Поиск на сайте

Чем люди живы?

Работая как-то в Государственном архиве Тульской области над фондами бывшей канцелярии местного губернатора, я, можно сказать, совершенно случайно натолкнулся на объёмистую папку с перепиской царских чиновников, осуществлявшейся под грифом «Совершенно секретно».

Начало очерка "Яснополянский провидец"

Начало переписке положило отношение начальника губернского жандармского управления тульскому губернатору с просьбой сообщить, к какому разряду следует отнести ряд книг, конфискованных, по всей вероятности, при обыске у кого-то из туляков, чья политическая благонадёжность вызывала у жандармерии сомнение.

В списке, приложенном к документу, значились: книга Поля де Рузье «Профессиональные рабочие союзы в Англии» с предисловием П.Б. Струве, работа Вернера Зомбарта «Социализм и социальное движение в XIX столетии», популярный очерк профессора Бернского университета Н. Райхесберга «Рабочий вопрос в прошлом и настоящее время», брошюра К. Каутского «Противоречия классовых интересов в 1789 году». Последним в списке стоял сборник «Народных рассказов» Л.Н. Толстого, изданный в 1888 году в Праге Эдуардом Г. Валечка.

Из последующей переписки жандармских чиновников с губернатором и дирекцией народных училищ Тульской губернии было ясно, что в Туле сведений о данных изданиях не имелось. Последовал запрос в Московский цензурный комитет. Присланное из Москвы сообщение было лаконичным:

«Из поименованных в возвращённом при сем перечне печатных произведений, четыре первых дозволены как к перепечатыванию, так и к свободному обращению в России, пятое же («Народные рассказы» Л.Н. Толстого − Б.Т.) значится в числе изданий, безусловно запрещённых ко ввозу в империю».

Издание это настолько меня заинтриговало, что я начал поиск его следов, который в конечном итоге привёл меня в Государственный музей Л.Н. Толстого в Москве, где был обнаружен экземпляр пражского издания «Народных рассказов». В Праге, куда я обращался с письменным запросом, ни в фондах Славянской, ни в фондах Национальной и Университетской библиотек «Народные рассказы» Л.Н. Толстого, изданные в 1888 году Эдуардом Г. Валечка, обнаружить не удалось. Зато порадовало письмо известного чешского книговеда, директора Национальной библиотеки Иосефа Странделя, любезно сообщившего мне подробные сведения об издателе.

Эдуард Г. Валечка (1841-1905гг.), пользовавшийся иногда псевдонимом Мерклински, был талантливым представителем национальной чешской литературы второй половины XIX столетия, вёл активную деятельность как издатель и книготорговец. Это был блестяще образованный человек. Он закончил гимназию в Клатовах, изучал педагогику в Чешских Будейсвицах, высшее образование получил в Праге и Инсбруке. Валечка многое сделал для развития культурных связей между Чехией и Россией. Он являлся автором ряда книг по истории и географии России, изданных в Чехии. В 1872 году составил и опубликовал один из первых чешско-русских разговорников − «Чех и Русский». Как издатель выпускал знаменитые «Поэтические беседы»,  редактором  которых являлся выдающийся чешский писатель Ян Неруда. Занимаясь книжной торговлей, успешно распространял в Чехии русскую литературу.

Имел ли Валечка непосредственную связь с Толстым, при каких конкретно обстоятельствах был осуществлён им выпуск «Народных рассказов», точно сказать затрудняюсь. Скорее всего, «Народные рассказы» попали в Прагу через книжного комиссионера, хорвата по национальности Крунослава Геруцу, получившего в 1887 году от Толстого право их распространения в славянских странах. Но как бы там ни было − с этого времени моё отношение к народным рассказам Толстого резко изменилось. Стало ясно, что далеко не все народные рассказы писателя были безобидными переделками житий святых и нравоучительными текстами к лубочным картинкам. Многие из них обличали самодержавно-бюрократические порядки, официальную церковь.

Есть у Толстого, к примеру, «Сказка об Иване-дураке и его двух братьях: Семёне-воине и Тарасе-Брюхане, и немой сестре Маланье, и о старом дьяволе, и о трёх чертенятах», относящаяся к циклу народных рассказов. Написана она была в сентябре 1885 года и опубликована впервые в апреле 1886 года в 12-й части «Сочинений гр. Л.Н. Толстого». В феврале 1887 года «Сказка» вышла отдельным изданием в «Посреднике» и была арестована Московским цензурным комитетом. Сохранился отзыв о «Сказке» члена Комитета духовной цензуры при Святейшем Синоде архимандрита Тихона.

«Сказка об Иване-дураке, − писал духовный цензор, − проводит, можно сказать, принципиально мысли о возможности быть царству без войн, без денег, (без науки), без купли и продажи, даже без царя, который, по крайней мере, ничем не должен отличаться от мужика − мысли о единственно полезном труде − мозольном. Здесь, в этой сказке, прямо осмеиваются современные условия жизни: политические (необходимость содержать войска), экономические (значение денег) и социальные (значение умственного труда)».

В том же 1887 году издательство «Посредник» предпринимает попытку выпустить сборник народных рассказов Толстого. Для предварительного рассмотрения сборник направляют в Петербургский цензурный комитет. На состоявшемся 3 июня заседании комитета с докладом о сборнике выступил цензор Лебедев. Перспектива прослыть мракобесом цензора, видимо, не устраивала и, заявив о том, что предназначенное для чтения простым народом издание «может составлять своего рода Евангелие, несогласное во многом с учением православной церкви», Лебедев предложил «препроводить» толстовские рассказы «на усмотрение Комитета для духовной цензуры».

Как и «Сказка об Иване-дураке», сборник вновь попадает в руки архимандрита Тихона. Заключение было кратким и для издания убийственным. Духовный блюститель нравственности и порядка констатировал, что народные рассказы Толстого «скорее вносят в душу читающего не назидание, а разрушение нравственного благоустройства».

В целях более действенного пресечения возможности публикации нежелательных для властей сочинений писателя 20 августа 1887 года Главным управлением по делам печати был издан специальный циркуляр, согласно которому цензурным комитетам и отдельным цензорам предписывалось «не дозволять более печатания и выпуска в свет никаких рассказов графа Л. Толстого, как появившихся, так и могущих быть им вновь написанными», без окончательного решения Главного управления.

А некоторое время спустя, в октябре 1887 года Главным управлением по делам печати был наложен запрет на отдельные издания 14 народных рассказов писателя, среди которых значились: «Бог правду видит, да не скоро скажет», «Чем люди живы», «Где любовь, там и Бог», «Три старца», «Много ли человеку земли нужно» и другие.

В разное время по случаю мне удалось приобрести несколько книжек с публикацией народных рассказов Толстого, большинство из которых особой редкости не представляет. Но есть любопытные экземпляры. Самый-самый из них − рассказ Толстого «Чем люди живы». Толстой начал писать этот рассказ в конце 1880 года и закончил его в 1881 году. В том же году рассказ был напечатан в 12 номере журнала «Детский отдых». Выпустить же рассказ отдельной книгой в «Посреднике» цензура запретила.

Комментируя это произведение Толстого, член Комитета по делам духовной цензуры архимандрит Тихон писал: «В рассказе «Чем люди живы» является какой-то полупадший ангел, каких не знает христианское учение. Ангел этот, как рассказывается, в наказание за ослушание воли божьей, лишён был крыльев и упал на землю; упавшего ангела, издрогшего от холода и совсем нагого, поднял случайно проходивший сапожник, у которого ангел потом жил в работниках, научился тачать сапоги и, живя у этого доброго бедняка, узнал, чем люди живы – они живы тем, что любят друг друга и делают друг другу добро. Всё это не есть ли кощунственное искажение православного учения об ангелах?».

Исследователь жизни и творчества Толстого Александр Иванович Поповкин (1899-1962) в 1958 году в сборнике Тульского книжного издательства «Лев Толстой. Материалы и публикации» поместил статью о рассказе «Чем люди живы». В ней автор указывал, что отдельной книжкой этот рассказ «из-за цензурных препятствий» вышел лишь в 1885 году. К рассказу «Чем люди живы», сообщал Поповкин, художник Н.Н. Ге создал ряд иллюстраций, которые очень понравились Толстому, и он добивался их издания, «но цензура всячески этому препятствовала». Только благодаря настойчивости Толстого иллюстрации были изданы отдельным альбомом в 1886 году.

Найденный мною в лавке букиниста экземпляр толстовского «Чем люди живы» вносит в историю публикации рассказа существенные уточнения. Выходные данные книги свидетельствуют о том, что рассказ был опубликован отдельной книжкой не в 1885 году, как это уже утвердилось в литературе, а в 1882 году, да при том – с иллюстрациями!  Издание, как указано на титульном листе, было осуществлено московским Обществом распространения полезных книг и значилось в его каталоге под № 332. В книжке три иллюстрации (фотогравюры) к рассказу, выполненные неизвестным художником.

Можно предположить, что издание это нелегальное, поскольку в литературе имеются сведения, что Общество распространения полезных книг типографии не имело и книг не издавало. Кстати, в середине 80-х годов под маркой Общества распространения полезных книг было осуществлено издание трактата «Так что же нам делать?», конфискованное вскоре полицией. Тогда-то и выяснилось, что общество типографии не имеет и книг не издаёт.

Рассказ «Чем люди живы» среди толстовских произведений «для народа» особый. Он приводил в восторг не только рядовых читателей, но тонких ценителей литературы. Прочитав его, взыскательный критик В.В. Стасов «пришёл в восхищение».

«Уже один язык выработался у вас до такой степени простоты, правды и совершенства, − признавался он Толстому, − которую я находил ещё только в лучших творениях Гоголя. А потом эти разговоры − sоlо, с самим собою, и сапожника, и его жены − какое это совершенство!».

Известно, Толстой-моралист черпал близкие ему сюжеты из сказок и легенд русского народа. В основу рассказа «Чем люди живы» была положена притча, рассказанная писателю олонецким сказителем, сапожником по ремеслу, Василием Петровичем Щеголенком (Шевелевым), побывавшим в Ясной Поляне летом 1879 года. Однако Толстой в корне переиначил повествование Щеголенка. Если сказитель утверждал, что человеку не дано знать, чем люди живы, что это божье провидение, то Толстой, наоборот, утверждал о том, что это знать важно, что люди живы любовью к другим людям.

 

Печатная контрабанда

 

Нелегальные издания Л. Толстого

Любопытны каналы, по которым толстовские книги, изданные за рубежом, попадали в Россию. Писатель А. Чапыгин вспоминал, что однажды, будучи в Болгарии, приобрёл там несколько запрещённых в России толстовских книг − «Евангелие», «Николай Палкин», «Работник Емельян и пустой барабан» и другие.

Но как провести эти книги через российскую таможню? Думали, гадали и нашли простой и надёжный способ. «Для книг, − вспоминал Чапыгин, − мне подшили под жилетом во всю спину карман, туда я и поместил все издания».

По свидетельству секретаря Толстого Валентина Федоровича Булгакова нелегальные издания писателя, печатавшиеся издательством «Обновление» в Финляндии, доставлялись в Россию тем же путём, что и заурядная контрабанда. Эту обязанность взял на себя один из руководителей издательства, молодой и энергичный Николай Евгеньевич Фельтен (1884-1940), увлекавшийся парусным спортом. Выезжая на яхте в море под видом прогулки, Фельтен в незаметном месте причаливал к финскому берегу и грузил на яхту заранее приготовленные тюки с книгами. Книги искусно прятались под палубой, после чего яхта возвращалась в русские воды.

«Делать всё это, − писал Булгаков, − надо было аккуратно и осмотрительно, потому, что катера пограничных властей следили за всеми подозрительными передвижениями по заливу даже самых мелких судёнышек и, в случае необходимости, кидались за ними в погоню, останавливали и обыскивали».

Однажды пограничный катер заподозрил в контрабанде и яхту Фельтена и пустился её догонять. В тот момент яхта действительно была заполнена нелегальными изданиями и риск был очень велик. Море было неспокойным, дул сильный ветер. Фельтену пришлось проявить искусство спортсмена, чтобы уйти от преследования.

В зимние месяцы нелегальные издания доставлялись в Россию по льду и по суше. И в этих случаях Фельтен нередко шёл на хитрость. Чтобы отвлечь внимание пограничников от опасного груза, Фельтен предлагал им сфотографироваться группой, на что те охотно соглашалась. Был и такой забавный случай. Однажды зимой Фельтен нагрузил нелегальными изданиями широкие, пёстро разукрашенные финские сани, сверху наложил соломы, а на неё усадил кучу детишек. Несколько молодых людей, привязанных по финскому обычаю длинными верёвками к саням, сопровождали сани на коньках. С песнями и весёлыми криками эта якобы забавляющаяся компания пронеслась по льду Финского залива мимо пограничного поста, а затем, выложив груз в условленном месте на российской территории, вернулась обратно.

В 1909 году смелый и удачливый Фельтен был всё-таки арестован и приговорён к 6 месяцам заключения в крепости. Толстой по этому поводу очень переживал и написал ряд писем влиятельным лицам в Петербург с просьбой облегчить участь осуждённого.

«…Не могу не чувствовать желания быть на месте Фельтена и быть судимым и наказываемым вместо его, так как причина его осуждения один я», − писал Толстой председателю Петербургского окружного суда сенатору А.М. Кузминскому, мужу свояченицы. Однако сенатор Кузминский оказался глух к просьбе родственника, после чего Толстой прервал с ним всякие отношения.

Ещё один любопытный факт: после революции 1917 года Фельтен жил в Ленинграде, где работал редактором журнала с экзотическим названием «Эпроновец». Журнал издавался организаций, занимавшейся работами по подъёму затонувших кораблей.

В историческом архиве в Москве я нашёл свидетельство о том, что Листки «Свободного слова», издававшиеся В.Г. Чертковым в Англии, направлялись в Россию простыми письмами, по одному печатному листу в каждом письме. Адреса, по которым осуществлялась рассылка, обычно писались на французском языке: так письма доходили исправнее.

В архивном деле, из которого почерпнуты эти сведения, содержится любопытный документ, также связанный с распространением чертковских изданий. Это «доверительное письмо» товарища (заместителя) министра финансов министру внутренних дел, датированное 27 ноября 1903 года. Повод для министерской переписки кажется сегодня смехотворным. Но тогда многим было не до смеха:

«Ученик 7-го класса частного коммерческого училища В.Ф. Штюрмера в Петербурге Григорий Рябов принёс в класс запрещённое лондонское издание Черткова «Листки «Свободного слова».

По донесении о том директора училища, г. управляющий Министерством финансов издал приказ уволить означенного ученика из помянутого училища.

О сем имею честь уведомить Ваше высокопревосходительство с препровождением названного издания».

Интересно, что когда бдительные стражи печатного слова как бы невзначай донимали Толстого вопросами о хождении его нелегальных изданий, каналах их распространения, писатель всячески от них открещивался, говорил, что ничего не знает, где, кто и что печатает, как распространяет. Лукавил, конечно. Софья Андреевна тоже хитрила. На вопрос Александра III по аналогичному поводу быстро сочинила историю о каком-то молодом человеке, якобы укравшем из портфеля Толстого рукопись и переписавшем его дневник, а затем через два года начавшем их литографировать и распространять.

Толстой был неплохим конспиратором. Он с молодых лет хорошо знал страну, в которой родился и жил, нравы её правителей и их холопов. Нельзя не вспомнить такой любопытный эпизод. В 1861 году, во время поездки в Западную Европу, писатель присмотрел там для себя немало интересных книг по вопросам философии, педагогики, общественной мысли. Переправлять купленные книги непосредственно в Ясную Поляну он не решился: ещё на границе империи многие из них могли быть конфискованы таможней как «крамольные». Поэтому выговорил у издателей и книготорговцев право пересылки выписанных им книг… из Нью-Йорка. При этом книги должны были придти в Россию на имя министра народного просвещения Е.П. Ковалевского, хорошего знакомого Толстого, с которым писатель договорился предварительно.

Отправкой книг из Парижа через транспортную контору «Надежда» занимался друг писателя, впоследствии известный философ и социолог Б.Н. Чичерин. По прибытии в Россию запломбированный ящик с книгами весом в 3 пуда 4 фунта таможня без проверки отправила в министерство Ковалевского. Оттуда книги благополучно перекочевали в Ясную Поляну.

 

Свобода была недолгой

 

Не могу молчать!

Особую популярность публицистические и философско-нравственные сочинения Толстого получают в дни революции 1905-1907 годов, а также в первые послереволюционные годы. Об этом свидетельствуют не только данные статистики и работы исследователей, но и материалы моей толстовской коллекции, на которые я в основном и опираюсь в этой части своего рассказа о книгах яснополянского пророка.

Царским Манифестом 17 октября 1905 года народу России были пожалованы некоторые демократические свободы, в том числе свобода слова, на основании чего отменялась предварительная цензура печатных изданий.

В различных городах России издатели стремятся воспользоваться моментом, тиражировать толстовское слово, дать возможность как можно большему кругу граждан страны прочитать то, что долгие годы находилось под запретом, что скрывалось от них, что стало объектом цензорских экзекуций.

Толстого активно печатают как старые, так и новые издательства в столице и провинции. Активизируется издательская деятельность «Посредника», отметивший в год начала революции своё 20-летие. В издательстве выходят «Великий грех», «Власть тьмы», «Так что же нам делать?», другие толстовские произведения.

К произведениям Толстого активно обращаются московское издательство «Труд и воля», издательство Н.Е. Парамонова «Донская речь» в Ростове на Дону. Книги и брошюры этого издательства расходятся большими тиражами, обретают необычайную популярность особенно на юге России.

Активную пропаганду толстовских произведений развернуло в условиях ослабления цензуры издательство «Обновление», выпустившее несколько десятков толстовских произведений. Среди них «Церковь и государство», «Николай Палкин», «Две войны», «Не убий», «Об общественном движении в России», которые мне в своё время удалось приобрести. Когда цензурные запреты были восстановлены, издательство стало печатать бесцензурного Толстого в Финляндии и тайно переправлять тиражи в Россию.

Серию неизданных в России сочинений Толстого начинает выпускать редакция популярного петербургского журнала С.С. Сухонина «Всемирный вестник». И не только это. В год цензурных послаблений информированный во многих отношениях журнал публикует в одном из своих выпусков нечто такое, о чём ранее в России нельзя было и мечтать: подлинное архивное «Дело (1862 года. 1-й экспедиции, № 230) III отделения собственной его императорского величества канцелярии о графе Льве Толстом»! Лучшего «подарка» для охранного отделения, неусыпно следившего за «яснополянским еретиком» в те памятные для России дни революции, преподнести было нельзя.

Комментируя факт публикации документов многолетней давности, редактор журнала С.С. Сухонин писал в редакционном предисловии: «Дело это является характерным образцом произвола бюрократии и полной беззащитности личности бесправного, даже не заурядного, российского поданного, а в то время уже известного писателя графа Льва Николаевича Толстого. <…> Более тридцати лет прошло с тех пор, но хорошо знаем мы, что такое же «дело» ежедневно может возникнуть о каждом из нас, лишённым естественных прав человека, – российском «гражданине», и результаты могут явиться ещё горче, а жалобы – только ухудшат положение «беспокойного», смелость имеющего жаловаться на представителя бюрократии, хотя бы в ранге героя настоящего дела – Шипова…».

История дикого, но абсолютно безрезультатного, набега жандармов на мирную толстовскую усадьбу 6-7 июля 1862 года сегодня известна, можно сказать, в мельчайших деталях. И не только специалистам, но и самому широкому читателю благодаря Булату Шалвовичу Окуджаве и его феерической повести «Похождения Шипова или Старинный водевиль. Истинное происшествие». Но тогда, в 1906 году, её знали немногие. Жандармы тщательно берегли свои тайны, даже десятилетия спустя боялись огласки содеянного.

Приподняв завесу времени, «Всемирный вестник» напомнил своей публикацией и о крестьянской реформе 1861 года, и о студенческих волнениях тех лет, и о жизненной позиции молодого тогда ещё писателя. Толстой сочувствовал крестьянам и их защитникам студентам. Как мировой посредник отстаивал крестьянские интересы. Для крестьянских детей открыл в своей усадьбе и соседних деревнях школы. Студентов, в том числе обвинённых властями в политической неблагонадежности, приглашал учителями. Ездил за границу. В Лондоне познакомился с опальным Герценом…

Политический сыск не дремал и не преминул причислить отставного артиллерийского поручика графа Толстого к противникам режима. И тут, как говорится, пошло-поехало. В начале 1862 года в Ясную Поляну с особым поручением послали тайного агента Шипова, личность загадочную и почти фантастическую: пройдоху, пьяницу, хвастуна, но притом бывшего дворового человека князя А.В. Долгорукого, сына всесильного шефа российских жандармов и главного начальника III отделения Собственной его императорского величества канцелярии В.А. Долгорукого.

Получив незадолго до этого по царскому манифесту свободу, Шипов надел гороховое пальто, стал специализироваться на поимке карманных воришек. Поручение следить за Толстым и его окружением было для него неожиданностью, сулило повышением по службе. Но пьяный воздух свободы в сочетании с казёнными деньгами и горячительными напитками вскружил голову тайному агенту, вмиг разболтавшему по Туле обо всём, что ему было поручено разузнать.

Агентурных сведений об антиправительственной деятельности Толстого и его окружения Шипову раздобыть не удалось. Вместе этого буйно заработала фантазия. Бродя вокруг яснополянского дома писателя, Шипов заметил и взял на карандаш, что там есть какая-то непонятная комната под сводами, а рядом с ней якобы тайные подвалы и лестницы. На ходу придумал историю о доставке в Ясную Поляну литографического камня для печатания антиправительственных воззваний. Доложил по инстанции. В Петербурге, соединив все сведения о Толстом, решили, что пора действовать. В Ясную Поляну чёрным вихрем на нескольких тройках прикатили жандармы во главе с полковником Дурново. Перевернули ящики столов, комоды, сундуки, шкатулки. Взломали ломом полы в конюшне. В пруду яснополянского парка пытались выловить сетью преступный печатный станок. Но всё оказалось тщетным и напрасным.

Толстого, к счастью,  в усадьбе в эти дни не было. Прямой встречи с жандармами, а может быть и насилия над собой, он избежал. Но осталось жгучее презрение к режиму, к царящей в стране несправедливости. Ему захотелось бросить вызов царю и его окружению. Громко хлопнуть дверью и уехать за границу. Но не к Герцену, «а сам по себе».

Кто и каким образом скопировал архивное дело и передал его во «Всемирный вестник», осталось редакционной тайной. Возможно, документы редакция купила за хорошие деньги. Продажные люди водились всегда и в любом ведомстве. Но возможно и другое. Тот, кто передал дело для публикации, был искренним приверженцем Толстого, противником существовавшего в стране политического режима. И тогда это факт вдвойне интересный и примечательный.

В эти же месяцы «свободы слова» ряд серьёзных столичных, а возможно и провинциальных издателей, вынашивает планы публикации полного собрания сочинений Толстого, запрещённых в России и изданных за границей. Среди них В.В. Битнер, издатель «Вестника знания», «Научной библиотеки» и «Недели». В 1906 году он выпускает первый том «Полного собрания сочинений Льва Николаевича Толстого, вышедших с 1879 года». В него вошли такие сочинения писателя, как «Разрушение ада и восстановление его», «К рабочему люду», «Великий грех», «Исповедь», «Мысли о Боге», «Работник Емельян и пустой барабан», «Что такое религия и в чём сущность ея?», «Конец века» и другие.

В редакционном предисловии к тому Битнер с вольтеровской логикой писал: «Взгляды графа Л.Н. Толстого во многом, даже очень во многом, расходятся с нашими, но мы не можем не сочувствовать значительной части его воззрений и считаем большой потерею для русского общества, что оно до сих пор было лишено возможности познакомиться со всеми сочинениями великого писателя. Теперь у нас объявлена свобода печати, правда, свобода не полная, с привлечением к судебной ответственности, тюремными заключениями и пр., но всё же явилась возможность издания до сих пор не изданных в России сочинений Л.Н. Толстого».

Осторожный Битнер намеревался печатать Толстого с оговорками, с пропусками мест, содержащих резкости в адрес монархов и церковных таинств. Тем не менее, дальше первого тома дело не пошло. С восстановлением предварительной цензуры издание прекратилось.

Свобода слова длилась в России недолго, всего 14 месяцев, после чего цензурные гонения, в том числе и на произведения Толстого, возобновились с новой силой. При этом гонениям и преследованиям стали подвергаться не только произведения, призывавшие к революционному свержению монархии, но и работы, пропагандировавшие мирный путь демократического развития, пассивное сопротивление властям. К число таких произведений относится, например, брошюра Толстого «Где выход?».

Член главного управления по делам печати М.В. Никольский, обосновывая в своём докладе необходимость запрета данной работы Толстого, отмечал, что брошюра Толстого подобна революционной прокламации, призывающей народ к низвержению самодержавия. Автор – противник революции, но критика самодержавия и призыв его к народу не повиноваться царским законам и распоряжениям равносильны всеобщей забастовке.

Запрещалась и неоднократно подвергалась конфискации брошюра Толстого «Неужели это так надо?». Запрещая это произведение, цензор А.А. Горяинов писал: «Эта брошюра имеет целью возбуждение одного класса населения против другого. Рисуются картины каторжного труда рабочего народа и рядом с этим весьма укорительно упоминается о бесполезной и безнравственной жизни состоятельных и богатых классов. Автор утверждает, что рабочий народ большею частью имеет все добродетели, как-то скромность, нравственность и проч., между тем как состоятельные классы большею частью состоят из похотливых, праздных, наглых и т.д. людей».

В основу памфлета «Николай Палкин», о ранних изданиях которого я уже упоминал, была положена «правдошная история», рассказанная писателю 95-летним стариком о службе при Николае I, которого бывший рекрут называл не иначе, как «Николай Палкин». В годы революции памфлет этот расходился десятками тысяч экземпляров. Слуги режима его разыскивали и уничтожали с особым рвением. А иначе как же: памфлет этот был направлен не только против конкретного лица, но и против всей правившей в России романовской династии.

Многое было конфисковано и уничтожено. Но кое-что всё-таки сохранилось, ходило по рукам. Мой экземпляр «Николая Палкина» был выпущен в 1906 году издательством «Обновление».

Среди редкостных толстовских изданий моей коллекции послереволюционного периода – полный текст статьи «Не могу молчать! (О смертных казнях)», выпущенный в виде отдельного оттиска-прокламации в августе 1908 года в тульской подпольной типографии по рукописи, полученной из Ясной Поляны. Это произведение было написано Толстым в мае-июне 1908 года под впечатлением массовых казней, последовавших вслед за поражением революции 1905-1907 годов. Начинается она с пересказа газетной хроники:

«Семь смертных приговоров: два в Петербурге, один в Москве, два в Пензе, два в Риге. Четыре казни: две в Херсоне, одна в Вильне, одна в Одессе.

И это в каждой газете. И это продолжается не неделю, не месяц, не год, а годы. И происходит это в России в той России, в которой народ считает всякого преступника несчастным и в которой до самого последнего времени по закону не было смертной казни.

Помню, как гордился я этим когда-то перед европейцами, и вот второй, третий год не перестающие казни.

Беру нынешнюю газету…».

Статья предназначалась для массового читателя, для российской и зарубежной печати, а также для тех, кто вершил в России суд, кто обрекал на смерть «людей, на доброте, трудолюбии, простоте которых только и держится русская жизнь», повинных лишь в том, что свой протест против царивших в стране порядков они выразили смело и открыто, в революционной борьбе. С огромным мастерством писателя-реалиста Толстой описывает в статье смертную казнь, её подробности, а также то, как развращается казнями вся Россия, как превращается она в страну алчных убийц.

Он не оправдывает революционеров, не говорит о том, что и они и правительство виноваты в равной мере. Он говорит правительству, что революционеры верят в свою правоту, а, следовательно, страдают в первую очередь не за дела, а за убеждения, «за требования самой первобытной справедливости всего русского земледельческого народа: уничтожение земельной собственности». Насилие, проявляемое правительством и оправдываемое как «единственное средство успокоения народа и погашение революции», не излечивает болезнь, «а только усиливает её, загоняя внутрь».

Статью «Не могу молчать!» публикуют все ведущие газеты мира. В Германии она вышла сразу в 200 газетах! В России статья публикуется в отрывках, с оглядкой на лютующую цензуру. Но и в таком виде газеты нещадно штрафуются…

Тульской нелегальное издание «Не могу молчать!» распространялось среди рабочих и интеллигенции города, растекалось по деревням, попадало в солдатские казармы, рассылалось в другие территории. Сохранившийся у меня экземпляр когда-то был сложен вчетверо, возможно тоже для пересылки.

Ко мне эта брошюра попала от заядлого тульского книжника Михаила Андреевича Мосолова. Полвека своей жизни отдал он журналистской и редакционно-издательской работе в местном, ныне Приокском книжном издательстве. Имя его как редактора стоит на многих книгах о Толстом и Ясной Поляне, выпущенных в 50-60-годах прошлого века в Туле. Свою работу и свой край Михаил Андреевич любил самозабвенно, а собранная им краеведческая библиотека была одной из лучших в послевоенном городе. Часть книг и брошюр из этой библиотеки досталась мне, в том числе несколько прижизненных толстовских изданий. Другую часть приобрёл известный тульский библиофил В.В. Пилипенко.

Преследования книг Толстого продолжались многие годы, вплоть до февраля 1917-го. Газеты и журналы предреволюционной России кишели сообщениями о запрещении распространения и арестах толстовских книг, их издателей, редакторов, распространителей. Снисхождения не было ни для кого, даже для тех, кто имел к этому весьма косвенное отношение.

12 мая 1909 года газета «Тульская молва» сообщала, что распоряжением администрации начальник Сергиевской почтовой конторы Тульской губернии смещен в самую последнюю должность чиновника 5-го разряда за приём у секретаря гр. Л.Н. Толстого брошюры «Не убий», которую секретарь отправил бандеролью. Сам же Гусев привлечён к судебной ответственности. Позднее Гусев был осуждён и выслан сроком на 2 года в Чердынь.

В моей библиотеке хранится несколько годовых комплектов «Известий по литературе, наукам и библиографии книжных магазинов товарищества М.О. Вольф», весьма ценного и полезного справочного издания по литературе «серебряного века». Сведения о нелегальном Толстом, о цензурном преследовании сочинений писателя можно встретить практически в каждом номере. Вот краткие выписки из «Известий», несколько подредактированные мною для удобства чтения.

В конце 1909 года судом Петербургской судебной палаты был приговорён к заключению в крепость на 1 год губернский секретарь Герциг за издание произведения Толстого «Царство божие внутри вас». Палата усмотрела в этом произведении Толстого оскорбление церкви, призыв к неплатежу податей и другие признаки преступлений, предусматриваемых 73 и 129 статьями уголовного уложения. Дело слушалось при закрытых дверях. Защитниками обвиняемого выступали присяжные поверенные Н.Д. Соколов и Андронников.

В том же году Московским комитетом по делам печати было возбуждено уголовное преследование по ст. 73 уголовного уложения издателя Балашова за издание брошюры Л. Толстого «О разуме и вере». Суд отклонил преследование, т.к. издание это было арестовано в типографии полностью и распространению не подлежало. Само же издание суд признал подлежащим уничтожению.

Среди привлечённых к суду за издание толстовских произведений был и сын писателя Лев Львович Толстой, издавший брошюру отца «Восстановление ада». Дело должно было слушаться в Петербургском окружном суде 5 декабря 1909 года, но заседание не состоялось, поскольку по халатности чиновников повестка на суд оказалась обвиняемому не вручённой. Вскоре дело было закрыто в связи с отъездом Л.Л. Толстого за границу.

 

Информационная блокада

 

Жизнь Льва Толстого

Наплыв нелегальных изданий Толстого вынудил царское правительство объявить великому писателю информационную блокаду, которая продолжалась в течение многих лет.

Вот краткая хроника этой блокады, взятая из статьи «Толстой и царская цензура», опубликованной в еженедельнике «Неделя» («Вестника Знания») № 45 от 13 ноября 1911 года:

1890 год − газетам и журналам предложено «прекратить всякую полемику по поводу «Крейцеровой сонаты» гр. Л.Н.Толстого».

1892 год − воспрещено перепечатывать из «Дейли Телеграф» и № 22 «Московских ведомостей» письмо Л.Н. Толстого.

1894 год − распоряжение «Не перепечатывать полностью или в извлечениях, из иностранных газет никаких сведений о гр. Л.Н. Толстом, его сочинениях и частной жизни».

1898 год − отдан приказ «не помещать статей и известий о предстоящем юбилее гр. Л.Н. Толстого».

1901 год:

  • 24 февраля − редакциям бесцензурных газет и журналов объявлено распоряжение: «Не помещать никаких обсуждений определения Святейшего Синода 20-22 февраля об отлучении от церкви гр. Л.Н. Толстого»;
  • март − запрещено помещать «телеграммы и известия о выражении сочувствия отлучённому от церкви гр. Л.Н. Толстому»;
  • июнь − воспрещена перепечатка из «Миссионерского обозрения» статьи «Новая исповедь гр. Л.Н. Толстого», где помещён его «Ответ Св. Синоду»;
  • август − наложен запрет на «известие о переезде гр. Л.Н.Толстого на юг и о приветствиях, обращённых к этому писателю со стороны его почитателей»;
  • сентябрь − циркуляр «не перепечатывать из № 246 «Петербургской газеты» извести об отъезде гр. Л.Н.Толстого в Крым».

1902  год:

29 января - циркуляр: «Ввиду возможности в ближайшем времени кончины гр. Л.Н. Толстого и не встречая препятствия к помещению тогда статей, посвящённых его жизнеописанию и литературной деятельности, министр внутренних дел признал необходимым, чтобы распоряжение (имеется в виду определение Синода об отлучении Л.Н. Толстого от церкви − Б.Т.) оставалось в силе и чтобы во всех известиях и статьях о гр. Л.Н. Толстом была соблюдаема необходимая объективность и осторожность».

С нарушавшими эту блокаду расправлялись мгновенно. Характерный случай произошёл в 1902 году на Кубани. За публикацию в газете «Кубанские областные ведомости» небольшой заметки о пребывании Толстого в Крыму редактор газеты известный кубанский общественный деятель и учёный Лука Мартынович Мельников был отстранён от работы в газете.

Несмотря на все строгости правительственных запретов в России все же находились люди (и таких было немало!), стремившиеся нарушить эти запреты, рассказать правду о Толстом, его жизни, мировоззрении, творчестве. Одним из таких людей был писатель и драматург, товарищ А.П. Чехова по Таганрогской гимназии Петр Алексеевич Сергеенко (1854-1930). В 1898 году в московской типолитографии Товарищества И.Н. Кушнерева и К° он выпустил подробную, написанную от сердца и хорошо иллюстрированную книгу «Как живёт и работает гр. Л.Н. Толстой».

Приуроченная к 70-летию со дня рождения писателя книга была с восторгом встречена всей читающей Россией. Ни один последующий биограф Толстого не смог пройти мимо книги Сергеенко ввиду её почти фотографической точности. Впоследствии работа Сергеенко неоднократно переиздавалась, причём немалыми тиражами. Хочу заметить, что писателем стал и сын Петра Алексеевича − Алексей Петрович Сергеенко (1886-1961). Благодаря отцу он в юношеские годы близко познакомился с Толстым. Впоследствии написал на базе личных впечатлений книгу «Рассказы о Толстом», которая читается с большим интересом.

В моей библиотеке хранится первое издание книги П.А. Сергеенко «Как живёт и работает гр. Л.Н. Толстой». На титульном листе автограф автора − дарственная надпись фиолетовыми чернилами: «Владимиру Фёдоровичу Бургедорфу с благодарностью П. Сергеенко. 99.V, 3».

Хочу заметить, что и при жизни Толстого, и после его смерти П.А. Сергеенко активно пропагандировал творчество писателя, выступал в качестве составителя и редактора некоторых его произведений.

Рядом с упомянутой книгой с автографом Сергеенко в моём «толстовском шкафу» стоят вышедшие в конце 1910 года в издательстве «Книга» «Письма Л.Н. Толстого 1848-1910 гг.», собранные и отредактированные П.А. Сергеенко. В редакторском предисловии к «Письмам» Сергеенко отмечал, что, готовя это издание, он стремился показать в нем «беглую историю замечательной души человеческой – поскольку письма к близким людям могут отражать внутреннюю жизнь человека».

А вот ещё одно издание толстовских писем − «Новый сборник писем Л.Н. Толстого. Собрал П.А. Сергеенко. Под редакцией А.Е. Грузинского. С 10 портретами и многими автографами». Книга вышла в Москве в 1912 году как продолжение сборника 1910 года. Перед редакторским предисловием чудом сохранившаяся вклейка, внешне похожая на часто встречающиеся в различных изданиях редакционные извинения за опечатки. Не могу не привести её текст:

«Книга эта, вышедшая в начале октября 1911 г., спустя несколько дней была арестована по постановлению Московского комитета по делам печати с возбуждением против издательства судебного преследования. Московская судебная палата постановила, не привлекая к судебной ответственности, уничтожить четырнадцать писем (Приговор 22 декабря 1911 г. по 2-му уголовн. департаменту).

Издательство выпускает вновь книгу с изъятием перечисленных в приговоре писем, как о том отмечено на соответствующих страницах».

И действительно, перелистывая страницы прекрасно изданного и иллюстрированного сборника, встречаешь большие пропуски в тексте. На месте вырезанных цензурой толстовских писем многоточия. Даже мёртвый Толстой казался властям опасным. Судя по публикациям, сохранилось лишь несколько экземпляров конфискованного издания писем. Как правило, в подобных случаях конфискат в небольшом количестве расходился по рукам важных чиновников. Что-то припрятать от полиции удавалось иногда и типографским рабочим.

Роясь как-то в тульских газетах первых лет советской власти, я обнаружил интересную информацию о том, что именно Сергеенко являлся создателем просветительного общества «Ясная Поляна», которое было открыто в Туле 26 апреля 1918 года. Сергеенко и его ближайшие помощники ставил перед обществом благородные цели сохранения в неприкосновенности усадьбы великого писателя, приведение в должный вид яснополянского парка и сада, собирание материалов, связанных с жизнью и творчеством Л.Н. Толстого, создание школ, библиотек, читален, книжных магазинов, чтение лекций и организация экскурсий для всех желающих в Толстовскую усадьбу.

Общество регулярно устраивало литературно-художественные вечера, посвящённые Л.Н. Толстому и его творчеству, занималось сбором документов и материалов, связанных с именем писателя. В разгар революционных событий Сергеенко совместно с членом общества Высокомирским удалось спасти от гибели 110 писем Толстого к дочери Марии Львовне Оболенской, которые оказались в руках крестьян, разгромивших в 1917 году усадьбу Оболенских в селе Пирогово Крапивенского уезда.

То, чем занималось общество «Ясная Поляна», было важным и необходимым. Хотя ещё при жизни Л.Н. Толстого Ясная Поляна и стала своеобразной культурной Меккой, общая культурная ситуация в Крапивенском уезде, на территории которого располагалась усадьба, была плачевной. Как это ни парадоксально, Крапивенский уезд был одним из самых отсталых по количеству школ и культурно-просветительных учреждений для народа уездов не только Тульской губернии, но и всей Центральной России.

В начальный период Гражданской войны мой дед по материнской линии большевик-романтик с дореволюционным стажем Георгий Андреевич Касюлайтис был назначен в Крапивну военным комиссаром. Сохранившиеся в архиве документы, а также рассказы моей бабушки (дед умер в 1925 году) свидетельствуют о том, что он не только организовывал снабжение войск, мобилизовывал население уезда на отпор белогвардейской конницы генерала Мамонтова, но и активно содействовал обществу «Ясная Поляна», открывал здесь школы для детей и взрослых, народные библиотеки, читальни. Дед был молодым революционным романтиком, немало претерпевшим от царской власти. Он искренне верил в светлое будущее страны, считал своим революционным долгом сохранение культурного наследия народа.

 

Опровергатели и пасквилянты

 

Публицистические и художественные произведения Толстого 1880-1900-х годов породили особую, если можно так выразиться, контрлитературу. Среди авторов антитолстовских сочинений − иерархи официальной церкви, её явные и тайные адепты, и просто литературные поденщики и авантюристы. В своих статьях и книгах они стремились вывести «яснополянского еретика» на чистую воду, опровергнуть железную логику его критики режима и церкви.

Думаю, что всерьёз эту литературу никто из порядочных людей в России не воспринимал. Однако её покупали, и многие покупали исключительно для того, чтобы познакомиться с цитировавшимися в этих книгах высказываниями из запрещённых толстовских сочинений.

В числе наиболее рьяных опровергателей яснополянского пророка и его христианского учения значился профессор Казанского университета А.Ф. Гусев, однофамилиц секретаря и единомышленника писателя Н.Н. Гусева, впоследствии также профессора.

Свои писания он печатал в типографии университета, где когда-то учился Толстой, а также в издательстве казанского книготорговца А.А. Дубровина, однофамильца руководителя черносотенного Союза русского народа. Толстой как-то назвал профессора Гусева своим «постоянным критиком», одно время начал было читать его труды, но, убедившись в их бездарности и тенденциозности, бросил. В яснополянской библиотеке сохранились четыре книги, выпущенные казанским профессором.

Очевидно, они были присланы Толстому самим автором. На титульном листе одной из них − «Любовь к людям в учении графа Л. Толстого и его руководителей» − надпись чернилами «От автора». Кстати, библиотека Л.Н. Толстого была одной из самых крупных писательских библиотек XIX века. В ней насчитывалось около 22 тысяч томов.

Разбор и критика толстовских произведений довольно части появлялись на страницах официозного «Миссионерского обозрения». Редактор журнала В.М. Скворцов неплохо на этом нажился. Когда на страницах «Обозрения» появлялись материалы о Толстом, предприимчивый редактор сбывал экземпляры издания книготовговцам по цене, в несколько раз превышавшей его официальную стоимость (50 коп.). В ноябре 1910 года газета «Санктпетербургские ведомости» выступила с разоблачением, заявив, что Толстой в буквальном смысле «обогатил В.М. Скворцова и дал ему возможность выстроить 300-тысячную дачу-гостиницу на берегу Крыма».

За многие годы книжного собирательства я обнаружил у букинистов несколько пасквильных изданий, интересных для общей характеристики толстовской эпохи и масштабов той травли, которая велась в отношении великого писателя. Не буду останавливаться на них подробно, расскажу только об одном несколько необычном пасквиле, который, возможно, задумывался как памфлет. Но памфлета не получилось, для этого нужен какой никакой литературный талант. Получился именно пасквиль со всеми атрибутами этого мерзостного псевдолитературного жанра. Его сочинил и издал под маркой журнала «Развлечение» начинающий сотрудник этого издания и посредственный литератор Дмитрий Богемский.

Своё произведение, «новый роман в трёх частях», Богемский назвал «Понедельник», сочинителем же романа значился граф Худой. Авторства своего Богемский не раскрывал, очевидно, понимая, что делает гадость и в случае огласки его просто не пустят в порядочный дом и не подадут руки. Личность пасквилянта стала известна позднее, с выходом свет великолепного и уникального словаря псевдонимов Масанова.

Выдав на гора 70 страницах пасквильного текста, граф Худой он же Богемский, кратко пересказал сюжет «Воскресения» в опошлённом и уничижительном для автора и всей читающей публики виде. Главные герои рома Худого-Богемского – «полногрудая девушка с красным бантиком на голове, сделанном из старой тётенькиной подвязки», Екатерина Чухонцева и её соблазнитель князь Простудов. С первой до последней строки – что ни сцена, то пошлость.

Можно представить, как радовался цензор, подписывая 3 ноября 1899 года «дозволение» на издание пасквильного «романа», как радовались, читая «Понедельник», враждебно настроенные к Толстому иерархи церкви, а вместе с ними и синие мундиры, для которых Толстой и его последний роман доставляли немало хлопот.

Нельзя не рассказать о продолжении этой истории. Когда роман графа Худого вышел из печати и получил огласку, по Москве пополз слух о том, что пасквиль этот произвёл на Толстого настолько удручающее впечатление, что великий романист заболел. Надо сказать, что толстовская Москва конца 1890-х годов мало чем отличалась от грибоедовской начала века.

Слух и домыслы здесь по-прежнему питали землю. Однако известие это многими было воспринято всерьёз и вызвало тревогу друзей писателя и почитателей толстовского таланта. Некоторые поспешили к Толстому в Хамовники с тем, чтобы проверить слухи и успокоить писателя. Одним из них был художник П.Ф. Вимпфен, оставивший на этот счет свои воспоминания. Явившись к писателю, вспоминал Вимпфен, он застал его абсолютно здоровым. При этом Толстой заявил: всё, что говорят о его здоровье, «совершеннейший вздор», «раздуто всё», и всё ему «очень надоело». Толстой, по свидетельству мемуариста, был полон новых творческих планов и думал не о пасквилянтах, а о будущем.

 

Лев и ослы

 

Лев и ослы

Антитолстовская деятельность в течение многих лет направлялась твёрдой рукой главного идеолога монархического режима, профессора античного права Константина Петровича Победоносцева, занимавшего с 1880 по 1905 год пост обер-прокурора Святейшего Правительствующего Синода. Когда-то в молодости Победоносцев был либералом и даже что-то писал для Герцена в Лондон. Однако с годами сделался консерватором и реакционером.

Это о нём, как об олицетворении политической реакции 80-х годов, писал когда-то А.А. Блок:

В те годы дальние, глухие
В сердцах царили сон и мгла:
Победоносцев над Россией
Раскрыл совиные крыла,
И не было ни дня, ни ночи,
А только тень огромных крыл,
Он дивным кругом очертил
Россию, заглянув ей в очи,
Стеклянным взором колдуна.

Это ему была посвящена уничижительная эпиграмма, знакомая в дореволюционные годы каждому образованному россиянину:

Победоносцев для Синода,
Обедоносцев при дворе,
Он Бедоносцев для народа,
Доносцев просто при царе.

Победоносцев, по отзывам современников, был неплохим правоведом и очень ловким царедворцем. Имел довольно сильное влияние и на Александра III, и на Николая II, которым в своё время читал лекции по правоведению. Беззастенчиво пользуясь слабостями коронованных особ, он внушал им порой самые бредовые и фантастические мысли, заставлял принимать необдуманные решения, не раз уговаривал не идти ни на какие увещевания Толстого, быть по отношению к писателю предельно жёсткими и бескомпромиссными.

Победоносцев был автором многих порочащих Толстого слухов и сплетен, ходивших по Москве и Петербургу и проникавших время от времени в прессу. Именно Победоносцевым, например, был пущен слух о том, что типография, в которой печатаются запрещённые произведения Толстого, находится в его собственном доме в Хамовниках, что вызвало немалый переполох у московских властей.

Эта известная мне и ранее история как-то по-особому интересно звучала из уст профессора кафедры истории Московского государственного пединститута Софьи Львовны Эвенчик, с которой я познакомился в середине 80-х годов, незадолго до её кончины. Эвенчик была большим знатоком предреволюционной России и автором едва ли не единственной до сих пор монографии о Победоносцеве. Во время наших бесед она рассказала мне, что обер-прокурор Синода был и автором омерзительного слуха о том, что во время постановки в Ясной Поляне любительских спектаклей по драме Толстого «Власть тьмы» натурально убивают грудных младенцев!

Софья Львовна была собеседницей интересной, рассказчицей заворожительной и эмоциональной. Даря мне свою книгу о Победоносцеве, выпущенную в виде очередного тома учёных записок МГПИ, она неоднократно повторяла:

− Можете себе представить, такой мерзавец целую четверть века определял политическое лицо самодержавия, внутреннюю политику великой страны!.. Можете себе представить!..

Конфликт между Победоносцевым и Толстым возник ещё в начале 1880-х годов и продолжался многие годы. Объявив о неприятии официальной церкви, за деятельность которой перед царем отвечал непосредственно синодальный обер-прокурор, Толстой вызвал гнев всесильного временщика. С тех пор Победоносцев искал любого повода, чтобы доставить Толстому как можно больше неприятностей. Толстовскую драму «Власть тьмы», написанную на основе реальных событий, Победоносцев невзлюбил особо.

История, положенная в основу драмы, в Тульском крае хорошо известна. Произошла она в конце 1870-х годов почти на самой южной окраине Тульской губернии в деревне Коротеевке (Сидоровка тож) Чернского уезда. Уезд этот известен своими тургеневскими местами, живописной природой, описанной автором «Записок охотника» в рассказах «Бежин луг», «Певцы» и других его произведениях. В этом уезде располагалось когда-то родовое имение поэта А.А. Дельвига, лицейского друга Пушкина. Здесь в своих имениях проживали сыновья Толстого Сергей и Илья, сестра писателя М.Н. Толстая.

Работая после окончания института директором сельской школы близ станции Скуратово Черского района, я посетил многие достопримечательности здешних мест, в том числе и печально знаменитую Коротеевку, где за сто лет до этого бушевали поистине шекспировские страсти: неверный муж соблазнил свою падчерицу, придушил родившегося в грехе ребенка, а затем прозрел, покаялся перед всем миром в содеянном и был осуждён на каторжные работы.

Как и тысячи российских деревень, Коротеевка, входившая тогда в состав совхоза «Культура», выглядела уныло, словно расплачивалась за грехи своих былых обитателей. Убогие крестьянские избы, заросшие сорняками палисадники, тощие коровёнки, неулыбчивые жители. Не знаю, осталось ли сегодня вообще это место на карте. Толстовская же драма будет жить долго.

В разные годы мне удалось приобрести несколько изданий «Власти тьмы», в том числе и самое первое, выпущенное в 1887 году издательством «Посредник». Вспоминая выход в свет этой книжицы, один из создателей Московского художественного театра Владимир Иванович Немирович-Данченко писал:

«Нельзя забыть, какое ошеломляющее впечатление произвела на нас эта маленькая книжечка – народное издание «Власти тьмы». Без преувеличения можно сказать, что я дрожал от художественного восторга, от изумительной обрисовки образов и богатейшего языка».

Книжка вышла в свет в начале февраля 1887 года, а уже 18 февраля Победоносцев доносил Александру III, что, ознакомившись с пьесой, он не может «прийти в себя от ужаса», потому что пьеса представляет собой «отрицание идеала», «унижение нравственного чувства», «оскорбление вкуса».

«Я не знаю ничего подобного ни в какой литературе. Едва ли сам Золя дошёл до такой степени грубого реализма, на какую здесь становится Толстой… И то уже не хорошо, что в эту минуту драма Толстого, напечатанная в виде народного издания в громадном количестве экземпляров, продаётся теперь по 10 копеек разносчиками на всех перекрестках».

Донос подействовал. Царь ответил Победоносцеву, что пьеса Толстого на него «сделала сильное впечатление, но и отвращение», и что его «мнение и убеждение, что эту драму на сцене давать невозможно, она слишком реальна и ужасна по сюжету», но «написана вся пьеса мастерски и интересно». Вскоре от императора министру внутренних дел последовала записка, посвящённая выходу в свет толстовской драмы:

«Надо было бы положить конец этому безобразию Толстого. Он чисто нигилист и безбожник. Недурно было бы запретить теперь же продажу его драмы «Власть тьмы», довольно он уже успел продать этой мерзости и распространить её в народе».

На народное издание «народной драмы» Толстого незамедлительно был наложен арест. Долгие девять лет это выдающееся драматургическое произведение прославленного мастера находилось под запретом цензуры, в том числе и театральной. И это несмотря на то, что с появлением драмы Толстой оказался в центре внимания всей театральной России. На пьесу обратили внимание самые именитые деятели русской сцены.

В один из дней начала 1887 года, например, к писателю в Хамовники приезжала блистательная прима Александринского театра М.Г. Савина просить «Власть тьмы» для своего бенефиса. Толстой дал согласие на бенефисную постановку. В театре незамедлительно начались репетиции спектакля, но в марте того же года всё было кончено. Заведующий труппой театра, известный драматург А.А. Потехин с огорчением писал Толстому: «Власть тьмы» срепетирована, декорации, костюмы все готовы, и вдруг запретили её играть через министерство двора».

Исключение было сделано лишь для любительских театральных постановок. Кстати, режиссером первой из них являлся хороший знакомый Толстого, прокурор Тульского, а затем Московского окружного суда Николай Васильевич Давыдов. Именно он ознакомил когда-то Толстого с уголовным делом коротеевского крестьянина Ефрема Колоскова, выведенного в драме под именем Никиты, позднее рассказал писателю историю, положенную в основу другой великолепной толстовской драмы «Живой труп». В тульском доме Давыдова в 1893 году Толстой познакомился с К.С. Станиславским.

Запрет издания и постановки пьесы «Власть тьмы» на профессиональной сцене был звонкой пощёчиной самодержавия всей российской культуре. Узнав об этом, острый на язык московский репортёр и писатель Владимир Гиляровский мгновенно оценил ситуацию эпиграммой:

В России две напасти:
Внизу – власть тьмы,
А наверху – тьма власти.

Многим было до боли обидно, что впервые «Власть тьмы» была поставлена  не на русской, а на французской сцене. Произошло это в 1888 году в Париже, в «Свободном театре» Андре Антуана. Затем драма победно прошествовала по сценам Дрездена, Милана, Будапешта, Загреба, Копенгагена и других городов мира.

Победоносцев злорадствовал, с ядовитой ухмылкой потирал замаранные писанием доносов руки, сочинял новые доносы и сплетни. Зная подлость и мелочность натуры Победоносцева, его отношение к Толстому, не приходится гадать, кем именно был задуман и в 1901 году осуществлён кощунственный акт отлучения великого писателя от церкви. Об этом знали или догадывались и многие современники тех событий.

Сохранились тайно перлюстрированные полицией специально по этому поводу письма россиян той поры. Вот что писал, например, одному из своих корреспондентов юрисконсульт кабинета его величества Н.А. Лебедев: «Прочитал сейчас указ синода о Толстом. Что за глупость! Что за удовлетворение личного мщения. Ведь ясно, что это дело рук Победоносцева и что он мстит Толстому… Может быть, десятки тысяч читали запрещённые произведения Толстого в России, а теперь будут читать сотни тысяч».

Так оно и было. В результате отлучения от церкви симпатий к Толстому не убавилось, а прибавилось. Выросло и количество читателей толстовских произведений. В адрес же властей и синодального начальства обрушились упрёки и обвинения в травле человека, давно ставшего национальной гордостью страны. Я пишу эти строчки и невольно приходит на память другой выдающийся русский писатель, затравленный уже в советское время – Александр Исаевич Солженицын. И становится больно за Россию, где за много столетий истории власти так и не научились ценить своих пророков и гениев.

Протестуя против церковной травли Толстого, люди разных возрастов и убеждений по-разному заявляли об этом: присылали писателю сочувственные телеграммы, организовывали сбор подписей в его поддержку, писали обвинительные статьи в адрес церковных иерархов и Синода, сочиняли едкие фельетоны, эпиграммы, карикатуры. Среди документов протеста басня безымянного автора «Лев и ослы», малоизвестный текст которой мне хотелось бы привести.

 

ЛЕВ И ОСЛЫ

 

В одной стране, где правили ослы,
Лев завелся и стал налево и направо
О том, о сём судить и про ослов всю правду говорить.
И вот повсюду уж пошла о Льве том слава.

Но так как львы ведь не похожи на ослов,
И всё в поступках их и в их речах иное,
То весь «синклит» ослиных тех голов
От львиной дерзости лишился сна, покоя…

Как!? Рядом долгих лет, природные ослы,
Обычай наш и нрав привили мы народу,
А дерзкий Лев строчит на нас хулы
И под носом плодит нам львиную породу!!!

К несчастию, народ наш не глухой,
И дан язык ему (как ни прискорбно это):
Один послушает, расскажет тот, другой,
Да так и разнесут ту ересь вдоль по свету.

И вот «синклит» ослов
Собрался обсудить, как быть с врагом косматым?
И сановитейших ослиных семь голов
Так разрешилися посланием крылатым:

Лев назван был «губителем» страны,
Порвавшим «дерзостно» с «премудростью» ослиной,
За что и ждёт его рогатка сатаны,
Лизанье сковород и шип, и свист змеиный…

Готовы б съесть ослы,
А всё ж боятся Льва,
И только издали его лягают…
И даже так – в конце звучали их слова:

«Вам, Лев неистовый, покаяться нельзя ли?
Забудем прежние нападки и хулы,
Смиритесь, бросьте… и подите-ка в ослы,
Хоть и в большом вы чине.
Покайтесь! Может быть, прощенья б получили…»

Когда же Льву прочли подобные рацеи,
То он сказал, взметнув презрительно хвостом:
«Здесь всё написано ослиным языком,
А я лишь понимать по-львиному умею».

Талантливо написано, а главное – правдиво, со знанием существа дела.

Справедливости ради надо признать, что спуску Победоносцеву Толстой никогда не давал и на каждую его проделку отвечал достойно вопреки собственному учению о непротивлении злу. Зло, которое нёс с собой Победоносцев, видимо, стоило того. В романе «Воскресение» Победоносцев прозрачно фигурирует под фамилией Топорова. Это сухой ограниченный и омерзительный человек, по мере своего служебного возвышения всё более глупеющий и отстающий от жизни. Таким он и вошёл в историю.

 

Литература

Тебиев Б.К. Яснополянский провидец и властелины тьмы // Тебиев Б.К. «Тайны книжных переплётов. Из записок книжника»: Рос. гос. б-ка. М.: Пашков дом, 2008. - С.210-293.

Яндекс.Метрика