Когда видишь, что автор фельетона или рассказа Вольт Суслов (1926 — 1998), сразу понимаешь: текст будет не скучным, а уморительным.
Особенно удавались Вольту Николаевичу детские Суслову истории. В них царит искромётное чувство юмора, тонкая ирония автора. Читатель начинает улыбаться с самых первых строчек, например, узнав, как два товарища решают заблудиться и испытать трудности, чтобы закалить волю, выдержку, выносливость. Все их попытки, конечно, не увенчаются успехом, но весёлых приключений будет много.
Писатель вовсе не хотел, чтобы читатели следовали примеру героев-мальчишек и уходили из дома ради тренировки силы воли и выносливости. Развить эти полезные качества можно ведь и другим способом, не правда ли?
Вольт Суслов
Не знаешь, где заблудишься
— Настоящий человек, — говорил Олег, — растёт в испытаниях, в столкновениях с трудностями. — Он вышагивал по комнате точно как наш Иван Евдокимович: из угла в угол, руки за спину.
А я сидел у окна и грустно соображал, что из нас ничего настоящего не вырастет. Потому что трудностей у нас никаких нет... Где их возьмёшь, эти трудности?
— Искать надо! — Олег остановился и уставился на меня. — Закалять волю, выдержку, выносливость...
— В поход идти? — догадался я. Но Олег посмотрел на меня так, будто я сморозил самую несусветную глупость.
И верно — глупость. В походе что? Ерунда какая-то...
В прошлом году мы ходили. Топали по асфальту, обедали в столовой, потом экскурсовод нам про какой-то дом рассказывал. Там на его месте стоял раньше другой дом, настоящий. А этот не настоящий — восстановленный. Вроде макета в натуральную величину. Мебель, правда, сохранилась настоящая. Но её в Москву увезли. А тут поставили такую же, но не настоящую. Хотя тоже в натуральную величину…
И тут Олег говорит:
— Я придумал. Мы — заблудимся!
— Как, — говорю, — заблудимся?
— Очень просто. В лесу. Поедем и заблудимся. Залезем в самый непроходимый лес и будем выбираться. Без компаса.
— А если не выберемся? — Мне стало как-то не по себе.
— Выберемся. В крайнем случае нас найдут. Ищеек по следу пустят. С вертолётов искать начнут,
Я сразу представил себе, как нас ищут с вертолётов, находят, приводят домой...
— Ну и влетит нам! — говорю.
— Ничего не влетит, — сразу догадался Олег. — Очень даже обрадуются, что мы наконец нашлись.
В субботу нас распустили на летние каникулы, а в среду мы уже и поехали. Денег у нас было ровно рубль двадцать, мы их разделили пополам, взяли два билета по шестьдесят копеек и поехали. В обратный конец билетов решили не брать: неизвестно ещё, где мы выйдем после того, как заблудимся.
За окном мелькали дачи, садики, огородики, снова дачи, дачи... Иногда попадался лесок, и снова дачи, дачи...
Заблудились мы прямо на станции, куда приехали: там вокруг неё оказалось столько всяких домиков, заборчиков, что и не выберешься. Не поймёшь, куда и к лесу-то идти. Наверное, целый час выпутывались.
А потом как зашагали через поле! Красота! Птицы какие- то чирикают. Ромашек кругом! Будто снега с полюса нанесло.
Олег говорит:
— Это хорошо, что тут ромашек столько.
— Почему? — спрашиваю.
— Потому, что они — сорняки. Значит, тут уже ничего не сеют. Дикая земля пошла. А в лесу тем более. Понятно?
Тропинку мы выбрали правильную: точно в лес привела.
Идём по лесу и ждём, когда же эта тропинка кончится? Ведь должна же она где-нибудь кончиться! Ведь не может же быть тропинки там, где не ступала нога человека!
А она не кончается. Юлит и юлит.
— Дураки мы, — говорит Олег. — Тропинки же не просто так протаптывают, а от чего-нибудь к чему-нибудь.
Бросили мы тропинку и зашагали прямо по лесу. По кочкам, по кочкам, по ровненькой дорожке!
Сразу как-то веселее стало. Деревья кругом шепчутся. Трава какая-то растёт. Я в этой траве ничего не понимаю. Мы её по ботанике не проходили. Вот деревья проходили: ёлку, берёзу, кедр.
— Гляди, какая ольха! — говорит Олег.
Я посмотрел, а это и не ольха вовсе, а осина.
— Нет, ольха! — упёрся Олег. — Ольха самая настоящая,
— Осина! — говорю. — Видишь, листочки дрожат. Это у осины всегда дрожат.
— Сам ты осина!
— А ты — дуб!
— Спорим, что ольха?
— А как докажешь?
Спросим кого-нибудь.
— Кого же ты спросишь? — говорю. — Нет тут никого. Мы же заблудились.
— Тогда, — говорит, — веточку сломаем. Когда выберемся, тогда и спросим.
Только он полез отламывать, только ветка хрустнула — кто-то как заругается:
— Вы чего же это черёмуху-то портите?! Ни цветов на ней сейчас, ни ягод, а вы ломаете! Лишь бы ломать! Нешто других занятиев нету?
Как включили мы третью реактивную — только стволы замелькали. Старушка где-то километра за три сразу осталась.
— Значит, ещё не совсем заблудились, — тяжело дышит Олег. — Но уже далеко зашли. Раз старушка — значит далеко. Пенсионеры всегда далеко в лес заходят. У них много свободного времени.
Сидим мы под ёлкой, прислушиваемся. Тихо... Даже птиц не слышно. Настоящий лес начался. Дремучий. Макушки сосен уходят далеко в небо, зеленые иголочки на их вершинах цепляются прямо за облака, и облака плывут медленно-медленно...
Олег сказал, что это у нас привал и надо бы чего-нибудь перекусить. Мы стали искать ягоды, но лес этот был какой-то безъягодный. Тогда мы решили питаться щавелем. Олег сказал, что, во-первых, он его из тысячи любых листочков отличит, а во-вторых, в щавеле содержится щавелевая кислота, очень необходимая организму человека для его жизнедеятельности.
Щавель он нашёл на полянке. Мы стали ползать на четвереньках по траве, как самые настоящие парнокопытные из учебника «Зоологии». Я даже вспомнил, что парнокопытные и травоядные — это одно и то же. Щавеля было много. Есть его было приятно: сразу и ешь, и пить не хочется, он такой кисленький-кисленький.
— Знаешь, почему его тут так много? — гудел Олег набитым ртом. — Потому, что здесь не ступала нога человека. Уж там, где она ступала, щавеля не найдёшь!
Тут мне в рот попала такая горечь, что я даже зажмурился, как от боли. А когда разжмурился — увидел девчонку. Стоит и на меня смотрит. А я на неё смотрю. И слова сказать не могу. Только плююсь от горечи.
— Что, одуванчик съел? — спрашивает девчонка.
— Какой одуванчик? — Олег обернулся в нашу сторону да как подскочит. — Ты тут откуда?
— Как откуда? — удивилась девчонка. — Я тут живу. Вон наша дача просвечивает.
Мы повернули головы — и верно: просвечивает. Сквозь деревья. Голубенькая такая...
Олег посмотрел на меня, я на него, и мы снова зашагали в лес. Я шёл и думал, что заблудиться — это совсем не так просто. Для этого нужно воспитывать волю, выдержку, выносливость...
Протопали еще километров пять. Ни «ау», ни «эге-гей» больше не слышно. Дачи тоже не просвечивают! Олег на высокую ёлку забрался. Смотрел, смотрел...
— Порядок, говорит. — Строений не видно Пошли.
Шагаем. Веточки похрустывают. Я даже нарочно на них наступаю, чтобы хрустнули. Иду, смотрю вниз, как увижу веточку — хрусть! И вдруг гляжу — след! Здоровенный! Парнокопытный!
— Олег! — кричу. — Гляди! Тут лось ходил!
Олег обрадовался.
— Точно, — говорит. — Лось. Это хорошо. Теперь-то мы наверняка заблудимся. Лоси близко к домам топтаться не станут. Пошли по следу.
Я сразу запел «Мы идём, как следопыты», и наша экспедиция исследователей нехоженых троп двинулась дальше.
Идти по лосиному следу совсем не трудно. Во-первых, это не какие-нибудь заячьи следы, а будь здоров! Крупные следы. Во-вторых, их было столько, что они протоптали целую дорогу. Сначала лосиная дорога петляла сквозь кусты, потом вывела на просеку и пошла куда-то по лесному коридору всё прямо и прямо. По такой дороге шагать можно было смело. Олег развил такую скорость, что я даже стал отставать. Смотрю, только впереди его рыжая рубашка мелькает, и иду на этот ориентир.
Потом ориентир остановился. И даже задвигался мне навстречу.
— Идти дальше не стоит,— сказал Олег. — Там дальше под гору и поле.
— А лось?
— Коровы там... Целое стадо.
Свернули мы с этой коровьей дороги в сторону и пошли куда глаза глядят.
Такое хорошее настроение было! А теперь шагаем и молчим. Шагаем и молчим. Через овраг какой-то перелезли. Олег опять оглядываться начал, прислушиваться. Тихо. И лосиных следов больше не видно. Впереди поляна просвечивает. Только я было снова про следопытов запеть хотел — с поляны как заорёт Эдуард Хиль:
— А я иду, шагаю по Москве!
И я пройти ещё смогу!..
Посмотрели мы сквозь веточки: на поляне дядька какой-то с тётенькой загорают. Лежат себе, шляпы на глаза надвинули, животы перпендикулярно солнечным лучам, а на травке «Атмосфера» надрывается:
Солёный Тихий океан
И тундру, и тайгу!..
Олег с досады даже зубами заскрежетал.
«Ничего! — говорит. — Нас с пути не собьёшь!
Повернулся он на сто восемьдесят градусов и — напролом сквозь ельник. Только мне через плечо успел бросить:
— На солнце пойдём! До самого горизонта!
До самого горизонта мы не дошли. И не по нашей вине. Знаете, как мы шагали?! Как бульдозеры! Как шагающие экскаваторы! Олег прямо как буйвол продирался, как зубробизон!
Далеко ушли. Лес действительно стал тёмным. То ли густой очень, то ли просто времени уже много стало... Зато коров больше не попадалось. И Эдуард Хиль тоже не пел.
Олег опять повеселел.
— Нас там, наверное, уже ищут, — говорит. — Везде бегают, спрашивают: «Не видели детей? Двух мальчиков? Один в красной рубашке, а другой серый-серый?»
— Сам ты серый, — обиделся я.
И тут на меня что-то свалилось. С дерева. Я сначала думал — рысь. Но она почему- то не царапалась. Прижала меня к земле и пыхтит. А в лесу сразу всё вокруг заорало:
— Попались! Попались!
Я вырвался, вскочил, хотел в сторону прыгнуть, но тут кто-то как завопит:
— Держи его, Пыпин! Не отпускай!
И в меня тотчас же вцепился какой-то рыжий дылда.
Смотрю — и на Олега какие-то мальчишки набросились. Олег отбивается. Вокруг него какой-то толстяк в белой панаме прыгает.
— Вяжите их! — кричит.— Вяжите!
Олег этой панаме как врежет! Тот и с катушек. Вскочил и снова к Олегу.
— А драться нельзя! — кричит. — Анна Леопольдовна сказала не драться! — И опять с верёвкой к Олегу.
— Видал я твою Анну Леопольдовну в белых тапочках! — гудит Олег, отбиваясь.
Я тоже рыжему головой в живот угадал. Но он, дылда, и падая всё равно меня зацепил. За ноги. А сверху ещё кто-то в треугольной шапке из газеты на меня навалился. На Олега тоже человек пять накинулись. Руки нам всё-таки связали.
— Где штаб? — спрашивают.
— Какой ещё штаб? — орёт Олег.
— Главный! Главный штаб! — кричат.
— В Ленинграде, — говорю. — На Дворцовой площади. Немедленно развязывайте! Чего вам от нас надо?
Белая панама прямо петухом наскакивает:
— Не говорите, да? Военная тайна, да? Всё равно узнаем. Пыпин, допроси!
Рыжий дылда вперёд протискался.
— Из какого отряда? — спрашивает. — Из третьего?
— Из пятьдесят восьмого,— крутит руками за спиной Олег. — Чего вы привязались?
Белая панама к Олегу:
— Будешь говорить? — и кулак к носу Олега суёт.
— Вы что, — отворачивает голову Олег, — круглые дураки, или прямоугольные? Мы же вас не трогали!
Белая панама, как самовар, раскипятился.
— Какие? — шипит. — Прямоугольные?
Олег как даст ему коленкой в живот, тот так пополам и перегнулся. Остальные как завопят:
— Нельзя драться! Нельзя! Так нечестно! Мы Николаю Викторовичу скажем! Он вас из лагеря выгонит!
Тут я начал догадываться, что к чему.
— Из какого лагеря? — спрашиваю.
Олег тоже сообразил:
— У вас военная игра, что ли? Ну а мы тут при чём? Мы-то ведь не из лагеря.
Мальчишки замолчали. Стоят и на нас смотрят. Потом белая панама опять затараторил:
— Прикидываются! Пользуются, что мы друг друга ещё не очень знаем, и прикидываются.
— Факт, прикидываются! — поддержал его рыжий Пыпин.— Сами же сейчас говорили: «Не видели детей? Двух мальчиков? Нас уже ищут!»
— Да мы же только сегодня из Ленинграда выехали! — говорю. — Билеты по шестьдесят копеек покупали. Мы не лагерные вовсе.
Белой панаме от этого ещё веселей стало:
— Во дают! Артисты! Пыпин, запиши их в драмкружок!
Тут мальчишка в газетной шапке засомневался:
— А может быть, они и верно... не наши?
— Конечно, не ваши, — загудел Олег. — Мы — наши. Мы из Ленинграда.
Ещё один мальчишка на нашу сторону встал.
— Я, — говорит, — третий год в лагере, а этих не видел. Может, новенькие какие?
Нас бы, наверное, совсем отпустили, но этот бочонок в панаме снова за своё взялся.
—Военная хитрость! — кричит. — Только ничего у них не выйдет. Ведите их в лагерь, там разберёмся.
Мальчишки стали нас толкать в спины.
— Руки развяжите, — попросил я.
— Ни в коем случае! — заорал белая панама. — Так дойдут.
— Тогда шиш вам! — сказал Олег и сел на землю.
Я тоже сел.
— Никуда не пойдём, — сказал Олег.
— Ага, боитесь! — заорал опять белая панама. — Начальник-то вас сразу узнает. Вот вы и боитесь. Он вам покажет «наши-ваши»! Вот скажу ему, что вы правила нарушили, — он вас за драку и выгонит!
Мальчишки толпились вокруг нас и о чём-то перешёптывались. Потом над нами снова появился дылда Пыпин и приказал другим мальчишкам:
— Берите их!
Нас взяли и понесли. Прямо на руках. Как на санитарных носилках. Олег подмигнул мне: пускай, мол, тащат. Нам-то что?
Ну они и пыхтели часа два. Остановки делали. Темнеть уже стало, когда дотащили.
— Откуда это? — спрашивает какой-то дяденька.
— Это, Николай Викторович, мы их в плен взяли! — затараторил белая панама.
— Из какого отряда?
— Не сознаются. Идти пешком отказались. Пришлось нести. — Белая панама просто заикался от радости. — Знаете, какие они тяжёлые?
Николай Викторович задумался.
— Развяжите, — приказал он.
Руки у нас порядком затекли. Даже верёвки в кожу врезались.
— Вы из какого отряда? — спрашивает Николай Викторович.
— Ни из какого, — спокойно говорит Олег. — Мы не из лагеря. Я этим дубам объяснял, а они не верят. Сорвали нам поход, руки связали. Сюда вот приволокли. Безобразие. Я в «Пионерскую правду» напишу обо всём.
Белая панама сделал обиженное лицо и снова затараторил:
— Мы их про штаб спрашивали, а они дерутся. Этот вот мне ка-ак стукнул!..
Вокруг нас собралась уже порядочная толпа. Докторша в белом халате, физрук, вожатые, воспитательницы. Ребята стеной окружили.
— Эй, Пыпин, — кричат. — Как это вы свой штаб-то проворонили? Мы его ещё часа два назад нашли!
— Мы зато пленных взяли, — бубнит дылда не совсем уверенно.
Николай Викторович руку поднял: чтобы все замолчали, значит.
— А где вы живёте? — спрашивает.
— В Ленинграде, — говорю, — на Охте.
— Ну а сейчас? Летом? — засуетилась докторша.
— И сейчас на Охте. Мы только погулять выехали. И билеты брали, — говорю. Олег полез в карман и нашёл наши билеты.
— Как же так? — всплеснула руками докторша. — Николай Викторович?
Николай Викторович снял очки и начал их протирать.
— Тут, Анна Леопольдовна, какое-то недоразумение...
— Хорошенькое недоразумение! — заворчал Олег. — Схватили, избили, связали... Недоразумение!..
— Да мы... — начал белая панама, но Николай Викторович ещё раз поднял руку, и воспитатели тотчас же погнали ребят в столовую, ужинать.
— Какое безобразие! — разахалась Анна Леопольдовна. — Я же говорила!.. Нельзя было отпускать ребят в лес одних, без взрослых!.. Схватили!.. Избили!.. Связали!..
— Пойдёмте со мной, — сказал нам Николай Викторович и зашагал по дорожке.
Домой мы возвращались на лагерном грузовике. Шофёр ехал в город за продуктами и заодно отвозил нас.
Мы подпрыгивали в оцинкованном кузове и дожёвывали какой-то пирог, который нам сунула на дорогу Анна Леопольдовна.
Когда пирог кончился, замелькали дома, дома, дома... Мы въехали в город, и машина остановилась.
— Дорогу-то домой найдёте? — спросил нас шофёр.
— Найдём, — сказал Олег, вылезая из кузова.
Мы молча зашагали через мост. Не знаю, о чём думал Олег, наверное, о трудностях, которые нам так и не удалось преодолеть: попробуйте-ка заблудиться в лесу, когда там деревьев меньше, чем разных домиков. Я думал о том, что нам сейчас крепко влетит...
— Далеко ещё топать? — спросил я.
— Не знаю, — как-то безразлично пожал плечами Олег,
— А вам собственно куда? — спросил нас какой-то дяденька, шагавший рядом.
— На Охту, — ответил я.
— На Охту? — остановился дяденька. — Так чего же вы не в ту сторону-то идёте?
Я тоже остановился. И Олег тоже.
— Ну вот, — сказал он, — наконец-то мы заблудились!
Литература
Суслов В.Н. Покладистый Ложкин: Стихи, рассказы, фельетоны/ Худож. Л.Д. Каминский. -Л.: Дет.лит., 1980.