Поиск на сайте

Фотоэтюды Евгения Носова

Тираж альбома «Краски родной земли» был до обидного мал и уже давно разошёлся, попав к истинным ценителям прекрасного.

В предисловии к этому альбому сказано: «Евгений Иванович Носов был Мастером воистину во всём — он писал превосходные рассказы и повести, очерки и статьи, миниатюры и стихи... Он рисовал полные тончайшей лирики, согретые теплотой его сердца пейзажи родной Курщины. Он умел великолепно фотографировать, его фотоэтюды сродни самым лучшим живописным полотнам...»

И сегодня мы предлагаем нашим читателям несколько цветных фотоэтюдов Мастера и одновременно — фрагменты его пейзажей из рассказов. Сравните их — и вы согласитесь с автором, который говорил: «Я вначале как бы мысленно рисую пейзаж красками, а потом подбираю к ним слова».

Самым любимым временем года для Евгения Ивановича была осень. После жарких, порой изнуряющих летних дней наступала умиротворяющая погода, когда успокаивало само уже тихое небо и приходило время неспешных размышлений.

Писатель очень любил открытые просторы и не раз писал об этом. Но любил он и лес, который на время прогулки становился ему родным домом...

 

ОСЕНЬ

«Я рад предстоящей встрече с осенним лесом. Иду, как в картинную галерею, ещё раз взглянуть на знакомые полотна, что ежегодно выставляет напоказ золотая осень. У самого края леса в зарослях болотного вереска блеснуло озерко с тёмной водой цвета крепко заваренного чая. На его поверхности — цветная мозаика из листьев, занесённых ветром. У берега горбится старая вершина, брошенная за ненадобностью. Это Поленов. А на косогоре узнаю Левитана. Тонконогие осинки застенчиво толпятся у опушки, о чём-то перешёптываются сразу всеми своими листьями. Трепещут листья на ветру и мелькают, поворачиваясь к солнцу то золотом, то серебром изнанки. И путается в этом живом, колеблющемся кружеве и тоже трепещет ясная синева осеннего неба.

Мы идём мимо развешенных полотен по пёстротканной лесной дорожке. Она то желтеет лимонными листьями берёз, то розовеет осыпью бересклета, то окрашивается в оранжевое и багровое, когда пробираемся под осинами. Узорчатые листья рябины стали пунцово-красными, и в тон им, только ещё ярче, пламенеют тяжёлые кисти ягод. Тропинка ведёт всё дальше и дальше, глаза начинают уставать от ярких красок, а этому беспечному расточительству по-прежнему нет конца...» /Лесной хозяин/.

«Ходит по лесу осень, развешивает по кустам и травам хрустальные сети паутины, убирает в золото осинки и берёзки. Первые палые листья запестрели на влажных дорогах, на тихих, потемневших водах речных заливов». /Трудный хлеб/.

«Тихо и светло бывает в лесу осенним днём. Светло оттого, что листья осыпались и больше не затеняют землю, а тихо потому, что и ветер не шумит кроной, и птиц не слышно — они уже улетели на юг. Стволы деревьев подпирают небо, будто колонны. Между ними постлан мягкий ковёр из сухих листьев. Изредка попадаются молодые дубки с ещё не опавшей листвой. Освещённые солнцем, они вспыхивают в просветах между стволами, словно зажжённые факелы. И эхо, гулкое, раскатистое, блуждает по лесу тоже как в большом пустом здании. В таком лесу слышен каждый звук. Скачет ли заяц, или сторожко крадётся лисица — нет-нет да и хрустнет сухая ветка, зашуршат опавшие листья». /Хитрюга/.

 

ЗИМА

Пришла зима, укрыла землю белым ковром...    

«Высокое морозное небо, полное зоревого света, глубоко и торжественно сияло уже без единой звезды, и всё, что попадало в это озарение — серп ли припозднившегося месяца, лёгкая поднебесная гряда облаков или проснувшаяся сорока, торопливо пересекавшая эту пустынную рань, — всё было просвечено и степлено процеженно-чистым отсветом близкого утра.

Едва солнце приподнялось и выглянуло поверх леса, как по лугу, по всей обозримой округе пробежал разлив пробуждающего озарения, от которого румяно вспыхнули снега, дотоль синевшие предрассветно, воссияла морозная опушь прозрачных кустов, и ожила, обозначила себя и даже хрустально вырядилась каждая былинка, всякая травяная бубочка... Но пуще всего всполыхнули чистые бесснежные льды в лужицах и озерковых блюдцах... и высветилась золочёной дорогой дренажная канава, прямо пролёгшая в самую сердцевину Букановых болот...»

 

ВЕСНА

А вот и весна подступает, радует первыми проталинками и тёплыми солнечными лучами.

«Наконец-то наступил март! С юга потянуло влажным теплом. Хмурые неподвижные тучи раскололись и тронулись. Выглянуло солнце, и пошёл по земле весёлый бубенчатый перезвон капели, будто весна катила на невидимой тройке…» /Как ворона на крыше заблудилась…/.

«В конце апреля в ещё голом, сквозном лесу, на возвышенных прогретых местах сквозь жёсткую подстилку пробивается сон-трава. На нежных опушенных стеблях, как бы ещё не окрепших от перворождения, поникше дремлют крупные сине-фиолетовые цветы. Сон-трава так и зимовала под снегом, под опавшими древесными листьями, с уже готовым бутоном, с тем, чтобы, пока вокруг нет ни одной травинки, первой пробиться к солнцу, поскорее развернуть бутон и понежиться, подремать в ласковых вешних лучах. Ничего подобного этой яркой, праздничной сини нет во всем пока ещё не прибранном, буро-жухлом лесу, и потому так радостно изумишься, когда ещё издали, за много шагов, увидишь это диво весны…» /Смотри и радуйся…/.

А вот и стихи, которые вырвались из души, обрадованной первым теплом и солнышком:

Голубо и весело: солнце целый день!
Над оградой свесилась майская сирень.
Струи тонкой пряности в воздухе текут,
Будто где-то пряники к празднику пекут...

Умчались зимние метели, и снова выси посветлели...
И тянет к дальним берегам, где волны ластятся к ногам,
Желтеют вымытые дюны, и облака чисты и юны,
И где, быть может, у воды я отыщу твои следы...

 

ЛЕТО

Сменяет весну жаркое лето, принося свои радости.

«В воздухе дрожал и струился полуденный зной, настоенный запахами сена и яблок… Ехать было жарко. Из высоких созревающих хлебов тянуло печной духотой. Разогретый пахучий дёготь вязко капал со ступиц на ярко-синие невянущие цветы цикория, облепившего обочины… И сама езда, и мерный топот копыт, и поскрипывание телеги, и синее-пресинее небо над головой, и парящий на фоне одинокого облака коршун, и запах сена, на котором так удобно устроился, – всё это волнует, будит уже было начинающие тускнеть ощущения ребяческих, светлых, восторженных лет. Хорошо, честное слово!

Если бы я ехал один, я загорланил бы песню… С берегового обрыва небо казалось выше и как-то особенно явственно чувствовалась его прозрачная, жутковатая своей бездонностью глубина. Парящие над долиной облака не скрадывали её. Они двигались величавыми белокипенными громадами, а в это время их тени мчались наперегонки по заливным лугам, было видно, как под ними тускнела, будто отпотевшее стекло, зеркальная гладь стариц и озерков, как наливались свинцом янтарные волны спеющей пшеницы». /Неспешными просёлками/.

«Июнь – первый летний месяц с юным названием. «Как бы резвяся и играя», молодецки погромыхивает он тютчевскими раскатами с внезапными набегами коротких тёплых ливней, от которых вовсе не хочется прятаться, а неудержимо тянет разуться и пошлёпать босиком по пахнущей дождём дымящейся дороге. И сколько видит глаз, всё вокруг одето молодой ликующей зеленью: с легкой сивцой зеленеют озимые хлеба, уже пробующие гнать первые ветровые волны; зелёным половодьем растекается по балкам и яружным склонам шалфейно-ромашковое разнотравье, и особенно весело и зелено – зеленее хлеба и трав – лепечет и полощется по межхлебным холмам и овражным овершьям молодой тонконогий осинник. И вместе с медвяными волнами зацветающего подмаренника, как сон, как сладкая, обволакивающая дрема, бархатно и усыпляюще доносится кукушкино кукование…» /Июнь/.

«Поверх нетронутых трав, пестревших багряными головками клевера, синими колокольцами, лупастыми звёздами ромашек, часто пророс морковник. Он цвёл крупными белыми зонтами, и казалось, будто поляна занавешена сверху полупрозрачным тюлем… Луга купались в последних лучах солнца. Бесчисленные стога нежно розовели подсвеченными маковками… Луна наконец выпуталась из зарослей – большая, чистая и ясная, кусты под ней заблестели влажными листьями. Деляна просияла, будто враз зажглись, засветились подвешенные над травами люстры морковника. На зонтах цветов тончайшим хрусталем заблестела роса…

Ликующе-голубой свет заливал поляну. Была видна каждая травинка, каждый листок, и всё везде сверкало и блестело. Светлая гладь реки кольчужно серебрилась от кругов разыгравшейся рыбы. В песках блестели и переливались голубым огнем выброшенные створки ракушек. Серебрились обрызганные росой осоки под тем берегом, лёгким дымом серебрилась подстриженная отава…» /Шумит луговая овсяница…/

«Утро клубилось молодыми августовскими туманами, ещё легкими, не виснущими на кустах и травах, а кисейно парящими поверх изб и свежих сенных стогов, полня собой всё остальное небесное пространство, уже степленное незримым солнцем, отчего казалось, будто перезвоны какого-то большого празднества сами по себе зарождались в мглистом таинстве встающего погожего дня». /Яблочный спас/.

Краски родной земли… Они вдохновляли прекрасного писателя на создание удивительных пейзажей – и словесных, и выполненных акварелью, они сохранят всем нам память о Мастере, обладавшем многочисленными талантами, и его творчество будет радовать нас долгие годы.

Литература

Спасская Е.Д. Вначале были... краски / Курская правда. - 14 января 2016.

Яндекс.Метрика