Какое необычное название той станции в Иркутской области, где родился поэт Евгений Евтушенко (1933—2017)! В поэме «Станция Зима» поэт вспоминает своё военное детство, свои "корни" и подробно рассказывает, как ещё в девятнадцатом веке царь выслал из Украины его прадеда.

Хотелось мне опять к знакомым соснам,
свидетельницам давних тех времён,
когда в Сибирь за бунт крестьянский сослан
был прадед мой с такими же, как он.

Отрочество и юность Евгения Александровича прочно связаны с Москвой, где он занимается спортом, ходит в поэтический кружок Дома пионеров, учится в Литературном институте и становится самым молодым членом союза писателей.

О, времена Литинститута,
вы, как черёмуховый взрыв!
Вы пролетели, как минута,
немного вечность подарив.

За непокорность и выступления в защиту справедливости его исключают из института. И в дальнейшем Евтушенко всегда будет на стороне тех, кого преследуют и травят власти, чьё достоинство и право на творчество попирают в угоду личных амбиций или мнения меньшинства, и сам на себе не раз испытает гонения. Его запрещали, высмеивали, пародировали, рисовали карикатуры, писали доносы, распространяли фальшивые слухи и всё-таки не победили.

В шестидесятые годы тысячи любителей словесности собираются на поэтические вечера в концертных залах, домах культуры, на стадионах и площадях. Символом огромной читательской аудитории становится зал Политехнического музея, по словам Андрея Вознесенского, похожий на "магически гудящую раковину гиганта".

Задорная, громкая поэзия приносит бешеную популярность поэтам-"шестидесятникам", говорившим с эстрады об активном отношении к жизни, ответственности перед обществом. Именно поэзия давала тогда ответы на злободневные вопросы современности, помогала преодолеть догмы и осмыслить историческое прошлое.

Мы для кого-то были "модными",
кого-то славой мы обидели,
но вас мы сделали свободными,
сегодняшние оскорбители...

Среди своих собратьев по перу Евгений Евтушенко отличается потрясающей работоспособностью, артистизмом, незаурядным талантом поэта, чтеца, публициста, прозаика, мемуариста, критика, историка русской литературы.

Он мгновенно откликается на всё происходящее в стране, откровенно и прямо высказывая своё отношение к событиям большим и малым по значению: к войне, к "культу личности", к грандиозной стройке Братской ГЭС, к уничтожению людей в Бабьем Яру, к истреблению природных богатств. Этому способствуют его многочисленные поездки по России и другим странам мира.

После путешествий по Русскому Северу, Заполярью, Уралу, Сибири, Дальнему Востоку, Грузии, Испании, Италии, Кубе, Америке неизменно появляются новые циклы стихов. Трудно назвать все страны, где побывал Евтушенко, для этого выучивший английский, французский, испанский языки.

Да здравствует движение и жаркость,
и жадность, торжествующая жадность!
Границы мне мешают... Мне неловко
не знать Буэнос-Айреса, Нью-Йорка.

Поэта восхищают пространственные дали родины и экзотика стран зарубежья, удивительные характеры людей разного возраста и разных профессий. Он пишет стихи, проникнутые чувством патриотизма, верой в братство народов. Сопоставляя картины западной жизни и увиденные воочию факты потребительского отношения к природе в родных краях, Евтушенко с гневом критикует подлость, лицемерие, приспособляемость, угодничество, беспамятство, жестокость, алчность.

«Стихи такие убедительные, — писал в своём дневнике К. Чуковский, — что было бы хорошо напечатать их на листовках и распространять их в тюрьмах, больницах и других учреждениях, где мучают и угнетают людей... Поразительные стихи, и поразителен он... Большой человек большой судьбы...»

Нетрудно представить реакцию властей и цензуры на сатирические обличения поэта! Некоторые стихотворения приходилось печатать за границей, запрещалась даже патриотическая песня «Хотят ли русские войны?». Но вопреки возникающим трудностям Евтушенко продолжает писать свои "крамольные" стихи: «Пик позора», «Страх гласности», «Перестройщики перестройки», «Так дальше жить нельзя» и многие другие.

Евтушенко по-своему ярко переосмысливает традиционную формулу назначения поэта и поэзии:

Поэт в России — больше, чем поэт.
В ней суждено поэтами рождаться
лишь тем, в ком бродит гордый дух гражданства,
кому уюта нет, покоя нет.

Знаменитая блоковская фраза "уюта нет, покоя нет" дополняется философским обобщением: "поэт в России — больше, чем поэт". Несколькими словами Евтушенко удаётся передать трагизм судьбы русских поэтов, их глубокую неотделимую связь с родиной. Поэзию тех, "в ком бродит гордый дух гражданства", кто способен бросить вызов, изобличить пороки общества, не жалуют власти в любые времена.

О себе, таком полярно разном, "гладиаторе", романтике и максималисте, Евгений Александрович скажет:

Я весь несовместимый, неудобный,
застенчивый и наглый, злой и добрый.

Противоречивость облика поэта связана с поиском своих жанров, тем, образов. Он тяготеет к эпосу и публицистике, исповеди и проповеди, предпочитает поэмы и баллады, конкретные сценки и лирические откровения. Не раз называет имена поэтов, у кого учился мастерству: Александра Пушкина, Николая Некрасова, Александра Блока, Сергея Есенина, Владимира Маяковского, Бориса Пастернака, Ярослава Смелякова.

Утверждая идею: "Людей неинтересных в мире нет...", Евтушенко с особой чуткостью относится к простому человеку, его душевному миру, повседневной жизни, споря с теми, кто считает его не иначе, как винтиком в большом механизме. Судьба каждого, уверен поэт, похожа на историю планеты, поскольку так же ценна и неповторима.

Уходят люди... Их не возвратить.
Их тайные миры не возродить.
И каждый раз мне хочется опять
от этой невозвратности кричать.

Интересны в этом плане лирические портреты, где всякий персонаж наделён собственным обликом, характером, судьбой. Это своеобразные новеллы в стихах, где находится место и психологическому анализу личности, и авторским размышлениям.

Поэт много пишет о любви и её различных переживаниях: робости, обожании, восторге, ревности, разлуке, измене, одиночестве, раскаянии, размолвках, сомнениях.

Со мною вот что происходит:
совсем не та ко мне приходит,
мне руки на плечи кладёт
и у другой меня крадёт.
А той — скажите, бога ради,
кому на плечи руки класть?

Он ценит искренность в отношениях влюблённых, сильные и светлые чувства. Лирический герой готов до бесконечности ждать любимую, защитить её сон и уберечь от всех горестей Вселенной:

Мы — на шаре земном,
свирепо летящем,
                          грозящем взорваться, —
и надо обняться,
                         чтоб вниз не сорваться,
а если сорваться —
                        сорваться вдвоем.

Многие стихотворения содержат пейзажные картины, до того естественные, осязаемые, что, кажется, они пахнут, звучат, живут в какой-то необъяснимой гармонии с человеком: "травинка кисловатая", "трогаю рукой, но не обламываю сосульку тоненькую", "пусть вспомнят пальцы хвою, рожь, и дождь, почти неощутимый...", "солёные брызги блестят на заборе", "и  дышит мацони откуда-то снизу", "на шляпке сиреневой у сыроежки по краешку вздрагивает роса". У автора есть свои любимые с детства места, времена суток:

Вот у меня: горячий косогор,
в ромашках весь и весь пропахший пылью,
и бабочки. Я помню до сих пор
коричневые с крапинками крылья...

...Люблю, когда звёздочки всё ещё тлеют,
но можно их детским дыханьем задуть,
а мир постепенно утреет, утреет,
хотя не мудреет при этом ничуть.

"Поутренье", "предутро", "утреет"... — с помощью неологизмов поэт с иронией отмечает счастливые минуты бытия и радуется, что жизнь его "вроде бы небыль, а всё же весёлая дерзкая быль":

Быть как-то неловко счастливым прилюдно.
Привычка скрывать своё счастье хитра,
но дайте счастливым побыть хоть под утро,
хотя все несчастья начнутся с утра.

 

Евгений Евтушенко

Ко всякому удару молитва

Отрывок¹

 

Когда стихи пишутся с расчётом на вечность, они быстро умирают.

В "Слове" не было никакого расчёта на вечность, а именно жажда высказать боль земли сейчас же, как можно скорей, пока на ней ещё не засохла кровь, дать ещё дымящейся крови право речи. Без плача Ярославны "Слово" не могло бы существовать так же, как без Золотого слова Святослава, — и зачем разбираться, где тут "лирическая линия", где "гражданская", когда главное в том, что всё здесь главное. Большой поэт в России невозможен без интимной и гражданской сращенности.

Если бы Пушкин был автором только таких стихов, как "Я вас любил, любовь ещё быть может...", "Я помню чудное мгновенье...", но не написал бы "Медного всадника", "Бориса Годунова", "Товарищ, верь, взойдёт она...", мы никогда бы не назвали его "наше всё", хотя и без этого он был бы всё-таки выше даже таких прекрасных современников, как, например, Боратынский, которым Бродский подменил Пушкина в своей нобелевской лекции. Мог бы Лермонтов занимать то же самое место в литературе без "Смерти Поэта"? Некрасов — без "Размышлений у парадного подъезда", "Железной дороги"? Блок — без "Двенадцати"? Ахматова — без "Реквиема"?

Владимир Маяковский, заявлявший всего себя — от американских штиблет до бритого черепа — Октябрьской революции во плоти, рухнул от собственной пули, как банкрот, дочиста проигравшись в политике, но оставшись одним из величайших в мире поэтов неразделённой любви. Казавшийся замкнутым в своём интимном мире Пастернак, над аполитичностью которого иронизировали пародисты, очутился в центре мировой политики, ибо, несмотря на свой мягкий, неборцовский характер, не уклонился от собственной совести...

Так Волошин во время Гражданской войны не уклонился от того, чтобы прятать под своей крышей в Коктебеле то красных от белых, то белых от красных, и благодаря этой душевной щедрости из посредственного символиста вырос в крупного поэта.

Так никогда не игравший героя, полный нескрываемых страхов Мандельштам не уклонился от того, чтобы написать первый зловещий портрет Сталина, за который заплатил жизнью. Так Булгаков в эпоху конфискации рукописей и обыска мыслей не уклонился предупредить: "Рукописи не горят!"

Так Марина Цветаева не уклонилась от петли, которая была уже уготована для неё на Родине.

Так мать Мария (Елизавета Кузьмина-Караваева) не уклонилась от газовой камеры Равенсбрюка, чтобы облегчить христианскими молитвами участь  обречённых на смерть поклонников Торы.

Так Михаил Кульчицкий, Николай Отрада, Николай Майоров не уклонились от гитлеровских пуль, закрывая собой босоногих мальчишек нашей страны, в том числе и меня на станции Зима.

Так Твардовский не уклонился от того, чтобы, напечатав "Один день Ивана Денисовича" в "Новом мире", впервые приоткрыть хоть кусочек правды о сталинских концлагерях.

Так поэты-"шестидесятники" не уклонились от того, чтобы встать на пути призрака Сталина, пытавшегося приподнять крышку гроба и вернуться.

Традиция десяти веков русской поэзии — это неуклонение от совести.

Я надеюсь, что и поэзия, и совесть сохранятся в России навсегда, и тогда сохранится Россия.

 

¹  Источник - "Литературная газета". - 2003. - № 28.

 

Литература

 

1. Озеров Ю.А. Поэты-"шестидесятники" / Уроки литературы. - 2003. - № 9. - С. 8-13.

2. Роговер Е. С. Евгений Евтушенко (Творческий портрет) / Писатель. XXI век. - 2011. - № 11. - С. 129-139.

3. Сайт, посвящённый поэту: http://www.evtushenko.net/index.html