«Он жив!» – так начинается стихотворение Михаила Кузмина «Пушкин».
«Он жив!» – словно отчаянный крик возражения скорбному лермонтовскому, не менее отчаянному: «Погиб поэт!» И если Лермонтов создаёт стихотворение-плач, стихотворение-памфлет на тему сражённого «свинцом» поэта, то Михаил Кузмин, осмелюсь утверждать, пишет стихотворение-оду – хвалебную песнь ему, Пушкину, живущему «особенно», чьи стихи «пленительны и полнозвучны» не только для Кузмина, но и для читателя, которому близка пушкинская поэзия (не случайно в стихах употребляются определённо-личные предложения: «Вкушаем жизни мёд», «…в нём признаем брата». «Мы», а не «Я»).
ПУШКИН
Он жив! у всех душа нетленна,
Но он особенно живёт!
Благоговейно и блаженно
Вкушаем вечной жизни мёд.
Пленительны и полнозвучны,
Текут родимые слова...
Как наши выдумки докучны,
И новизна как не нова!
Но в совершенства хладный камень
Его черты нельзя замкнуть:
Бежит, горя, летучий пламень,
Взволнованно вздымая грудь.
Он – жрец, и он весёлый малый,
Пророк и страстный человек,
Но в смене чувства небывалой
К одной черте направлен бег.
Москва и лик Петра победный,
Деревня, Моцарт и Жуан,
И мрачный Герман, Всадник Медный
И наше солнце, наш туман!
Романтик, классик, старый, новый?
Он – Пушкин, и бессмертен он!
К чему же школьные оковы
Тому, кто сам себе закон?
Из стран, откуда нет возврата,
Через года он бросил мост,
И если в нём признаем брата,
Он не обидится: он – прост
И он живой. Живая шутка
Живит арапские уста,
И смех, и звон, и прибаутка
Влекут в бывалые места.
Так полон голос милой жизни,
Такою прелестью живим,
Что слышим мы в печальной тризне
Дыханье светлых именин.
1921
Как ода, стихотворение торжественно и патетично. В нём преклонение перед гением, создавшим живые, родные, давным-давно знакомые, душу бередящие образы. Вот они: Пётр Великий, Дон Жуан, Герман, деревня, Москва…
Только тронь одну из струн-образов – и зазвучит вперебой: «На берегу пустынных волн стоял Он, дум высоких полн, и вдаль глядел…» Или: «Москва! Как много в этом звуке для сердца русского слилось!..» А вот ещё: «Приветствую тебя, пустынный уголок, приют спокойствия, трудов и вдохновенья…» Как это место в стихотворении Кузмина близко и понятно мне!
Одически торжественно звучат и риторические восклицания – свидетели авторского утверждения главной мысли стихотворения: поэт «жив!», «бессмертен!», «он наше солнце!», и риторические вопросы, заставляющие читателя задуматься: кто же он, Пушкин: «романтик, классик, старый, новый?» Я думаю, употреблённые здесь антонимичные прилагательные следует понимать как «знакомый и незнакомый» (поэт). И мною он воспринимается таким знакомым незнакомцем: перечитываешь «Онегина», или « Маленькие трагедии», или «Повести Белкина» – кажется, всё уже известно. Но вдруг тебе открываются новые грани пушкинской поэзии, и ты ловишь себя на мысли: он неисчерпаем, и, чтобы узнать его, надо не раз открыть книгу его произведений.
И всё же высокий стиль стихотворения, отражающий значимость Пушкина как поэта (Кузмин создаёт этот облик, используя книжную лексику: «он – жрец», «пророк», «летучий пламень», его «душа нетленна»), по-державински соседствует с «простым слогом», когда о поэте говорится как об обычном человеке: он «прост», он «брат», он « весёлый малый и страстный человек», ему свойственны «и смех, и звон, и прибаутка».
Такое «соседство» контрастных стилей не случайно: поэт велик, послушный «божественному глаголу», и прост, пока его не «требует к священной жертве Аполлон». И в произведениях открывается «простота» и «весёлость» Пушкина. Вот в «Онегине» он ведёт непринуждённую беседу с читателем: «…читатель благородный, здорова ль вся твоя родня?» А вот сказку сказывает «О попе и работнике его Балде»: «Жил-был поп, толоконный лоб…». Здесь есть и «смех» над погнавшимся за дешевизной попом, и «прибаутка».
Чем внимательнее всматриваюсь в образ Пушкина, созданный Михаилом Кузминым, тем больше понимаю: это и мой Пушкин, я так же чувствую его. И для меня так же важна главная мысль произведения: поэт жив! Чтобы подчеркнуть эту мысль, автор вводит в стихотворение ряд однокоренных слов: «жив», «живёт», «живая», «живит», «живим», «жизни» и контекстный синоним: «дыханье». Я так же «благоговейно» и «блаженно» (какие точные эпитеты!) «вкушаю» жизнь во всех её проявлениях из пушкинских книг. И для меня его слова «родимы» (ещё один отражающий и моё восприятие эпитет).
А как замечательно сказал поэт об открытии читателем Пушкина, употребив оксюморон: «новизна не нова»! Действительно, его открываешь каждый раз заново и каждый раз думаешь, что это «новое» когда-то уже встречалось в твоей читательской жизни.
Мне очень близка мысль о том, что Пушкина не ограничить, не заставить застыть «хладным камнем» – он был, есть и будет вечным движением: «бегом», «горением», «летучим пламенем». Эту мысль Кузмин выразил через антитезу: «хладный камень» – «летучий пламень». При помощи антитезы « наше солнце, наш туман» пот поэт добавляет ещё один штрих к характеристике Пушкина.
«Солнце русской поэзии» – так назвал его Владимир Одоевский в некрологе, напечатанном 30 января 1837 года в приложении к газете «Русский инвалид», и Кузмин согласился с ним. А вот «туман»… Мне думается, так можно сказать о том, кто писал и о далеко не светлых временах жизни человеческой. Такова тема «маленького человека», и тема бунта, «жестокого и беспощадного», и тема русского самовластья в произведениях мастера.
Композиционно стихотворение представляет собой одну строфу в 36 строк. Вполне можно было бы разбить на 9 катренов. Но, думается (да не будут «докучны наши выдумки»), поэту важно было на одном дыхании, не прерываясь, в одной строфе, представляющей собой монолог-откровение, монолог-признание, сказать о том, перед кем преклоняется.
«Он жив!» – читаем в начале.
«Так полон голос милой жизни,
Такою прелестью живим»… – читаем в конце стихотворения. Употребление однотематической лексики, кольцевая композиция произведения призваны подчеркнуть главную мысль, о которой уже было упомянуто: «Пушкин жив!»
А можно ли говорить о смысловой выразительности стихотворения Кузмина на уровне звуков? Я думаю, можно. Перечитываю четыре первых стиха и обращаю внимание на аллитерацию шипящих звуков: ж, ш, ж, ж, ш, ч, ж. Возникает ассоциация с тем, как, проходя, шелестят годы, десятки лет, а «классику, романтику» уготована вечная жизнь.
То, что для Пушкина нет прошлого, а есть только настоящее, Михаил Кузмин выразил при помощи глагольных сказуемых в настоящем времени: «живёт», «вкушаем», «слышим»; с помощью составных именных сказуемых, выраженных краткими именами прилагательными: «жив», «нетленна»; именами существительными: «жрец», «пророк», «малый»; кратким страдательным причастием настоящего времени: «живим».
Написано стихотворение любимым пушкинским четырёхстопным ямбом с перекрёстными женскими и мужскими рифмами, что, на мой взгляд, сближает поэтов. И, конечно, не только это. Не будь духовного родства между ними, вряд ли Михаилу Кузмину удалось бы почувствовать « тот мост» (метафора, которую следует понимать как «связь»), брошенный Пушкиным «через года».
Так в стихотворении Михаила Кузмина поэт Александр Пушкин обретает бессмертие, любовь, признание.
Так сбывается пророчество самого гения: «И славен буду я, доколь в подлунном мире жив будет хоть один пиит».