малой родине, Курской земле, никуда не уехал отсюда, не стремился в заморские путешествия и писал своим юным читателям:
«... Какое-нибудь неприметное озерцо тут же, за городом, полно жизни... Вот они, дальние неведомые страны — вокруг тебя! Поля, луга, рощицы, овражки... Вооружайся терпением, вниманием к родной природе и выходи читать увлекательную книгу её жизни».
Сам он был крепко связан с родной природой, чувствовал себя в ней лучше, чем дома, — и в лесу, и на рыбачьих тропах, и особенно — на лугу, в поле, когда «далеко видать окрест...». Писатель обладал очень мудрым зрением, чуткой ко всему живому душой. Каждая его страница учит нас добру, но не назидательно, а через сопереживание, через интерес, через дружеское участие к героям рассказов.
«Не дай душе зазябнуть...» — эти слова говорит один из героев прекрасного рассказа Евгения Носова «Алюминиевое солнце». Их можно поставить эпиграфом ко всему творчеству писателя. От каждой его строки веет теплотой и заботой о том, что происходит — с человеком ли, с целой ли деревней, с щенком, с гусем, с деревьями, которые люди безжалостно пилят и рубят, с сон-травой, которую рвут и бросают... Рвут и бросают...
Рядом с Носовым было интересно, будь то просто беседа или встреча со студентами, со школьниками. Он говорил с ними просто, доброжелательно, то серьёзно, то с улыбкой и юмором. Охотно отвечал на все самые разные вопросы. Рассказывал о далёких годах своего мальчишества, о суровой военной жизни, о том, что повидал в поездках по стране. Знал он удивительно много, что всегда потрясало. Чего бы ни касался разговор, он его мигом подхватывал как костёр сухую хвою, и смотришь — огонь беседы уже разгорелся ярче яркого...
Он мог бы при необходимости прочитать лекцию на любую тему — о разных странах, о том, как живут и чем питаются экзотические по звери и птицы, как происходят те или иные атмосферные явления. Природа была ему родным домом.
«...Однажды попали в берёзовую рощу — светлую, похожую на театральные декорации, настолько хорошо выписала природа на атласных стволах чёрные узоры! И подберёзовики — один за другим, один за другим — крепкие, стройные, весёлые... Втроем набрали их тогда четыре корзинки...».
И как же он был рад этому! Смех, улыбка, глаза светятся... Помолодевший, довольный.
И к грибным, и к рыбацким походам Евгений Иванович относился всегда предельно серьёзно, готовился, обдумывал маршрут и меню... лесного завтрака. И делал всё в лесу очень красиво — так и видишь: вот он стоит у куста терновника, пробует ягодку, сосредоточенно прислушивается к её терпкому вкусу, а потом из собранных ягод наделает самых настоящих... маслин — по своему особому рецепту — и гости весь вечер удивляются его кулинарному мастерству.
В доме, в асфальтовом многоэтажном городе он чувствовал себя скованным, и душа всегда ждала встречи с волей. Мечтал о домике в деревне, чтобы речка рядом, чтобы прийти порыбачить можно было в любое время. Только год за годом откладывалось это, да так и не сбылось.
15 января 1925 года — светлый день рождения Мастера. 12 июня 2002 года — горестный день его ухода от нас. Эти даты стали днями памяти чудесного Писателя и Человека. А между ними — труд наших душ, чтобы память о нём жила как можно дольше.
«Евгений Носов пишет мир так медленно и подробно, что, читая, мы все острее сознаём, как велика и сладка жизнь», — это слова Валентина Курбатова из его предисловия к пятитомному собранию сочинений писателя (издательство «Русский путь», 2005 г.). И любой читатель может убедиться в правоте сказанного известным критиком: Носов каждой строкой своей помогает нам жить, видеть истинную красоту жизни и нашей природы, не закрывать глаза на трудности, а преодолевать их с верой и надеждой, сохраняя в душе свет и добро.
Рассказ Евгения Носова «Яблочный спас» критика назвала шедевром. Писателю была присуждена международная литературная премия «Москва — Пенне» (Россия — Италия). Это произведение исполнено высокой веры в душу человеческую, о которой его героиня, баба Пуля, говорит: «Душа малостью живёт, у неё своя пища». Малостью — в бытовом, материальном смысле, а в смысле нравственном ей, душе нашей, многое надобно — и луг с ромашками и колокольчиками, и мирное над ними небо, и чтобы стёжка не зарастала к родному дому, и чтоб курился над ним светлый дымок...
Татьяна Горбулина свою статью о творчестве Евгения Носова назвала так: «Чётки российской судьбы». Очень ёмкое, глубокое определение. Читаешь и словно перебираешь светлые бусины, которые играют каждый раз новыми гранями и блеском своим высвечивают нашу жизнь. А ведь и названия его рассказов последних лет об этом же: «Карманный фонарик» — его свет среди кромешной тьмы помог выбраться на дорогу заблудившемуся Ивану.
Не случайно поэт А. Романов написал автору в письме: «Из какой же грязи вытащил ты русского человека...». И человек этот, несмотря на ушибы и всяческие неурядицы, побежал утром аж в другую деревню, где подрядился на работу — душа (!) просит, да не просто труда, а труда артельного. Так когда-то и дед писателя — у самого лодка щелястая, а он знай другим конопатит («Кулики-сороки»). Исконно русская черта — на миру и жить, и помирать легче. На миру, с людьми и красота самого света белого во сто крат ярче.
«Костёр на ветру» — название ещё одного рассказа писателя — высветил нам душу Алексея, у которого в войну был искалечен пищевод, и всю пищу, да и то лишь в жидком виде, он вливал себе через вживлённую врачами «лейку» прямо в желудок... Так же и рюмка туда была отправлена — и всё это без жалоб, а напротив — со словами: «Эх, хорошо пошла!..» Не утратил он способности радоваться жизни, видеть то, чем ещё можно в ней любоваться: «небушко», «солнушко», «красавица наша» — о прилетевшей бабочке.
Здесь, конечно же, много от характера самого писателя: безгранично его уважение ко всему живому, а говоря высоко — ко всему сущему. Рад бы он, как и прежде, любоваться красотой родной курской природы и писать о ней, но бесконечно больно видеть ему вырубленные без нужды, а подчас и брошенные тут же деревья; обожжённые просеки, пострадавшие от чьей-то легкомысленно брошенной сигареты; огромные горы мусора, вывезенные на частных машинах в лес. Тут и яркие коробки от тех же сигарет и прочей-разной зарубежной продукции, и пузатые бутылки из-под всяческих «кол», и покалеченные игрушки (вспомните горестный рассказ «Кукла»), и даже бесчисленные школьные тетрадки, подписанные аккуратным детским почерком — вот где оказалось посеянным разумное, доброе, вечное... Что же вырастет в этом месте? И в какой лес придёт та девочка, хозяйка тетрадок, став взрослой?.. И доживёт ли наш лес до её взрослости?..
А потому и пишется о тяжких наших дорогах, среди холмов, где теряются не только жизни погибающих животных, но и скудеют жизни людские («Холмы, холмы...»), о тех, кто оставляет почти на погибель средь непроходимой грязи старую мать («Тёмная вода»), или делит пруд на двоих в опустевшей деревне («Костёр на ветру»), а в городе — прикрывает свою внутреннюю скудость яркими одежками — «Чикаго буллс» («Зарисовки под капельницей»).
Последнее произведение, как и ряд других, было написано Евгением Ивановичем в больничной палате, где он, как и его герои, не поддавался унынию, а в промежутках между процедурами и болевыми приступами работал, создавая страницу за страницей...
А мне довелось видеть, как тоже в больничной палате женщина из дальнего нашего района читала томик писателя. Она одолела его за три дня и всё время приговаривала: «Ну, прямо, как у нас! Ну, всё так и у нас тоже! Откуда же он про это знает?..»
А вот знает, потому что его душа болеет за этих людей, желает им добра, верит в них. И он, говоря об их трудностях, вовсе не склонен к унынию и выход из них видит в труде, в работе — каждого, и в полную силу. В каждом его рассказе — материал на два-три романа. Его строка бьёт метко, в самое сердце. Потому и видела у той женщины в больнице то слёзы на глазах, то добрую улыбку.
...Вернёмся на минуту к бабе Пуле из «Яблочного спаса». Была она в войну снайперкой, тяжко было убивать, тяжко видеть смерть, не женское это дело. Была у неё на войне и любовь. Но об этом в рассказах — всего несколько строчек: «А мово охранщика взяло да и убило... бомбой, прямым попаданием. Токмо сапог от него и нашла. Выковырнула оторванную ногу, схоронила в утайке, а сапог отмыла и себе взяла на память. Такие вот окопные переглядьи...»
Сколько же всего за этими словами, которые буквально огорошивают своей искренностью, бесхитростностью и невероятной болью и горечью... «А сапог я и доси берегу...». Какие тут нужны романы?.. По этим строчкам можно учиться любви и верности.
Произведения писателя конца восьмидесятых-девяностых годов были оценены международной Шолоховской премией. Это и уже названные, и те, что связаны с детством: рассказы «Кто такие?..», «Красное, жёлтое, зеленое», повесть «Греческий хлеб», и пронзительный реквием о войне «Синее перо Ватолина», и наполненные теплотой, добрым юмором и очарованием рассказы о животных: «Собачий наперсток», «Тана», «Жаних», и полная искромётной весёлости, острая, ироничная, блестящая рыбацкая байка «Уха на троих».
Кто нуждается в доброте, защите, понимании — обратитесь к строчкам писателя. И вы станете богаче душой.
Литература
1. Спасская Е.Д. Строчки, помогающие жить / Городские известия. - 14 января 1999.
2. Спасская Е.Д. «Не дай душе зазябнуть» / Воскресенье. - Март 2005 (№162).