Как мне полюбить литературу?

— Как мне полюбить литерату­ру? Дома и в школе заставляют много читать, учить стихи наизусть, вести читательский дневник!

— А я не дочитываю книги, просто скучно и непонятно, и ещё мне, как говорит мама, не хватает терпения. Наверное, когда я читаю, я думаю о другом. Что же мне делать?

Очень интересно ответил на эти вопросы писатель, доктор филологических наук Зиновий Самойлович ПАПЕРНЫЙ. Прислушайтесь к его советам!

«Есть такой старый-старый анекдот. Высту­пает знаменитый дирижёр. Вдохновенно дирижирует оркестром, а скрипач, так назы­ваемая «первая скрипка», все время недоволь­но морщится. После концерта подходит знаме­нитый дирижёр к «первой скрипке» и спраши­вает:

—  Вам, может быть, не понравилось, как я провёл начало симфонии?

—  Нет-нет, с началом всё в порядке.

—  Тогда, быть может, я несколько затянул середину?

—  Нисколько. Отличный темп.

—  Наверное, вам показалось, что финал прозвучал недостаточно мажорно?

—  Да нет, вполне мажорно.

—  Так отчего же вы так морщились?

—  А я вообще не люблю музыку.

Есть в этом старом анекдоте что-то невесе­лое. В сущности, перед нами рассказ о несча­стном человеке. Что, в самом деле, может быть печальнее: он не любит музыку и всю жизнь ею занимается. Можно сказать, не живет, а морщится.

Не дано счастья тому, кто не любит сам. Об этом писал Чехов. Однажды он прочёл в альбоме стихи М.Ю. Лермонтова:

Поверь мне, — счастье только там. Где любят нас, где верят нам.

И приписал: «Где нас любят и где нам верят, там нам скучно: но счастливы мы там, где сами любим и где сами верим».

Труд без трудолюбия — одно мучение.

А книга без книголюбия?

Как-то мне повстречался такой чело­век — он не любил читать.

— Знаешь, — чистосердечно признался он, — начинаю читать — как будто ничего. Но только одолею одну страницу — клонит ко сну.

— Может, книжка попалась скучная?

— Что ты! — запротестовал он. — Любая книжка! Начну читать — меня сразу ука­чивает...

Это был духовный собрат того скрипача, который вообще не любил музыку.

Таких людей — единицы. Какие-то унылые исключения из общего правила.

Впрочем, граница между исключением и правилом всегда весьма условна. Бывает так: человек уверен, что книги ему не понять, читать будет скучно. Но постепенно вчитыва­ется — ход сюжета, судьбы героев начинают увлекать его. Казалось бы, мертвая книга оживает.

Не хватает любви к книге сегодня, но завтра всё может измениться. Нужно только помнить, что чтение требует сосредоточенно­сти. Иные хозяйки смотрят телевизор и одно­временно успевают переделать массу дел по хозяйству. Книга — совсем другое. Тут нужна тишина. Конечно, из-за недостатка времени мы читаем в метро, в трамвае, троллейбусе. Но нет ничего лучше уединения с книгой.

Встречали вы где-нибудь в парке, вдали от главной аллеи, на скамейке одинокого челове­ка, который склонился над книгой? Он один — и не один. Не замечая никого вокруг, он живет в выдуманном, но по-своему дей­ствительном мире героев, которые любят, спо­рят, радуются, страдают. Сочинённые авто­ром, они стали близкими и дорогими читателю или, наоборот, сердят его, вызывают недо­вольство, возмущение.

Я знаю таких ребят, привыкших играть, носиться, прыгать, а книги их как будто отталкивают. Но в каждом из них дремлет читатель. Приходит срок — и он просыпается. Нужно только очень хорошо понять, что человек, не любящий книги, — несчастный человек.

Книголюбие — такое же естественное свой­ство человека, как, например, свободолюбие.

В этом смысле я тоже не составляю исклю­чения и, так сказать, с радостью примыкаю к общему правилу. К неисчислимой армии лю­бителей книги.

Как полюбить книгу? Попробую вспомнить, с чего началась любовь к книге у меня.

Помню далекое детство — книжечка «Кро­кодил» Корнея Чуковского. Рисунки худож­ника Реми: герой Ваня Васильчиков в лучах славы, с игрушечной, но грозной саблей, Бар­бос радостно выпрыгивает из пасти крокоди­ла, живой городовой, как с того света, возвра­щается тем же манером, на лету отдавая честь и хитро прищуриваясь...

Когда несколько лет назад переиздали эту книжечку с теми же иллюстрациями, что-то дорогое зашевелилось в душе.

Затем — юность. Если бы меня спросили, в чём самая отличительная черта отроческих и юношеских лет моего поколения, я бы отве­тил: это были годы без телевизора. То время, которое сегодняшние мальчики и девочки тратят на телевизор, мы тратили на книжки. Вспоминается шумная очередь в библиотеку. Пока стоят — обмениваются книжками, мне­ниями, впечатлениями.

Первое место по «читабельности» занимал, конечно, Жюль Верн. В нашей очереди все время звучало: «Пятнадцатилетний капитан», «Дети капитана Гранта», «Таинственный остров»...

Писатель давал нам огромное количество сведений, но это было совершенно незаметно, потому что герои все время сталкивались с тайной, с загадкой, с вопросом, который надо было во что бы то ни стало решить. Персона­жи шли к достоверному взгляду на мир роман­тическими путями.

Но, пожалуй, самая многочитанная книжка отроческих лет — однотомник А.С. Пушкина. Он открывался портретом писателя работы В. Тропинина — у Пушкина лицо сосредото­ченное,  спокойное.  Он  не  работает,  правая рука лежит на столике. Наверное, поэт что-то обдумывает, может быть, начинает творить.

Однотомник включал все основные произве­дения Пушкина — стихи, поэмы, прозу, драму, критику. Сколько раз я читал эту книжку, сказать нельзя. Сначала просто читал, потом открывал наугад и дальше уже не отрывался. Знал эту книгу так, что мысленно представлял каждую страницу, «видел», где, в каком месте какое стихотворение.

Когда Пушкин прочитал «Горе от ума» Грибоедова, он сказал, что половина стихов войдёт в пословицы. Если же взять стихи самого Пушкина — они глубоко вошли в наше сознание, слились с нашим языком, незаметно в нём укоренились.

Вот, например, первые строки «Евгения Онегина:

Мой дядя самых честных правил,

Когда не в шутку занемог,

Он уважать себя заставил

И лучше выдумать не мог...

Эти строки не стали пословицами, но они живы и памятны для миллионов людей. Так слились в них мерный стих и живая речь, что они кажутся нерукотворными.

А теперь представьте себе человека, которо­му пушкинские строки не доставляют радости. Какое же это несчастное, обделённое судьбою существо!

Мой отец был словесником. Из прозаиков он больше всего любил Чехова. Мы росли вместе с братом-близнецом Борисом. Когда нам было лет по двенадцать, отец часами читал нам вслух Чехова. Человек он был очень эмоци­ональный и, читая любимые рассказы, неред­ко начинал растроганно всхлипывать.

Чаще всего он читал вслух рассказ Чехова «Дама с собачкой». Сначала он держался хорошо. Но когда доходил до сцены свидания Гурова и Анны Сергеевны в городе С. в театре, голос его начинал дрожать. И почему-то сло­ва: «Повыше, на площадке, два гимназиста курили и смотрели вниз, но Гурову было все равно...» — эти слова совершенно выводили отца из равновесия, и он читал дальше, уже глотая слёзы. Не могу объяснить, но именно эти два куривших тайком гимназиста, если можно так сказать, эмоционально добивали отца.

Прошли годы, и я стал специалистом по Чехову, «чеховедом». Почему? Может быть, потому, что отец растроганно всхлипывал.

Было тут еще одно обстоятельство. Мой брат Борис в школьные и студенческие годы очень любил Чехова. Потом началась Великая Отечественная война. Он ушел на фронт и погиб.

Когда я думал о том, чтобы связать свою жизнь с изучением творчества Чехова, я вспо­минал не только отца, но и брата. И свою работу «Записные книжки Чехова» посвятил его памяти.

Книги — наши друзья. А ведь с близкими своими друзьями вы встречаетесь не один раз. Поэтому так приятно любимые книги перечи­тывать.

Лев Толстой сказал о Чехове: «Он один из тех редких писателей, которых, как Диккенса и Пушкина и немногих подоб­ных,   можно   много-много   раз   перечиты­вать — я это знаю по собственному опыту...»

А что значит перечитывать? Не просто же повторять чтение, но читать заново, вспоми­ная то, что думал и чувствовал раньше, и вместе с тем замечая то, чего прежде не видел.

Древнегреческий философ Гераклит сказал: «Нельзя дважды войти в одну и ту же реку».

Точно так же нельзя дважды одинаково прочитать одну и ту же книгу.

Книги как реки. В них незаметное, но сильное и быстрое течение.

Бывает и так. Есть у тебя любимая книжка. Ты решаешь ее перечитать. Бросаешься в нее, как в реку, и неожиданно чувствуешь под ногами дно. С течением времени книга «обме­лела». Пришла пора тебе с нею расстаться.

Классики — создатели вечных, немелеющих книг.

В наше время книге стало трудно жить. Во-первых, мы переживаем книжный голод. Само слово «книга» начинает звучать как библиографическая редкость.

Во-вторых, книгу теснят кино, телевизор, радио. О той же «Даме с собачкой» многие впервые узнали не из книги, а из кинофильма.

Телевизор просто завораживает людей. Моя соседка по дому живет так: первая половина дня — работа, вторая — сидение перед голубым экраном. Что передают — неважно. В умствен­ном отношении это просто «дитя экрана». Она знает в лицо всех дикторов, лекторов, обозре­вателей, артистов, солистов и, кажется, даже статистов. Книг не читает совершенно. Од­нажды она попросила у меня нашумевший роман и читала полгода. В конце концов всё-таки одолела, но только за счет необычай­ной силы воли: нужно было прочитать — не­удобно, все об этой книге говорят. Надо же быть в курсе.

Растет число книголюбов, но ещё быстрее увеличивается количество кинолюбов и телеманов. С этим бессмысленно спорить. Перед нами естественный и необра­тимый процесс.

Однако тот, кто по-настоящему вкусил радость чтения,  согласится: никакая инсценировка, экранизация, переделка по мотивам,  никакой  сериал не заменят радости личного общения с писателем — один на один.   

Тот же кинофильм «Дама с собачкой» хороший, я его видел два раза, и с меня достаточно. А сам рассказ Чехова буду всю жизнь читать и перечитывать. Любите книгу. И она ответит вам взаимностью».

Познакомиться с советами о чтении доктора филологических наук, профессора В. Мануйлова.