С книгами английского писателя-юмориста Джерома К. Джерома читатели познакомились ещё в конце девятнадцатого века. Никого не цитировали с такой увлечённостью, как Джерома. Никому не подражали так много, как Джерому.

Его книги узнавали по особой ироничной интонации, изобретательным сюжетам, нелепым и комичным ситуациям. К писателю при жизни пришла всемирная слава, толпы поклонников не давали прохода, многочисленные подражатели пересказывали его сюжеты. Но критика всегда отзывалась пренебрежительно, называя книги Джерома «сплошной безвкусицей», «непритязательным развлечением», а самого писателя «творцом однодневок».

Однако произведения Джерома не устарели и сегодня читаются с большим интересом. Время показало, что современники писателя ценили только его наблюдательность и остроумие. Мало кто задумывался, что за видимой безмятежностью скрывается ощущение нелепости устоявшихся понятий и общепринятых норм. Насмешливый взгляд Джерома замечал несовершенства повседневного быта и нравов.

Рассказы складываются в комическую хронику эпохи, которая сохранилась для потомков именно такой, какой её запомнил Джером. В любой житейской ситуации он легко распознавал истинные и мнимые побуждения, смеялся над притворством и фальшью. Его юмор разил сильнее, чем жестокая сатира.  

Может показаться, что жизнь писателя была счастливой и безоблачной. Воспоминания Джерома о своём суровом детстве в шахтёрском городке полностью развеивают такое обманчивое впечатление:

«Унылая земля под пеплом, чёрная вода ручьёв, текущих среди чёрных берегов, чёрные, иссохшие деревья в чёрных полях, чёрные, увядшие цветы по обочинам...»

Джерому, как и его героям, были свойственны упорство, пробивные способности и трезвый реализм. Он вряд ли достиг мировой славы без этих замечательных качеств.

Отец был архитектором, проповедником, занимался добычей угля, продажей скобяных изделий. Дела шли плохо, семья бедствовала.

В четырнадцать лет Джером оставляет школу и служит переписчиком бумаг в железнодорожной конторе, серьёзно увлекается театром, участвует в спектаклях по пьесам Шекспира в составе бродячей труппы.

Нищенский гонорар заставляет его искать другие способы, чтобы поправить своё финансовое положение. Он работает учителем, секретарём, клерком, репортёром, печатает очерки о буднях актёрской жизни «На сцене и за кулисами» и решает заняться литературной деятельностью. От несправедливости, скуки, несчастий писатель защищается с помощью смеха и самоиронии.

В центре повествования Джерома лежит анекдот или заурядные житейские происшествия, когда в самом привычном явлении проявляются черты абсурда или, наоборот, явный абсурд воспринимается как нормальная жизнь. В анекдоте картина действительности предстаёт в необычном виде. Сюжеты этих анекдотов у Джерома многообразны, но цель одна: показать наивного, глуповатого человека, который просто-напросто старается сориентироваться в житейской ситуации, переосмыслить законы бытия.

В затеянном Джеромом иллюстрированном журнале "Досужий человек" начинали Артур Конан Дойл, Райдер Хаггард, Марк Твен. Сам Джером помещает редакторские передовицы, а рассказы приберегает для тех случаев, когда нужно оживить интерес публики. Номер с рассказом писателя буквально вырывают из рук. Он печатает в своём журнале новеллы О'Генри, а псевдоним американского писателя повторяет в заглавии своего сборника рассказов "Наблюдения Генри".

Официанта курортного ресторана Генри отличает странная привычка комментировать вслух свои невысказанные мысли. Он научился распознавать причуды самых разных людей: капризных аристократок, хвастливых журналистов, супружеских пар. Джером создал обаятельный образ "досужего человека", который обладает здравым смыслом, иронией и немалой долей скепсиса.

Когда джентльмены болтают о превосходстве бедности над богатством, "досужий человек" верно подмечает, что, посидев денёк-другой на хлебе и на воде, можно забыть о сердечных муках. Когда речь заходит о том, что жизнью правят ложь, притворство и дух коммерции, "досужий человек" находит сходство в приёмах торговца мылом, служителя муз и лидера политической партии, которые одинаково расхваливают свой товар.

Высказывания и комментарии "досужего человека", как будто безобидные и незатейливые, нередко скрывают в себе саркастическую усмешку. Но Джером не стремится к обличению общественных пороков, он высмеивает человеческие слабости, и в этом ему помогает маска проницательного "досужего человека":

«Кстати сказать, мы никогда ничего не едим за чьё-либо здоровье, а только пьём. А почему бы не скушать когда-нибудь ватрушку за чьё-либо процветание и успех?»

Самая знаменитая повесть Джерома "Трое в лодке, не считая собаки" содержит историю о путешествии троих лондонцев к верховьям патриархальной Темзы. Один служит в каком-то учреждении, ведающем кредитами, другой занимается спортом, не обладая нужными для этого дарованиями и сноровкой. Третий — восторженный и сентиментальный недотёпа.

Джером и не предполагал, что у него получится одна из самых смешных книг в мировой литературе. Он собирался написать историю Темзы, а забавные эпизоды должны были развлекать читателей. Когда «Трое в лодке» вышли в 1889 году, читатели расхватывали книгу с невероятной быстротой. «Едят они её, что ли?» – удивлялся издатель. На улицах Лондона можно было увидеть, как человек с томиком Джерома останавливает случайного прохожего и со словами: «Нет, вы только послушайте!» — читает вслух особо смешные эпизоды.

Джером становится важной персоной, общается с Редьярдом Киплингом, Гербертом Уэллсом, Робертом Стивенсоном, Бернардом Шоу, Джеймсом Барри. Редактирование журналов «Сегодня» и «Лентяй» отнимает очень много времени, поэтому Джером практически перестаёт писать. После несправедливых обвинений в клевете Джерому приходится продать свою долю в обоих журналах и отправиться в длительное турне. Он побывал в Европе, Америке, выступая с лекциями.

В России Джерома расхваливали на все лады, поклонники брали автографы. Писатель очаровал принимавших его россиян своей скромностью и простотой. Он побывал в музеях и театрах Петербурга, впервые увидел картины Айвазовского и Репина, слушал в оперном театре «Руслана и Людмилу», «Царя Федора Иоанновича», с восторгом заметил, что эти дивные вещи он мог бы понять и без перевода — так хорошо они написаны и поставлены.

Джером любил Германию, не раз путешествовал по ней на велосипеде и автомобиле. Известие о начале Первой мировой войны потрясло его: немцы стали смертельными врагами. Писатель отправляется добровольцем на фронт (а ему уже минуло 55 лет!), в качестве водителя санитарного фургона служит на передовой, вывозит в тыл раненых, домой возвращается убеждённым противником войны.

Герои повести «Трое в лодке, не считая собаки» — Гаррис, Джеймс и Джей — беззаботные, беспечные чудаки, не приспособленные к практической жизни, с трудом преодолевающие невзгоды и с оптимизмом ожидающие завтрашний день. Нелепые условности мешают им наслаждаться полнокровной и естественной жизнью. Плавание на лодке становится для них избавлением от глупых и ненужных вещей. Рядом надёжный друг, есть минимум припасов, можно предаваться мечтательному безделью...   

Верный спутник друзей — жесткошерстный фокстерьер Монморанси, неутомимый крысолов и заядлый драчун. Этот персонаж не списан с натуры, как Джордж и Гаррис, ведь у Джерома никогда не было собственной собаки. Узнав об этом, петербургские поклонники подарили писателю фокстерьера и научили, как провезти пса, минуя таможенные сборы.

Герои часто попадают в анекдотические ситуации, но лучше раскрывают свои возможности, чем в атмосфере спокойного, размеренного и бесцветного повседневного существования. Они ощущают себя по-новому: безуспешно сражаются с палаткой и мокнут под дождём, хоть и запаслись брезентом, затеяв приготовить экзотическую яичницу, вынуждены завтракать ложкой горелых хлопьев. Бечева становится для них непобедимым врагом, а привязанный к мачте острый камень используется вместо консервного ножа и превращается в опасный метательный снаряд.

В трагикомических приключениях чувствуется нечто знакомое, родственное: ведь подобное случалось когда-то и с нами. Вдали от прозаичной повседневности герои Джерома не просто существуют, а живут полноценно и свободно, становятся понятны и близки любому из нас.

Перечитывая книги Джерома К. Джерома, радостно и беззаботно смеёшься, понимаешь простую истину: «Божий мир не хорош и не плох — всё дело в том, как ты к нему относишься».

Люди будущего

 

Один мой приятель подарил мне маленькую собачку. Собачка эта была довольно ценным экземпляром, и я решил захватить её с собою. Между тем, как всем известно, на русских железных дорогах брать собак в пассажирские вагоны строго воспрещается. Совокупность наказаний за подобное ослушание устрашала меня.

— Пустяки, обойдётся, — успокоил меня мой приятель, — не забудьте только захватить с собой несколько лишних целковых. 

Я "смазал" начальника станции и кондуктора и, довольный собою, пустился в путь. Но я не предугадал того, что готовилось для меня в недалёком будущем. Известие о том, что едет какой-то англичанин с собакой в корзине и рублями в кармане, должно быть, было протелеграфировано по всей линии. Почти при каждой остановке в вагон входил представитель административной власти в полной амуниции. При виде первого из этих господ с фельдмаршальской осанкой у меня заёкало сердце. Сибирские виды замелькали предо мною. Дрожа с большой осторожностью, я предложил ему золотую монету. Он так горячо пожал мне руку, что я даже думал, что он хочет поцеловать меня. Впрочем, я вполне убеждён, что оно так бы и случилось, если бы я подставил ему свою щёку. Зато следующий показался мне уже менее страшным. Насколько возможно, я догадался, что он за пару полученных им от меня целковых расточал по моему адресу самые сердечные пожелания, после чего, поручив меня заботам Провидения, ретировался.

Вплоть до самой германской границы я раздавал направо и налево этим субъектам с фельдмаршальской осанкой по известному количеству русских денег, равному по стоимости шести английским пенсам, причём их прояснившиеся лица и горячие пожелания были вполне достойной наградой мне за потраченные деньги.

 

О погоде

Послушать нас, так погода всегда бывает скверной. Она — что правительство: всегда и во всём виновата. Летом мы говорим, что от жары нечем дышать, зимой — что холод просто убийственный; весной и осенью мы осуждаем погоду за то, что нам не холодно и не жарко, и мечтаем, чтобы она решила этот вопрос в ту или другую сторону. Если светит солнце, мы говорим, что в деревне всё гибнет без дождя; если идёт дождь, мы молим бога о хорошей погоде. Если в декабре не выпало снега, мы негодующе вопрошаем, куда девались наши славные старинные зимы, и рассуждаем так, словно у нас обманом отняли то, что давно куплено и оплачено; а когда идёт снег, мы употребляем выражения, недостойные христианина. Мы будем недовольны до тех пор, пока каждый из нас не станет делать себе собственную погоду и единолично пользоваться ею. Если же это нельзя устроить, мы бы предпочли обходиться без всякой погоды.

...Особенно я ненавижу дождливую погоду в городе. Я, собственно, не столько против дождя, сколько против грязи, потому что, по-видимому, обладаю для неё какой-то неотразимой притягательной силой. В ненастный день мне достаточно только показаться на улицу, и я уже наполовину покрыт грязью. Всему виной то, что некоторые из нас слишком привлекательны, как сказала старушка, когда в неё ударила молния. Другие люди могут выходить из дому в непогоду и часами прогуливаться по улицам, оставаясь совершенно чистыми, а я лишь перейду дорогу, и на меня уже просто стыдно глядеть (как говаривала моя покойная мама, когда я был ещё мальчиком). Если во всём Лондоне окажется всего лишь один-единственный комочек грязи, я убеждён, что отобью его у всех соискателей.

 

Дядюшка Поджер спешит на поезд

 

Двести пятьдесят дней в году дядюшке Поджеру приходилось ездить из Илинг-коммона в Лондон поездом 9:13.

От дома дядюшки Поджера до станции было восемь минут ходьбы. Вот что он всегда говорил: "Имея в запасе четверть часа, можно идти не торопясь". Поступал же он обычно так: выходил за пять минут до отхода поезда и бежал бегом. Не знаю, право, почему, но в пригороде все так делали. В то время, в Илинге проживало много толстых джентльменов, которые служили в Сити и поэтому ездили ранним поездом в город; возможно, некоторые и теперь живут там. Все они выходили из дому поздно, все держали в одной руке черный портфель и газету, а в другой - зонт, и все они, независимо от погоды, последние четверть мили бежали.

Няньки, посыльные мальчишки, бродячие торговцы — словом, все, кому нечего делать, собирались по утрам на лугу поглядеть на бегущих джентльменов и приветствовали громкими возгласами наиболее достойных. Зрелище было не из блестящих — бежали они скверно, — но к делу относились серьёзно и старались изо всех сил. Если их упражнения и не доставляли зрителям эстетического удовольствия, то уж, во всяком случае, восхищали своей добросовестностью.

Иногда в толпе заключались небольшие, безобидные пари:

— Ставлю два против одного на старикашку в белом жилете!

— Десять против одного вон на того пузана, который пыхтит как паровоз! Если, конечно, он не кувырнется через голову раньше, чем добежит!

— Ставлю столько же на «красного мотылька»! — таким именем один юнец с сачком для ловли бабочек наградил дядюшкиного соседа, отставного военного - джентльмена весьма внушительного, который отчаянно багровел от натуги.

Дядя и другие бегуны не раз писали в илингскую газету, горько жалуясь на нерадивость местной полиции, а редактор печатал пламенные передовицы о недостатке вежливости среди простонародья, особенно в западных пригородах Лондона. Но это ровно ни к чему не привело.

Нельзя сказать, чтобы дядюшка поздно вставал, — просто все неприятности приключались с ним в самую последнюю минуту. После завтрака он первым долгом терял газету. Мы сразу догадывались об этом по его виду, ибо в подобных случаях дядюшка взирал на мир с изумлением и негодованием.

Дядюшке Поджеру никогда не приходило в голову сказать себе: "Я бестолковый старик. Я вечно всё теряю и забываю, где что лежит. Я совершенно не способен найти что-нибудь без чужой помощи и доставляю этим массу хлопот окружающим. Пора взяться за ум и исправиться". Ничего подобного он не говорил. Напротив, потеряв что-нибудь, он в результате какого-то непостижимого хода мыслей приходил к убеждению, что в этом виноват кто угодно, только не он.

— Сию минуту она была у меня в руках! — вопил он.

По его тону можно было подумать, что он окружён невидимыми волшебниками, которые похищают предметы с единственной целью разозлить его.

— Не оставил ли ты её в саду? — высказывала предположение тётка.

— Зачем я вдруг стану оставлять газету в саду? Кому она там нужна? Я хочу взять её с собой в поезд.

— А может быть, ты положил её в карман?

— Нет, вы только послушайте, что говорит эта женщина! Да ведь сейчас уже без пяти девять; неужели я стоял бы здесь, если бы газета была у меня в кармане?! Что я — идиот, по-твоему?

Тут кто-нибудь восклицал: "А это что?" — и протягивал дядюшке аккуратно сложенную газету.

— Я убедительно прошу не трогать моих вещей, — огрызался дядя, с раздражением выхватывая её из чужих рук.

Он открывал портфель, чтобы положить туда газету, и, взглянув на неё, застывал с оскорблённым видом.

— Что случилось? — спрашивала тётка.

— Позавчерашняя, — отвечал он, роняя газету; он бывал так подавлен, что даже не мог кричать и сердиться.

И хоть бы изредка газета для разнообразия оказалась вчерашней! — нет, всегда позавчерашняя, за исключением вторника: тогда она была субботняя.

В конце концов мы находили ему газету. Чаще всего дядюшка сидел на ней. Тогда он улыбался — не радостно, а устало, как человек, который осужден жить среди скопища безнадежных дураков.

— И вы, под самым вашим носом... — он не заканчивал фразы: он всегда гордился своим умением владеть собой.

Покончив с газетой, дядюшка устремлялся в прихожую, куда тётя Мария обычно собирала детей, чтобы они попрощались с ним. Сама тётка никогда не выходила из дому, не простившись нежно со всеми домочадцами. "Никто не знает, — говорила она, — что может случиться".

Разумеется, кого-нибудь из детей обязательно недоставало. Заметив это, остальные шестеро с криками рассыпались по всему дому в поисках пропавшего. Как только они исчезали, тот появлялся неизвестно откуда, оправдываясь и уверяя, что он всё время находился тут, рядом. Он немедленно отправлялся искать остальных, чтобы сообщить им, что он нашёлся. В течение по крайней мере пяти минут все искали друг друга. Дядюшке Поджеру как раз хватало этого времени на то, чтобы отыскать свой зонт и потерять шляпу. Наконец вся компания снова собиралась в передней, и в этот момент часы в гостиной начинали бить девять. Бой у этих часов был какой-то неприветливый, бессердечный, всегда приводивший дядюшку в такое волнение, что он совершенно терялся: целовал одних, дважды, других пропускал, забывал, кого он уже поцеловал, а кого нет, и был вынужден начинать все сначала. Он говорил, что мы нарочно перепутывались, и я не стану утверждать, будто обвинение это совсем лишено оснований. В довершение ко всему, у кого-нибудь из детей лицо непременно было выпачкано чем-то липким, и именно этот отпрыск особенно усердно проявлял свою любовь.

Если дела шли слишком гладко, старший мальчик объявлял, что все часы в доме отстают на несколько минут и он сам накануне опоздал из-за этого в школу. Услышав это, дядюшка опрометью кидался к калитке и, выбегая из неё, обнаруживал, что с ним нет ни портфеля, ни зонтика. И тут все, кого тётка не успевала перехватить, бросались догонять его. Двое дрались на ходу за зонтик, а остальные облепляли портфель. Вернувшись, мы открывали, что дядюшка Поджер самую нужную ему вещь оставил на столе в передней, и начинали представлять себе, что он скажет, когда вернётся домой.

 

Литература

1. Зверев А.Улыбка Джерома // Джером К. Джером. «Трое в лодке, не считая собаки. Трое на четырёх колесах, Рассказы». — М.: «Руссико», 1995.

2. Немировский А. Джером Клапка Джером // http://www.4a.kiev.ua/

3. Чухно В. Как трудно быть серьёзным // Джером К. Джером. Трое в одной лодке, не считая собаки. — М.: Эксмо-Пресс, 2003.