Самым любимым былинным героем по праву считается старый казак Илья Муромец.
Не мудрость Добрыни Никитича, не хитрость Алёши Поповича, а удаль молодецкая и силушка могучая издавна вызывали у нашего народа уважение. Добавим к этому, что главные качества Ильи — независимость и преданность родине.
Не оставим без внимания и ещё одну деталь: былинный герой был роду простого, крестьянского.
А силушкой и исцелением был награждён за доброту и внимание к хожалым странникам, трём старцам, идущим к Афон-горе, но с условием послужить земле русской и обещанием, что не будет ему «смерть написана ни от стрелы, ни от сабельки, ни от копья, ни от палицы».
Нам хорошо известна пословица «Сила есть — ума не надо». Но Илья Муромец учится обуздывать свою силушку. Он идёт в сотоварищи к Святогору, который обучает его богатырской премудрости. Премудрость эта незатейлива: ездят они вдвоём «по горам с утра до вечера». Сколько понадобилось на обучение Ильи, неясно. Однако он сам задумал пройти испытание: лёг в «колоду долблёную», а потом уступил её Святогору, братцу своему названому. Оказались правы калики перехожие — не дубовый гроб, а подвиги ратные, судьба славная ждали Муромца впереди. Как подарок на память достался Илье меч-кладенец Святогора.
Да, «сила без ума только обуза»! Подтверждается в былине и эта пословица. Богатырь расчищает дороженьку прямоезжую и принимает благодарность от черниговских мужичков. Но ум и осторожность его проявляются в том, что он называет себя Юриш-Мариш-Шишмаретин. Вот поди угадай, что означает это имечко-то!
Отказывается Илья идти в Чернигов воеводою. Он выбирает бескорыстное служение людям и отечеству. Кроме того, становится очевидным, что герой — упрямец великий, ничто не способно его остановить, да и конь под стать ему: не страшится свиста звериного, а боится только плёточки шелковой.
Не расположен Илья доверием своим наделять ни князя Владимира, ни врага строптивого. Доброта князя переменчива, разве угадаешь, что у него на уме, если он мягко стелет — всё равно жёстко спать. Хитрый враг зазывает в гости, обещает подарить дары драгоценные, но и тут Илья не поддаётся коварству и искушению. Богатырь скромен и не спешит рассказывать князю о своих подвигах. А легкомысленный князь-то и не церемонится, обзывает Илью мужиком, деревенщиной. Обиду эту Илья припомнит в другой раз, когда Владимир не посадит за стол голь перекатную, а за вероломство накажет только Соловья.
Много повидал Илья Иванович дорог нехоженых, предпочитая всегда прямоезжую... Но нашёл однажды он горюч-камень. Тот камень чудный на три стороны указывал, три разные дороги обещал путникам. И надпись на камне том роковая выбита: по одной дороге ехать — убитому быть, по другой — женатому быть, а по третьей — богатому.
Что же выберет Илья Муромец? Как обоснует своё решение? Сбудется ли предсказание трёх старцев? И от чего же умрёт былинный богатырь? Нужно обязательно перечитать «Три поездки Ильи Муромца»!
Русские былины в пересказе
А. Александрова
ИЛЬЯ МУРОМЕЦ И СВЯТОГОР
В СЛАВНОМ ГОРОДЕ МУРОМЕ, в селе Карачарове, у честных родителей был сын Илья. Он родился у них болезненный, сидел сиднем на печке тридцать лет, тридцать лет и три года. Не имел он в ногах хожденьица, не имел он в руках владеньица.
И вот однажды в лето красное уходила на работу тяжёлую, на работу крестьянскую его родная матушка, уходил на работу тяжёлую, на работу крестьянскую его родной батюшка, а Илья в избе оставался один-одинёшенек, на печке день коротать до вечера.
Только шли тут мимо города Мурома, мимо села Карачарова три старца, калики перехожие, далече шли, на Афон-гору. Заходили они в избу крестьянскую, говорили Илье Муромцу:
— Полно тебе, Илюшенька, на печке нежиться, подай нам чашу мёду сладкого.
— Ах зачем вы, старцы, насмехаетесь, — говорил им Илья Муромец.— Вот уж тридцать лет и три годика не имею я в руках владения, не имею я в ногах хождения. Вы идите сами в погреба глубокие и берите всё, что вам надобно.
Говорили ему калики перехожие:
— Полно тебе, добрый молодец, на печи день-деньской сидеть, подай нам чашу мёду сладкого.
Запечалился Илья Муромец:
— Что же вы, старцы милые, мне не верите? Тридцать лет прошло и три годика, как сижу я сиднем на печке.
В третий раз просили его старцы:
— Принеси нам чашу мёду сладкого. Встань, Илюшенька, на ноги.
И вставал вдруг Илья на ноги резвые, спускался в погреба глубокие, приносил он странникам мёду сладкого, холодного, со льда.
Говорили ему калики перехожие:
— Сперва выпей сам, Илюшенька!
Выпивал Илья мёду сладкого.
— Ну и что же ты теперь, Илюшенька, в себе чувствуешь?
Отвечал Илья Муромец старцам:
— Чувствую я, старцы, силу великую. Кабы был в сырой земле большой столб, а на столбе том — железное кольцо, ухватился бы я за то кольцо, повернул бы землю-матушку на рёбрышко.
Говорили ему калики перехожие:
— Принеси-ка, Илюшенька, ещё чашу питья медвяного.
Спускался Илья в погреба глубокие, приносил питья медвяного.
— Ах ты славный молодец Илья Муромец, выпей ты и эту чашу!
Выпивал Илья Муромец питья медвяного.
— Что ж ты, Илюшенька, теперь в себе чувствуешь?
— Чувствую я, старцы милые, что силушки во мне вполовину поубавилось.
Говорили ему старцы на прощанье:
— Вот живи теперь, Илья Муромец, будешь славным ты воином! Послужи ты земле нашей русской, охраняй её от всякой нечисти, и не будет тебе на роду смерть написана ни от стрелы, ни от сабельки, ни от копья, ни от палицы.
Распростились старцы с Ильёй Муромцем и ушли на Афон-гору.
А Илье тоскливо в избе сидеть, пошел он в поля-луга зелёные, увидал родных родителей, поклонился низко, по-сыновнему.
— Бог вам в помощь, — говорит, — родная матушка. Бог вам в помощь, родной батюшка.
Как увидели родители сына на ногах, так от счастья великого заплакали.
Стал Илья помогать родителям, пни-колодья в полях повыкорчевал, валуны к дороге снёс.
Но прошло немного времени, говорит он матушке и батюшке такие слова:
— Отпустите меня в чистое поле испытать силу богатырскую. Не напрасно пришло ко мне исцеление, послужить я должен родной земле.
Тут родители его не противились, дали сыну благословение.
Кормил Илья Муромец своего сивушку-белогривушку три дня пшеницей белояровой, в трёх росах его выхаживал, на четвёртый день садился на коня, трогался в путь-дороженьку дальнюю.
Долго ехал Илья Муромец. И приехал к Святым горам.
А те горы-то до небес стоят, в облака упёрлись вершинами. И на тех горах высоких повстречался Илье Святогор-богатырь.
Зычным голосом Святогор его спрашивал:
— Ты откуда пришёл сюда, добрый молодец? И какого ты роду-племени?
— Я пришёл сюда из русских земель, из славного города Мурома, из села Карачарова, а родители мои роду простого, крестьянского.
— Я ведь тоже роду крестьянского, — отвечал Святогор Илье Муромцу, — и поехал бы давно в земли русские, но не носит меня мать сыра земля, и позволено мне ездить лишь по Святым горам, по Святым горам да по ущельицам, пропадает здесь моя сила, моя сила богатырская и умение. Если хочешь, добрый молодец, я возьму тебя в сотоварищи, обучу богатырской премудрости.
Согласился Илья Муромец. Стали ездить они по горам с утра до вечера. Обучил Святогор Илью Муромца всем ухваткам богатырским. Пролетело время быстрое, и пришёл конец обучению, собирался Илья Муромец в обратный путь.
Наезжали они в горах на чудо чудное, наезжали они на диво дивное — посреди ущелья глубокого стояла колода долблёная. А на колоде той надпись написана: «Кому суждено в сию домовину лечь — тот и ляжет в неё».
И решил Илья испытать свою судьбинушку. Он ложился в домовину долблёную на спину, видел небушко над собой ясное, но велик тот дуб, из которого домовина была та выдолблена, не по росту она Илье Муромцу.
— Нет, — сказал Святогор сотоварищу, — не для тебя домовище это сделано.
Слезал с коня Святогор, снимал с пояса меч-кладенец и ложился в домовину долблёную. И пришлась она ему в самую пору.
Говорил богатырь такие слова:
— Ты возьми-ка крышку, мой меньший брат, и прикрой меня.
Отвечал ему Илья Муромец:
— Не возьму я крышки, брат мой названый, ты шутку затеял немалую, сам себя хоронить спешишь.
Тогда поднял Святогор-богатырь крышку сам и закрылся в колоде наглухо. А потом хотел её снова поднять, да крышка с места не двигается.
Говорил ему Святогор такие слова:
— Ты возьми, Илюшенька, мой меч-кладенец, разнеси крышку в щепочки, разнеси ты в щепочки мои дубовый дом.
Но не в силах Илья поднять меч-кладенец.
Подозвал Илью Святогор-богатырь.
— Наклонись, — говорит, — к щёлке маленькой, я дохну на тебя духом богатырским.
Наклонился Илья, и дохнул на него Святогор. Тут в Илье силы против прежнего поприбавилось. Взял он меч-кладенец и ударил по дубовой доске. Но не поддалась дубовая доска.
А Святогор опять подзывает Илью:
— Наклонись-ка, братец, к щёлочке, я дохну ещё на тебя духом богатырским. Силы у тебя поприбавится.
Отвечает ему Илья:
— Ты прости меня, братец мой названый, но силы с меня достаточно, если больше дашь мне силушки — не сносить меня земле, и останусь я на Святых горах, вдалеке от родимой сторонушки. Будет сила моя зазря пропадать, будут вороги мою Русь терзать, ты прости меня, брат мой названый, ты прости меня, Святогор-богатырь.
Тяжело вздохнул Святогор:
— Ты прощай, братец мой названый. Видно, вправду теперь делать нечего. Суждено мне тут навеки лежать. Ты возьми, Илья Муромец, мой меч-кладенец и езжай в родную сторонушку. Служи русской земле верой-правдою, верой-правдою да моим мечом, моей силушкой, что я дал тебе, моей силушкой да умением. А я буду лежать спокойно тут, теперь есть у родной земли защитник. А коня моего ты в горах оставь, никому на земле с конём моим не справиться.
Попрощался с ним Илья Муромец, мечом опоясался, вскочил на сивку белогривушку, поскакал в поле чистое, навстречу своим ратным подвигам, навстречу судьбе своей славной, но о том наш другой рассказ.
ИЛЬЯ МУРОМЕЦ И СОЛОВЕЙ РАХМАТОВИЧ
ТО НЕ ЯСНЫЙ СОКОЛ В ПЕРЕЛЁТ летел, не белый кречет перепархивал, то на сивушке-белогривушке ехал славный богатырь Илья Муромец, ехал он в стольный Киев-град послужить земле русской верой-правдою.
Доезжал он до города Чернигова. А под городом Черниговом — черным-черно. То не тёмный лес, не тучи грозные — там стоит под городом сила вражеская, три царевича-королевича басурманские, с каждым войско в сорок тысяч воинов.
Разыгралось сердце богатырское, вынимал Илья Муромец из ножен булатный меч, наезжал на войско вражеское. Стал врагов он конём топтать, стал поганых мечом сечь. Бил, топтал он силу несметную не день и не два, а без малого трое суточек. Взял в полон он трёх царевичей, басурманских королевичей.
Говорил им Илья Муромец такие слова:
— Не с руки мне, царевичи, вас в полон взять, у меня дорога дальняя. Я бы мог с вас головы снять, мог бы снять, да вот помилую. Вы езжайте, царевичи, по своим домам и несите весть по чужим землям, что святая Русь не пустая стоит, есть у русской земли защитники.
Отворялись ворота городские, доносился колокольный благовест. Выходили мужички черниговские, выносили образа святые, хлеб-соль выносили с поклонами.
— Ты откушай, добрый молодец, хлеба-соли нашего да скажи нам имя своё православное, чтоб молиться нам за освободителя.
Преломил Илья Муромец хлеб-соль, отвечал мужичкам черниговским:
— А зовут меня, мужички, Юриш-Мариш-Шишмаретин, а другого имени у меня пока что нет. Послужу земле родной верой-правдою, может, будет и моё имя славное, вот тогда вы его узнаете. А в местах я этих проездом, еду к князю Владимиру в стольный Киев-град. Укажите мне дорожку прямоезжую, прямоезжую да прямохожую.
— Ах ты добрый молодец Юриш-Мариш-Шишмаретин, оставайся ты лучше у нас воеводою. Не проехать тебе дорожкой прямоезжею, не пройти прямохожею. Чёрный ворон там не пролетал, серый волк не проскакивал. Заросла дорога лесами Брынскими, протекает там река Смородина. И в лесах тех дремучих Брынских, за Грязью Чёрной, у коварной речки Смородины, на семи дубах, на девяти суках засел Соловей Рахматович, Соловей Рахматович, вор-разбойничек. И сидит Соловейко-вор там тридцать лет, и свистит он посвистом соловьиным, и рычит злодей-разбойник по-звериному, и шипит гадюка по-змеиному. И от того ли посвисту соловьиного, от того ли рыку звериного, от того ли шипу змеиного все травушки-муравушки заплетаются, все лазоревы цветочки осыпаются, тёмные лесочки к земле приклоняются и вода в реке мутится, а человек попадётся — замертво лежит.
Не послушался Илья Муромец мужичков черниговских — добрый молодец от беды не бегает, богатырь лёгкой дороги не ищет. Поклонился он мужичкам за хлеб, за соль, за слова добрые, хватил коня плёткой шёлковой — добрый конь как птица полетел.
Ехал он лесами Брынскими и доехал до Грязи Чёрной. Ну а дальше дорожка — нехожена-неезжена. Добрый конь по грудь в болоте увяз. Слезал с коня богатырь, вырывал с корнями дубы старые и мостил мосты ровно тридцать вёрст, через болота мостил гиблые. Выезжал он к реке Смородине.
Услыхал его за речкой Смородиной Соловей Рахматович, вор-разбойничек, затрясся весь от злобы лютой — с дубов листочки наземь попадали. Засвистал Соловей по-соловьиному, зарычал Соловей по-звериному, зашипел Соловей по-змеиному. Леса Брынские к земле полегли, все лазоревы цветочки осыпались, вода в речке помутилась, добрый конь Ильи Муромца на колена пал.
Бил коня Илья Муромец по крутым бокам плёткой шелковой, говорил ему с укоризною:
— Ах ты волчья сыть, травяной мешок! Не слыхал, что ли, свиста соловьиного? Не слыхал, что ли, рыку звериного? Не слыхал, как змея шипит? Так чего ж ты, мой добрый конь, пугаешься? Почему на колени пал?
Тут вскочил его сивушка-белогривушка на ноги, прыгнул сивушка выше облака, перепрыгнул речку проклятую. А Илья тоже времени зря не терял. Брал он в белые руки тугой лук, доставал из колчана стрелу калёную и накладывал на тетиву шелковую. Полетела стрела к семи дубам и попала Соловью-разбойнику в правый глаз, через левое ухо выскочила. Покатился Соловушка с дубов, как овсяный сноп, прямо под ноги Илье Муромцу.
Спеленал Илья Соловья-разбойника, привязал его ко стремени, повёз в стольный Киев-град.
Но случилось им проезжать мимо гнезда Соловьиного. Там сидели у окошек три его дочери. Издалече заметили они конного.
Говорила старшая дочь:
— Едет папаня наш в чистом поле, видно, везёт подарочки.
Говорила средняя дочь:
— Ах, везёт, батяня мужика-деревенщину, привязал у правого стремени.
Поглядела меньшая дочь:
— Что же вы, сёстры, не видите! Едет мужик-деревенщина, везёт батюшку нашего любимого.
— Ах вы доченьки мои любимые! — закричал Соловей-разбойник. — Вы зовите мужика в мой славный дом, в моё гнёздышко зовите соловьиное, вы кормите его яствами сахарными, вы поите его питьём медвяным, вы дарите ему дорогие подарки. Может, он меня и помилует.
Не послушал Илья Муромец сладких Соловьиных речей, прямиком направился в Киев.
Приезжал Илья Муромец на княжеский двор. Во дворе коня привязывал. Шёл Илья в палаты белокаменные на княжеский пир. Кланялся во все стороны, на особицу князю с княгинею:
— Здравствуй, князь Владимир Ясное Солнышко, здравствуй, княгиня Апраксия!
Говорит ему Владимир-князь:
— Добро пожаловать, добрый молодец! Ты скажи нам, какого ты рода-племени? Кто у тебя отец и мать?
— Я пришёл сюда, Владимир-князь, из славного города Мурома, из села Карачарова, а родители мои рода простого, крестьянского. Звать меня Илья Муромец, Илья Муромец, Иванов сын.
— Как же ехал ты сюда из Мурома?
— А ехал я дорожкой прямоезжею, ехал я дорожкой прямохожею. Послужить ехал тебе, князь, верой-правдою, повидать славных богатырей русских.
Говорил ему Владимир-князь:
— Что же ты, мужик-деревенщина, в глаза над нами насмехаешься. Вот уж тридцать лет, как там чёрный ворон не пролетал, серый волк там не проскакивал. Там засел на семи дубах, девяти суках Соловейко, вор-разбойничек. Вот уж тридцать лет он слезит отцов-матерей, вот уж тридцать лет он вдовит жён молодых и сиротит малых детушек.
Поклонился князю Илья:
— Ты прости меня, славный князь, но Соловей Рахматович, преступный вор- разбойничек, у тебя на дворе.
Повалили во двор князья да бояре кособрюхие, побежали богатыри русские, вышел князь с княгинею посмотреть на Соловья-разбойника.
Говорил Владимир-князь разбойнику:
— Ай же ты Соловей Рахматович! Засвищи-ка, Соловей, по-соловьиному, зарычи-ка. Соловей, по-звериному, зашипи-ка, Соловей, по-змеиному!
Отвечал ему Соловей-разбойник:
— Не у тебя я, князь, сегодня обедаю, не тебя буду слушаться. Я обедаю у славного богатыря Ильи Муромца. И ему знать, где я буду ужинать.
Попросил князь Илью Муромца:
— Прикажи ему, добрый молодец!
Приказал Илья Муромец Соловью-разбойнику:
— Засвищи-ка, Соловей-разбойничек, вполсвиста, зарычи-ка вполрыка, зашипи-ка вполшипа.
Отвечает Соловей-разбойник:
— Ах ты славный богатырь Илья Муромец! Вот какая судьба наша неверная. Вчера дочь моя старшая была именинница, я гулял, я плясал, я радовался, а сегодня уста мои от крови запеклись, от печали нету голоса. Прикажи подать чару зелена вина, не могу свистеть — в сухом горле ком.
Приносили ему чару в полтора ведра, выпивал её Соловейко в единый дух, в сердце кровь у него разгорелась.
Засвистел Соловей в полный свист, зарычал Соловей в полный рык, зашипел Соловей в полный шип. С теремов маковки посыпались, хрустальные стёклышки, зазвенев, разбились. Люди добрые на землю попадали, все князья и бояре кособрюхие, все по крылечку в терем ползут.
Князь с княгинею еле на ногах стоят, хорошо их прикрыл Илья Муромец.
Говорил Илья Муромец Соловью Рахматовичу:
— Ах разбойник ты бесчестный, Соловейко-вор! Ты меня обманул, как и всех обманывал.
Засмеялся Соловей Рахматович:
— Я скажу тебе всю правду, Илья Муромец! Я чужие жизни губил, что цветочки рвал. Грабил я и конного и пешего. Не жалел ни богатого, ни бедного. А теперь почуял я скорую кончинушку и решил напоследок потешиться. Потому засвистел я в полный свист, зарычал я в полный рык, зашипел я в полный шип, чтоб запомнили навек Соловья Рахматовича.
Помрачнел Илья Муромец, стал он словно туча грозная.
— Да, вовек тебе, вор, не исправиться. Не отмыть с белых рук людской кровушки. И за слёзы отцов-матерей, и за слёзы вдов молодых и малых сирот, видно, смерть тебе на роду написана.
И повёз Илья Муромец Соловья-разбойника в поле чистое, отрубил ему голову разбойничью.
Так бесславно закончилась жизнь Соловья Рахматовича.
ПРО ИЛЬЮ И КНЯЗЯ ВЛАДИМИРА
В СТОЛЬНОМ ГРАДЕ КИЕВЕ у князя Владимира был почётный пир. Зазывал Владимир стольнокиевский всех князей, да бояр, да могучих богатырей русских, но забыл позвать Илью Муромца. Рассердился Илья да поразгневался. Он пошёл по городу Киеву, натянул лук разрывчатый, калёные стрелы налаживал. Зазвенела тетива шелковая — стал Илья по церквам постреливать, по чудным крестам. Посбивал он с церквей маковки золочёные, а кресты серебряные повыломал. И кричал Илья зычным голосом:
— Ах вы голи, голи перекатные, ах вы смерды княжеские! Собирайте вы маковки золочёные, собирайте кресты серебряные и несите всё целовальникам. Приглашает вас Илья на крестьянский пир, а крестьянский пир будет слаще княжеского. Приходите на пир все, кому не лень, угощает вас Илья Муромец, крестьянский сын.
Собирались голи перекатные, собирались смерды княжеские. Повыкатывали бочки па площадь, из кабаков столы повынесли, и пошёл на площади пир горой. Заиграли скоморохи в дудочки, заплясал под бубны честной народ.
Доносили слуги княжеские Владимиру Ясное Солнышко:
— Ай же ты Владимир-князь! Пока пьёшь да ешь ты на честном пиру со своими князьями, да боярами, да с богатырями русскими, Илья Муромец расходился-раскуражился. Посбивал он с церквей золочёные маковки да кресты серебряные повыломал, а теперь на главной площади он устроил крестьянский пир, где собрал всю голь перекатную, бедноту деревенскую.
Стал Владимир-князь думу думать, как ему с Ильёй замириться. В этот день пир у князя закончился, а у Ильи на площади всю ночь песни поют.
На другой день созывал князь Владимир гостей. Говорил он князьям и боярам:
— Ах князья вы мои да бояре, надобно мне с Ильёй Муромцем помириться. Самому идти звать Илью мне не хочется, а княгиню послать совсем не к лицу. Может, вас попросить? Присоветуйте, кто отважится?
Говорили ему князья гордые да бояре кособрюхие:
— А пошли ты, князь, Ваську Долгополого.
Выскочил тут Васька из-за дубового стола, побежал на площадь к Илье Муромцу. Перво-наперво он низко кланялся, говорил Васька такие слова:
— Ах ты славный богатырь Илья Муромец, князь Владимир послал меня к тебе посланником. Приходи, Илья Муромец, на княжеский пир! Не держи ты на нас обидушку.
Усмехнулся Илья Муромец, говорит он посланнику княжескому:
— Может, Васька, ты питья моего отпробуешь?
Ну а Васенька рад-радёшенек.
Наливал ему Илья Муромец чару, небольшую чарочку в полтора ведра. Выпил Васька чарочку, сел на лавочку больше встать не мог.
Подмигнул Илья своим ребятушкам, подхватили голи перекатные Ваську под руки, отвели с почтеньем на княжеский двор, на крыльцо княжеское.
Говорит Владимир-князь:
— Мы пошлём теперь Никиту Королевича
Тут Никитушка собирался, в путь-дороженьку отправлялся зазывать на пир княжеский Илью Муромца.
Говорил Никита Илье Муромцу:
— Что ж ты, славный богатырь Илья Муромец! Не честь, не хвала богатырю со смердами сидеть, с голью кабацкой да с беднотой крестьянской песни петь. А пойдём-ка лучше со мной на почётный пир к ласковому князю Владимиру, к Владимиру Ясное Солнышко. Он давно тебя дожидается.
Рассердился Илья да разгневался. Он вскочил на резвые ноженьки, он ударил Никиту раз, другой.
Не тебе, собака княжеская, меня уму-разуму учить. Я родом из города Мурома, из села Карачарова, крестьянский сын. Уходи, пока жив-здоров. Передай, чтоб не слали зазывальщиков. Вот мой лук, вот стрела моя калёная. Зазывальщику будет роковая смерть!
И пошёл Никита, покачиваясь, так ударил его Илья Муромец.
Никитушка приходил к Владимиру, говорил такие слова:
Угостил меня Илюшенька на славушку, не хотел бы я ещё угощения.
Посылали Чурилу Плёнковича.
Тут Чурилушка скоренько одевается, одевается да снаряжается. А рубашечки у Чурилушки кружевные, перстенёчки у Чурилушки золотые. Пошёл Чурилушка по Киеву, заглянул Чурилушка в переулочек. Тут увидел Чурилушка красну девицу, остановился он с ней, позабыл про князя Владимира.
Князь Владимир Чурилу дожидается, но Чурила никак не возвращается. А день уж клонится к вечеру.
Говорит Владимир-князь:
— Ах ты гой еси, добрый молодец Добрыня Никитич! Сослужи мне службу великую, приведи мне Илью Муромца, чтоб жили мы в мире-согласии. Ведь ты ему младший брат названый, уж тебя-то Илья Муромец послушается.
Идёт Добрыня и думает: «Если спереди зайду — мне убитым быть, подойду-ка я лучше сзади».
Подошёл Добрыня к Илье Муромцу и сзади на могучие плечи пал.
— Здравствуй, братец мой названый! Владимир-князь меня за тобой послал. Помнишь, брат, у нас промеж себя были заповеди положены великие? Меньшему брату слушать старшего, а старшему слушать младшего. Помирись, Илюшенька, с князем.
Тяжело вздохнул Илья Муромец:
— Хорошо поступил ты, мой меньший брат. Ты зашёл ко мне со спины, а зашёл бы ты спереди, я пустил бы в тебя стрелу калёную. Не отмыть бы мне до смерти братской кровушки. Никого бы я, Добрынюшка, не послушался, а тебя послушаюсь и с тобой пойду. Знал Владимир-князь, кого за мной слать.
Тут Илья гостям своим кланялся, за собою к князю звал.
Приходили они в палаты белокаменные. Выходил сам князь с княгинею их встречать. Брали они Илью Муромца за белые рученьки, вели его за столы дубовые, сажали на место лучшее.
Илья Муромец к сотоварищам, к бедноте деревенской обернулся:
— Вы пейте, гости дорогие, гуляйте, Илью Муромца не забывайте.
Илья Муромец к князю оборотился:
— Хорошо ты сделал, князь, что послал за мной Добрынюшку. А не то натянул бы я свой тугой лук, наложил бы стрелочку калёную и пустил бы я стрелочку в гридню княжескую, и убил бы тебя с княгинею. А теперь я, князь, тебя простил, и меня ты прости.
Помирился Илья с Владимиром. И пришлось ещё не раз Илье Муромцу за землю русскую стоять верой-правдою.
ИЛЬЯ МУРОМЕЦ И КАЛИН-ЦАРЬ
КАК РАЗГНЕВАЛСЯ князь на Илью Муромца за речи его смелые, позабыл заслуги великие. Повелел посадить Илью Муромца в погреба глубокие, ледники холодные, за решётки железные. Строго-настрого приказал не давать ни пить, ни есть, ни воды ключевой, ни хлебной корочки. Пусть умрёт он смертью голодною.
А у стольного князя Владимира была дочь родная, единственная, княжна Прасковьюшка. Видит дочка, дело нехорошее. Посадили молодца в погреба глубокие, ледники холодные, за решётки железные на сорок дней. Не видать ему света белого. Не гулять ему больше на волюшке. Не станет у родной земли защитника.
Она сделала ключи поддельные, сговорилась со своими слугами. Отнесли в погреба перины пуховые, одеяла тёплые, отнесли яства сахарные да питьё медвяное. В полону сидит молодец, да заботы не знает, а Владимир-князь про то не ведает.
А тем временем из-за моря, моря синего, из-за высоких гор, из-за тёмных лесов с восточной стороны не чёрная туча поднималась, поднимался на Русь злодей Калин-царь, за ним сорок царей, сорок царевичей да ещё сорок королей, королевичей, а за ними мелкой силы числа нет. Мать сыра земля от конского топота сотрясалась, пыль с земли до солнца поднялась.
Встали лагерем они под Киевом. Развернул Калин-царь свой белый шатёр, призывал басурманских начальников.
— Ой вы гой еси, мурзы-бурзы, басурмане мои мурзамецкие! Кто из вас умеет говорить языком русским, человеческим? Кто бы съездил к городу Киеву, к Владимиру Ясное Солнышко и отвёз бы ему мой ярлык скорописчатый?
Тут выскакивал бурза-мурза, старый горбун. Царю Калину низко кланялся. Говорил такие слова:
— Я умею говорить языком русским, человеческим. Я поеду к князю Владимиру, отвезу ему твой ярлык скорописчатый.
— Ну садись, бурза-мурза, пиши ярлык! Не на бумаге пиши, не пером, не чернилами. Ты пиши на красном бархате, заглавья рисуй красным золотом, а по самой серёдке чистым серебром, а подпишем мы скатным жемчугом, а на углах посадим по камню самоцветному, чтобы тем камням цены не было. А пиши ты князю неласково, с угрозами пиши великими. Сдай ты, князь, нам Киев-град без бою, без драки, без кровопролития. А не сдашь, живой души из Киева не выпущу, дома и церкви на дым пущу, перебью добрых молодцев. красных девушек в полон возьму. И тебя возьму с княгиней Апраксией. Будешь, князь, за столом мне прислуживать.
Написали ярлык, запечатали и гонца послали к Владимиру.
Приезжал посланник в стольный Киев-град. На дворе коня не привязывал. Шёл он в гридню, дверь ногой распахивал, с головы он шапки не снимал, на четыре стороны не кланялся, образам святым креста не клал.
Прочитал Владимир ярлык скорописчатый. Надевал Владимир платье чёрное, платье чёрное, печальное. Призывал Владимир жену и дочь:
— Что же наделал я, князь стольнокиевский. Засадил богатыря Илью Муромца в погреба глубокие, ледники холодные, за решётки железные. Постоял бы он сейчас за веру и отечество, постоял бы за стольный Киев-град, за меня, за князя Владимира. А теперь Илья Муромец давно уж мёртв.
Говорила ему княжна Прасковьюшка:
— Ты прости меня, милый батюшка, славный Владимир-князь! Что ослушалась я своего родителя. Я сделала ключи поддельные, сговорилась со своими слугами. Отнесла Илье яства сахарные, отнесла ему питьё медвяное да ещё перины пуховые, одеяла тёплые. Так что жив-здоров Илья Муромец, святорусский богатырь.
Тут Владимир-князь брал золотые ключи, отмыкал погреба глубокие, выводил Илью Муромца на белый свет.
Говорил ему Владимир-князь:
— Ты прости меня, Илья Муромец, за вину великую. Обошёл Киев-град злодей Калин-царь. Он грозится город огнём пожечь, дома и церкви на дым пустить, а меня с княгинею в полон взять. Ты постой за наше отечество.
Отвечал ему Илья Муромец:
— Постою я, князь, за Киев-град, постою за русский народ, за бедных вдов и малых детишек да за дочь твою добросердечную, Прасковьюшку. За тебя бы, князь, воевать не стал.
Выходил Илья на широкий двор, шёл в конюшни княжеские. Там стоял его богатырский конь, лучше прежнего выпоен и выкормлен.
Говорил он слуге своему любимом) Торопу:
— Спаси бог тебя, Тороп, за службу верную, что кормил ты, поил моего доброго коня. Вот за то я тебя и жалую, что кормил его сорок дней, пока был хозяин в неволюшке.
Созывал Илья дружину храбрую. Прискакали братья названые: удалой Добрыня Никитич да младой Алёшенька. Да ещё Василий Казимирович, да Гришка, боярский сын, и Дунай Иванович, да Михаила Игнатьевич с племянником, да два брата Ивана, два суздальца, да Потанюшка Хроменький и Васька Долгополый. А последним подъехал Чурила Плёнкович.
Всего двенадцать богатырей, Илья Муромец тринадцатый.
Вот выехали они из Киева. Поднялись на гору высокую, посмотрели на все четыре стороны, нет конца и края силе басурманской. И от пару лошадиного и человеческого не проглянется солнце красное. А от покриков, и свиста, и ржанья конского ужасается сердечко молодецкое.
Говорил Илья Муромец сотоварищам:
— Разбивайте шатёр, дружина моя храбрая, да ложитесь спать-почивать. Уж я дам вам, когда нужно будет, весточку.
Поскакал Илья Муромец один к басурманским войскам.
И сказал ему добрый конь человеческим голосом:
— Не побить тебе, Илья, силушки великой, без подмоги не справиться. Басурмане сделали в поле подкопы глубокие. Упадём мы в первый подкоп, так из первого подкопа я выпрыгну и тебя вынесу. Упадём мы. Илья, во второй подкоп, из него я тоже выпрыгну и тебя вынесу. А упадём мы в третий подкоп, я-то выпрыгну, а тебя уже вынести недостанет сил. Ты останешься в подкопах глубоких.
Не полюбились Илье Муромцу такие речи. Брал он плётку шелковую в белые руки, бил коня по крутым бокам.
Наезжал он на силушку басурманскую. Стал он силу конём топтать, конём топтать, копьём колоть. Силу бьёт, будто траву косит.
Провалился он с конём в первый подкоп из того подкопа конь с ним выскочил. Провалился он в другой подкоп — и из другого подкопа конь с ним выскочил. А как провалился в третий подкоп, добрый конь-то выскочил, а Илья на дно упал.
Но не дался добрый конь басурманам в руки, убежал в поле чистое.
Налетели басурмане тучею, оковали Илью железом, привели под очи Калину-царю.
Говорил Илье Муромцу Калин-царь:
— Ох ты гой еси, добрый молодец, славный русский богатырь Илья Муромец! Слышал я, нанёс тебе князь Владимир Ясное Солнышко обиды великие. Послужи ты мне, как Владимиру, ровно три годка. Я уж, молодец, тебя не обижу, дорогими осыплю подарочками.
Отвечал ему русский богатырь:
— Эх, нет у меня сабли острой, нет копья, нет палицы. Послужил бы я тебе по шее басурманской!
Закричал ему Калин-царь:
— Русский люд всегда хвастлив! Железом опутан весь, словно лысый бес, а ещё стоит предо мной и хвастает!
Тут взыгралось сердце молодецкое. Рвал Илья оковы железные, выходил из шатра на волюшку. А кругом шатра сила несметная. Как же быть ему, безоружному? Подхватил Илья басурманина ближнего за ноги, стал он басурманином помахивать, дорогу себе прокладывать. Прибежал ему на подмогу его добрый конь, у седла и лук и палица.
Долго бился Илья с басурманами, а дружина его в шатре спит. Стали силы покидать Илью Муромца. Натянул он тетиву шелковую, наложил стрелочку калёную и сказал такие слова:
— Просвисти ты, моя стрелочка калёная, во славное поле русское. Там стоит на холме бел шатёр. Ты сорви с него красну маковку, упади в шатёр Добрыне на грудь. Ты не рань его, моя стрелочка, только лёгкую сделай царапинку.
Просвистела стрелочка калёная, сбила маковку с бел шатра, упала Добрыне на грудь, угодила в пудовый крест. Зазвенел тот крест как колокол. Пробудились славные русские богатыри.
И помчались Илье на подмогу. Порубили они силу несметную.
Убирался от Киева Калин-царь с большими убытками, с малыми прибытками, с малыми прибытками, со срамотою вечною.
ТРИ ПОЕЗДКИ ИЛЬИ МУРОМЦА
КАК СОСТАРИЛСЯ богатырь Илья Муромец, голова бела, борода седа. И состарился с ним его сивушка-белогривушка. Но по-прежнему ездил он в чистое поле, охранял земли русские от лихих врагов, от всякой нечисти. Но, бывало, вздыхал он тяжко: «Ах ты, старость, старость моя глубокая! Ты настигла добра молодца в чистом поле, ты настигла его посреди дорог, чёрным вороном упала на головушку. Улетела моя молодость в дальние края, улетела ясным соколом, не воротится».
Как-то в поле чистом приехал он к камню чудному. Три дороги пролегли от горюч-камня на три стороны. А на камне том надпись роковая выбита. По одной дороге ехать — убитому быть, по другой коня направить — женатому быть, а по третьей — богатому.
Призадумался богатырь: «Ах, на что мне, старому, жениться? Да на что мне, старому, богатство? Был бы конь, да меч, да поле чистое. Так поеду я туда, где убитым быть. Испытаю я свою судьбинушку. Говорили мне калики перехожие: на роду мне смерть не написана ни от стрелы, ни от сабельки, ни от копья, ни от палицы».
И поехал Илья Муромец по той дороге, где гуляла смерть.
Далеко ли ехал, близко ли, но наехал в чистом поле на сорок разбойников, ночных татей-подорожников. Налетели чёрной тучею, окружили они Илью Муромца.
Закричал атаман разбойников зычным голосом:
— Ах вы, братцы мои, сотоварищи! Принимайтесь-ка за чёрта старого. Отбирайте у него цветное платье, отбирайте доброго коня, самого же гоните в шею.
Отвечал ему Илья Муромец:
— Ах вы, воры-разбойнички, ночные подорожнички! Что вам взять у старого богатыря? Вот шубейка на мне соболиная в десять тысяч рублей. На шубейке три пуговки. Одна пуговка изумрудная, другая пуговка яхонтовая, третьей пуговке цены нет. Есть такая пуговка только у князя Владимира, в золотой казне лежит, за семью запорами.
Есть ещё узда у моего коня, ценою узда в пятьсот рублей, да седёлышко в две тысячи, да попона на коне семи шелков, золотая нить. А цены коню своему я не знаю, не ведаю. Меж ушами у него в гриве скатный жемчуг вплетён да каменья самоцветные. Не ради красы, не бахвальства ради. Отпускаю я коня своего тёмной ночкой в чистое поле пастись, и его далеко видать — так горят жемчуга и каменья.
Ну а взять вам у меня, разбойнички, совсем нечего. Без добычи вы вернётесь домой, пустопорожние.
Закричали разбойники Илье Муромцу, завопили:
— Ах ты, старая собака, седой пёс! Ты ещё над нами издеваешься? Что нам долго с тобой разговаривать! Ты слезай с коня да проваливай, а не то будет собаке собачья смерть.
Покачал головой Илья Муромец:
— Ах, негоже, разбойнички, старика обижать!
Разыгралось у Ильи сердце молодецкое, снял он шапку с буйной головы, стал он шапкой помахивать. Размахнётся — ляжет улица, отмахнёт назад — переулочек. Перебил он тридцать девять разбойников, атаман на колени упал. Отпустил его Илья Муромец грехи замаливать, и ушёл атаман в леса тёмные доживать свою жизнь в одиночестве.
Возвращался Илья Муромец к горюч-камню, выбивал на нём надпись новую: «Ездил в первую дорогу Илья Муромец — убит не бывал».
И решил Илья Муромец наведаться в ту сторону, где женатому быть, повернул по дороге неезженой.
Долго ли ехал, коротко ли, но приехал он к терему златоверхому. Выбегала из терема на широкий двор прекрасная королевична, брала Илью Муромца за белые руки, вела в палаты белокаменные.
Усадила она Илью Муромца за столы дубовые, постлала скатёрочку шелковую, приносили слуги яства сахарные да напитки медовые.
Пьёт, ест Илья, прохлаждается весь долгий день до вечера.
Говорит ему под вечер прекрасная королевична:
— Накормила я тебя, Илья Муромец, напоила, а теперь пора и спать уложить. Положу я тебя на перины пуховые.
Привела его в спальню прекрасная королевична. Там стоит кровать слоновой кости, во весь век такой кровати Илья Муромец не видывал.
Говорит ему прекрасная королевична:
— Ты устал с дороги, славный богатырь. Ложись, отдохни на кровати слоновой кости.
Это странным показалось Илье Муромцу. Догадался он, что кровать-то с хитростью. Подхватил он королевич ну на руки, бросил на кровать слоновой кости, на перины пуховые. Перевернулась кровать подложная, полетела королевична в погреба глубокие.
А богатырь на широкий двор пошёл, отыскал он вход в погреба глубокие и дубовые двери повыломал.
Выходили на свет из погреба сорок царей, сорок царевичей, сорок королей, сорок королевичей, тридцать девять могучих русских богатырей.
Говорил им Илья Муромец такие слова:
— Вы ступайте, пари, по своим царствам, короли по своим королевствам, больше вам сказать мне нечего.
Ну а вам, славные богатыри, я одно скажу. Езжу я в чистом поле ровно сорок лет, защищаю святую Русь от ворогов. Сорок лет я сплю — под головой седло, но не сдавался я на взгляды ласковые, не сдавался я на речи обманные и посулы нечестивые, не менял я честь свою на пуховую постель.
Вы ступайте по домам, богатыри, и запомните: на пуховой постели славы нет и не будет.
Богатыри ему низко кланялись:
— Спаси бог тебя, Илья Муромец. Мы навек запомним твои слова.
И цари, и царевичи, короли, королевичи низко в пояс ему кланялись. Разъезжались они в разные стороны.
Возвращался Илья Муромец к горюч-камню, выбивал на нём надпись новую: «По второй дороге ездил — женат не бывал».
И подумал Илья Муромец: «Что ж, изведаю я дорожку последнюю».
Долго ехал по ней Илья Муромец и приехал к холму высокому. На вершине холма стоял пречудный крест. Догадался Илья Муромец, что не просто так этот крест стоит. Что зарыт под ним клад великий. Откопал он под крестом погреба глубокие. В погребах тех злата-серебра без счёта, а каменьям драгоценным числа нет.
Раздавал Илья Муромец злато-серебро бедным вдовам да сиротам бесприютным, раздавал Илья Муромец злато-серебро нищей братии.
И сбылось предсказание старцев. Умер Илья Муромец в глубокой старости, не от стрелы, не от сабельки, не от копья, не от палицы, просто время пришло.
Литература
- Александров А. Илья Муромец и Святогор / Мурзилка. - 1981. - №11.
- Александров А. Илья Муромец и Соловей Рахматович / Мурзилка. - 1982. - №3.
- Александров А. Про Илью и князя Владимира / Мурзилка. - 1982. - №7.
- Александров А. Илья Муромец и Калин-царь / Мурзилка. - 1982. - №9.
- Александров А. Три поездки Ильи Муромца / Мурзилка. - 1982. - №11.
- Былины. Пересказала для детей Н.П. Колпакова. Л., 1973.
- Былины про Илью Муромца / http://www.byliny.ru/content/text/istselenie-ili-muromtsa
- Песни, собранные П.Н. Рыбниковым. Изд. 2-е. Под редакцией А.Е. Грузинского. В 3-х томах. М., 1909.