Провожаем последний зимний месяц февраль. Расстаёмся с ним без слёз, не рыдая…
Вспоминаем февральскую лазурь небес, искрящийся иней на берёзах, красоту снега и льда.
Февраль воспел в своих картинах знаменитый русский живописец Игорь Эммануилович Граба́рь (1871—1960).
В своих мемуарах он признавался, что живопись всегда была его главной страстью, без живописи он «чувствовал себя, как рыба на песке».
Очарование зимой было настолько захватывающее, что художник часами мог любоваться пейзажем, мечтая запечатлеть все переливы чудесных мгновений. Он восхитительно передавал красоту инея и снега, используя многообразие белых и синих оттенков.
Как возникло это увлечение зимним пейзажем?
Любовь к зиме появилась не сразу, но впоследствии стала для художника верным стимулом в живописи. Он признавался, что с окончанием зимы пейзаж для него становился менее привлекательным и он обращался тогда к натюрмортам.
Художник вернулся из-за границы в 1901 году. Он приехал в Россию и точно впервые видел родные просторы. В Подмосковье летом и осенью он делал этюды. На выставке они имели успех, а один из этюдов приобрела Третьяковская галерея.
Приехав в имение тётушки под Тулой, Грабарь нашёл здесь «типичную природу средней полосы России» и увлечённо работал над пейзажами.
«Проснувшись как-то утром и взглянув в окно, я к удивлению увидел, что выпал снег: весь сад был в снегу, снегом была засыпана колонная терраса. Зрелище снега с ярко-желтой листвой было столь неожиданно и в то же время прекрасно, что я немедленно устроился на террасе...»
В течение трех дней он работал над картиной «Сентябрьский снег». Справа полукругом выстроились деревянные колонны усадебного дома, слева ряд окон, по центру дощатый пол террасы с перилами, усыпанными снегом. Снег побелил рыжую листву и кроны деревьев. Осень вдруг уступила место зиме. Сентябрьский огонь листвы и белизна пушистого снега вызывают ощущение праздника, маскарадного смешения осени и зимы.
«Окончив её, я ясно почувствовал, что сделал какой-то значительный шаг вперед по сравнению с этюдами Нары, что здесь лучше передан материал, но в то же время и больше поэзии, без которой пейзаж есть только протокол».
Картина «Сентябрьский снег» подготовила появление замечательных живописных работ Грабаря, посвящённых инею и берёзам.
Глазу художника открылось фантастическое зрелище, которое он называл «сказкой».
«Бриллиантовые кружева на бирюзовой эмали неба» - такое определение инею мог дать только художник. Как показать мимолётность инея, тающего в лучах морозного солнца? Нужно было спешить, чтобы уловить минуты быстротечной красоты «бесконечных бирюзово-сиреневых переливов»!
Имение Дугино на берегу Пахры, где когда-то бывал Левитан, становится для Грабаря любимым живописным местом, куда он устремляется для творческого уединения, пишет этюды снега с близкого расстояния.
«Судьбе угодно было, чтобы я вскоре опять поселился в чужом гнезде и там остался в течение свыше двадцати пяти лет».
Особенно радует его обилие берёз: «...это странное дерево, единственное среди всех белое, редко встречающееся на Западе и столь типичное для России, меня прямо заворожило».
В январе Грабарь застаёт несколько дней инея и вновь пристально вглядывается в этот волшебный мотив, столь поразивший его раньше.
Работа над инеем будила его «живописный задор». Все особенности инея трудно передать в искусстве, ведь его «цветовая гамма, ежеминутно меняясь, окрашивается в самые фантастические оттенки, для которых на палитре не хватает красок».
Художник писал иней, что называется, на все лады: утром и вечером, при восходе солнца, и в яркий полдень, и в пасмурный день, сопоставляя колючую зелень молодых елей и прозрачную лёгкость берёз.
На морозе быстро застывала краска, поэтому приходилось делать маленькие цветные наброски, из которых можно было сложить потрясающую композицию – оду инею.
Солнечные дни февраля можно назвать «праздником лазоревого неба, жемчужных берёз, коралловых веток и сапфировых теней на сиреневом снегу». Этот удивительный живописный материал воплотился в картине «Февральская лазурь» (1904).
«Я стоял около дивного экземпляра березы, редкостного по ритмическому строению ветвей. Заглядевшись на неё, я уронил палку и нагнулся, чтобы её поднять.
Когда я взглянул на верхушку берёзы снизу, с поверхности снега, я обомлел от открывшегося передо мной зрелища фантастической красоты: какие-то перезвоны и перекликания всех цветов радуги, объединённых голубой эмалью неба».
Грабарь, как истинный живописец, умел по-настоящему видеть в окружающем мире гораздо больше того, что открывается обычному взгляду.
Работа над этой картиной проходила своеобразно. Этюд был написан из траншеи, которую Грабарь прорыл в глубоком снегу. В этой траншее художник поместился с мольбертом и большим холстом в поисках более сильного впечатления низкого горизонта и высокого неба. Впоследствии такой «траншейный» метод использовался им и в других натурных работах.
Художнику удалось раскрыть многообразие голубых тонов в градации от светло-зелёного до ультрамаринового. Вертикальный формат картины подчёркивает пластику берёзы, расправившей, подобно крыльям птицы, свои веерные ветви, и бесконечность лазурного пространства.
В тот период ежедневно светило солнце. Ночные морозы держали снег, не давая ему таять. Грабарь работал практически без перерыва более двух недель, пока не закончил картину целиком на натуре.
«Я чувствовал, что удалось создать самое значительное произведение из всех до сих пор мной написанных…»
В течение нескольких месяцев художник работал над темой весеннего снега, уже тронутого солнцем и несущего на себе ажурные тени, следы людей и лошадей, «оркестровые симфонии красок и форм».
Так был создан пейзажный этюд «Мартовский снег». В зимний пейзаж буквально вбежала крестьянская девушка в синей кофте и розовой юбке с ведрами и коромыслом. Такое сплетение «чистого» пейзажа с жанровым мотивом было одним из наиболее характерных качеств пейзажной живописи.
Еще одна картина - «Снежные сугробы». Мы видим старые низкие избы деревни, снежные сугробы на высоком берегу реки, их освещают последние лучи солнца. Художник, рискуя жизнью, въехал на весенний лёд в санях, чтобы уловить гамму тончайших нюансов: голубые тени, изумрудные полыньи, слепящие лучи солнца на закате.
Необычен и этюд «Вешний поток». Художник вспоминал: «Когда в конце марта снег почти всюду сошёл, в Дугине начинали искать его остатков в оврагах - обычай, ведущий свое начало ещё от последних снегов К. Коровина и Левитана 1880-х годов и укоренившийся с тех пор в Москве».
На картине мы видим овраг, который соединил в себе осеннюю высохшую листву, остатки зимнего снега и весеннюю синеву ручья. Цвета трёх времен года художник объединил красочной гаммой, чтобы передать ощущение наступающей весны.
Живописные эффекты, необычная фактура, цветовое «разложение», азарт в скорости создания этюдов и картин, открытие необычных точек для наблюдения, выбор пейзажных мотивов – всё это отличает стиль мастера, желавшего уловить миг жизни солнечного света в снеге, принимающего на себя световые и цветовые изменения в природе на границе зимы и ранней весны.
И. Грабарь
Из воспоминаний
Настали чудесные солнечные февральские дни. Утром, как всегда, я вышел побродить вокруг усадьбы и понаблюдать. В природе творилось нечто необычайное, казалось, что она праздновала какой-то небывалый праздник — праздник лазоревого неба, жемчужных берез, коралловых веток и сапфировых теней на сиреневом снегу. Я стоял около дивного экземпляра березы, редкостного по ритмическому строению ветвей. Заглядевшись на нее, я уронил палку и нагнулся, чтобы ее поднять. Когда я взглянул на верхушку березы снизу, с поверхности снега, я обомлел от открывшегося передо мной зрелища фантастической красоты: какие-то перезвоны и перекликания всех цветов радуги, объединенных голубой эмалью неба. «Если бы хоть десятую долю этой красоты передать, то и то будет бесподобно», — подумал я.
Я тотчас же побежал за небольшим холстом и в один сеанс набросал с натуры эскиз будущей картины. На следующий день я взял другой холст и в течение трех дней написал этюд с того же места. После этого я прорыл в глубоком снегу, свыше метра толщиной, траншею, в которой и поместился с мольбертом и большим холстом для того, чтобы получить впечатление низкого горизонта и небесного зенита, со всей градацией голубых — от светло-зеленого внизу до ультрамаринового наверху. Холст я заранее в мастерской подготовил под лессировку неба, покрыв его по меловой, впитывающей масло поверхности густым слоем плотных свинцовых белил различных тональностей.
Февраль стоял изумительный. Ночью подмораживало, и снег не сдавал. Солнце светило ежедневно, и мне посчастливилось писать подряд без перерыва и перемены погоды около двух с лишним недель, пока я не кончил картину целиком на натуре. Писал я с зонтиком, окрашенным в голубой цвет, и холст поставил не только без обычного наклона вперед, лицом к земле, но повернул его лицевой стороной к синеве неба, отчего на него не падали рефлексы от горячего под солнцем снега, и он оставался в холодной тени, вынуждая меня утраивать силу цвета для передачи полноты впечатления.
Я чувствовал, что удалось создать самое значительное произведение из всех до сих пор мною написанных, наиболее свое, незаимствованное, новое по концепции и по выполнению.
С этого времени в течение всего февраля, марта и половины апреля я переживал настоящий живописный запой, с утра до вечера, пока еще светло, работая на натуре.
Литература
- Грабарь И. Э. Моя жизнь. Автомонография. М. — Л., «Искусство, 1937.
- Мамонтова Н. Игорь Грабарь. - М.: Белый город, 2001.