Одну из интереснейших повестей Адель Алексеева посвятила актрисе русского крепостного театра Прасковье Ивановне Ковалёвой-Жемчуговой.
Интерес к истории, семейным архивам, биографиям известных людей у редактора издательства «Молодая гвардия» Адели Алексеевой проявился в изучении ярких судеб женщин и их творчества. Не прошла она мимо трагической жизни крепостной актрисы Жемчуговой.
Повесть об актрисе состоит из маленького вступления от автора и одиннадцати глав. Читать легко и интересно, чувствуется отношение писательницы к героям и событиям. Слово живые, предстают люди 18 века: крепостные крестьяне, богатые помещики, актёры крепостного театра...
Представьте себе, жила в деревне Ярославской губернии девочка с чудесным голосом, дочка кузнеца. Работала на барщине, знала, что такое подневольный труд. Но судьба распорядилась так, что с одиннадцати лет она оказалась в иной обстановке, в большом городе, в театре у богатого вельможи — графа Николая Шереметева, который, не жалея ни сил, ни денег, создавал театры в Кускове, в Останкине, в Москве.
Раньше она пела старинные песни, убегая в лес, завидовала клёну, мечтала о воле для себя и своей семьи, теперь же ей предстояло многому учиться: освоить грамоту и музыку, господские манеры и танцы, учтиво говорить и играть на сцене театра. Так «колокольчик», как её называли на родине, стала актрисой.
Юная артистка не имела права выбирать свою судьбу, она была собственностью, вещью графа, зависела от его прихоти и настроения. Природную красоту, певческий дар и абсолютный слух девушки Шереметев оценил по достоинству. Отметим, что он был талантливым режиссёром, читал и разбирал с крепостными актёрами пьесы, репетировал, организовывал постановки, и скоро добился, что его театр стал образцовым.
Прасковья мечтала, что её искусство понравится изысканной публике, погружалась в романтические истории своих героинь, наивно полагая встретить настоящую любовь. И очень скоро в неё влюбился сам граф, дал ей новую фамилию — Жемчугова, но жениться не мог из-за неравного положения. Ни родные, ни высший свет — никто не принял бы его решения. Он человек знатный, состоятельный, но ограниченный во взглядах на крепостничество. Ему не приходило в голову, что его крепостные тяготятся неволей и мечтают о свободе. К тому же был он горяч, решения принимал быстро и требовал полного повиновения от слуг.
По воле графа Прасковья жила в столичном Петербурге, выступала в построенном для неё театре, похожем на дворец, занималась любимым делом. Но жизнь её оборвалась на пике славы в тридцать три года. Однако в истории русского театра имя певицы осталось навсегда.
Адель Алексеева
КОЛОКОЛЬЧИК
Я хочу рассказать вам, ребята, про девочку, дочь кузнеца, которая стала актрисой.
Это было давно, когда ещё не было кино и телевизора, а театры были редкостью. Только при домах очень богатых людей стали строить небольшие театральные сцены и подбирать для них актёров. «На киятре» — как тогда говорили, играли слуги князей и графов — крепостные артисты.
В Москве, близ Останкинской телебашни, стоит Останкинский музей. Когда-то, двести лет назад, здесь и играли крепостные актёры театра, который принадлежал богачу графу Шереметеву. Вот в этом театре и играла Прасковья Ивановна Жемчугова.
КОВАЛЁВЫ
В те времена в России на тысячи верст простирались леса. Реки, луга и пашни вдоль рек, деревушка, и снова лес. Были, конечно, и города, но мало их, встречаются редко. А так — всё леса да пашни, да деревушки, да снова леса...
В одной из таких деревушек в Ярославской губернии, в семье кузнеца и родилась будущая актриса.
Сколько помнит себя девочка, вокруг тёмные стены да светлые окна. А окна светлые оттого, что родные места славились мастерами по дереву. Украшали мастера свои избы затейливой узорной резьбой. Не велико и украшение, а всё веселее жить.
Часов в деревне не было. Часами было солнышко. Розовеет небосклон рассветом — шли в поле крепостные крестьяне. Со стариками и старухами, с малолетними детьми. Садилось за дальний лес солнышко — семья собиралась за столом.
Щи хлебали из глиняной чашки. Ели кашу. Жевали молча. Пятеро детей в избе, а за столом тихо. Грозен отец, сидящий во главе стола. Чуть не так — а ну-ка ложкой, да по лбу. Не до веселья. Да и то сказать — устали за день.
Старшая дочка положила ложку. Отец строго — ешь!
Слово отца — закон. Взяла Прасковья ложку, и снова — за кашу.
Иван Ковалев работал у барина кузнецом. Приходили к нему из окрестных деревень — коня подковать, скобу выковать, косу, ковш. От слова «ковать» и прозвище ему дали — Коваль. А потом фамилия появилась — Ковалёв.
И вся семья — Ковалёвы.
Когда праздник и не надо работать на барщине, мать весело кликала дочь:
— Прасковья!
В руки — лукошки плетение, на ноги — лапти липовые, и — в дорогу! В дальний лес!
В лесу Параша находила свою любимую поляну. Там стоял её любимый клён. Небольшое, стройное, складное, ровненькое дерево, всё будто облитое листьями. Нигде — ни в саду, ни в лесу — такого дерева не найдёшь. Только здесь, на светлой поляне. На воле! Параша любовалась милым клёном, обнимала его.
А вокруг столько разных птиц! Они пели здесь, кажется, особенно весело. Параша замрёт, бывало, и про грибы да ягоды забудет.
— Фьють!.. Чив, чив!.. Зью, зью!..
Она вторила им. Казалось, птицы принимали её в свой хор. Параша радовалась и чувствовала себя вольной, как птица.
Тут мать звала Парашу:
— Ау! Ау!
Шли к озеру. Садились на берегу, перебирали грибы и любовались тихими водами. Облака белыми шапками неспешно плыли в озёрной воде. Синий лес глядел на них не сердито, не угрюмо, а с тайной думою. О чём была дума? Кто знает... Небось о воле, о счастье, о радости жить?
Низким грудным голосом, протяжно и как бы нехотя запевала Матрёна Ивановна.
Шла утица по бережочку,
Шла утица по крутому.
Ей начинала подпевать девочка, всё скорее и всё веселее приговаривая:
Вы ути, ути, ути, ути, ути.
Вы куда ушли, ушли, ушли?..
А потом замедляя песню:
Воротитесь назад,
Гуси серые летят!
Параша брала высоко и тонко, а мать низко. Красиво звучала песня!
Параше, когда она пела, виделся клён на любимой поляне, выросший под ласковым солнцем широко и вольно. Слышался шелест ветвей, плеск озёрных вод, шум крыльев пролетающих птиц.
— Колокольчик ты мой! — обнимала дочку мать.
„НА КИЯТР"!
— Стук! — стук! — стук! — похоже, ехала бричка. Отец выглянул в окно.
— Управляющий!
Все всполошились.
Бричка стала.
Иван вышел на крыльцо. В бричке с управляющим сидел ещё кто-то незнакомый. Управляющий сразу приступил к делу.
— Барин повелели детей, которые к танцам и пению расположены, в Москву доставить на киятр!
— Чо есть тако — киятр?
— Киятр — это где поют и пляшут. Дурак!
— О! — второй гость протянул к Параше руку.— Глазки подобны сливам. Пой!.. Можешь?
Параша растерянно взглянула на мать. Обе были напуганы. Тогда отец подтолкнул дочь и басом завёл:
— Ка-лин-ка, калин-ка...
Мать нерешительно подтянула:
— В саду ягодка малин-ка...
Параша одна высоко, с переливами продолжала:
— Под сосною, под зелёною
Спать положите вы меня...
— О!.. — сказал человек в туфлях с пряжками. Пряжки эти Параше особенно запомнились. Никогда не доводилось ей видеть таких пряжек.
— Барин! Зачем графу надобны наши детки? — робко спросила Матрёна Ивановна.
— Веселить надобно графа, киятр они хочут. Кто господину услужить должен? Слуги, холопы его! Вы есть собственность графа Шереметева. Вы есть то же, что... эта скамейка или эта деревня, лес.
Управляющий повернулся к девочке:
— Собирайся! Будешь жить как барыня. Грамоту учить, музыку, манеры господские.
Тут только отец с матерью поняли, что их любимую дочь хотят куда-то увезти. Мать побледнела, хлопнулась в ноги гостю:
— Помилуй, батюшка, да как же мы без неё? Без цветочка, без колокольчика нашего?
— Молчи, дурища! Да знаешь ли ты, где она жить будет? Что есть-пить будет? Барыней будет твоя девчонка.
Вечером Иван Ковалёв пришёл со своей кузницы почерневший, злой, совсем сгорбившийся. Ковалёв знал своё крепостное, зависимое положение, знал, что «приписан» к графу и права куда-нибудь уехать или пожаловаться не имел. Но чтобы не распоряжаться своими собственными детьми! Этого он не мог стерпеть!
Напился с горя кузнец допьяну и клял на чём свет стоит всех — управляющего, и графа, и соседа своего, но больше всех доставалось ни в чём неповинной жене да детям.
— Угомонись, отец!— плакала Матрёна Ивановна.— На детях лица мет. Напугал ты всех.
Плакала она оттого, что увезут её любимую дочь, что некому будет заступиться за неё, угомонить вспыльчивого мужа.
А Парашенька уложила отца на лавку. Гладила отцову бороду. Принесла отцу ковш с квасом. Кузнец вдруг прижал к себе её головёнку и то ли зарычал, то ли заплакал.
— Не плачьте, тятенька,— уговаривала девочка.— Я вас не позабуду, не брошу, бог даст, деньги будут, я вас из неволи выкуплю...
ЗАЧЕМ УЧИТЬ СОЛОВЬЯ ПЕНИЮ?
Три дня ехали в Москву. На четвёртый день Параша увидела голубой дом с белыми колоннами. Вокруг дома были дорожки, такие ровные, словно их по верёвочке делали. Дорожки посыпаны желтым песочком. Деревья и кусты аккуратные, затейливо подстриженные. Клумбы с невиданными цветами. Пруды с прозрачной водой. Такова была усадьба графов Шереметевых — Кусково.
Таких девочек, как Параша, тут немало. И одна другой лучше. Подбирали их так, чтоб «ликом приятны, станом стройны и видом чтоб негнусны были», а «особливо чтоб голос приятный был».
Учили будущих артистов многому. Танцевать и петь отменно. Грамоте, арифметике, географии — науке о разных странах. Итальянскому и французскому языкам: графы-то по-французски говорят, а в операх поют по-итальянски.
Смотрела за девочками бабка Арина Кирилина. Бабка Арина говорила: «Граф приказали, чтоб крепкое смотрение за вами было. Чуть что — по щекам, аль на воду посажу. Это ещё у нас старый барин добрый, а у других как? Эвон — розгами сечь приказано».
Параша сначала пуглива была, как козочка, и неловка, как все деревенские дети. Однако когда подвели её к музыкальным инструментам, совсем перестала бояться.
...Желтые, похожие на костяные, палочки на деревянной доске издавали нежные звуки. Назывался инструмент — клавесин. А звук струн виолончели похож был на голос матери, который медленно плыл над лесным озером.
Учитель пения, приехавший в Россию из солнечной страны Италии, учил Парашу нотной грамоте. Когда учитель услышал голос девочки, лицо его расплылось в блаженной улыбке и он прошептал: «Соловей!»
— Абсолют!— говорил он потом. Это значило, что у Параши Ковалевой абсолютный слух, она с первого раза без ошибок повторяла мелодию. И добавил: — Соловей! Зачем учить соловья пению?!
ГРАФ
Однажды девочки остались одни. Новенькая девочка, Таня Шлыкова, предложила сыграть в «молчанку».
— Как это? — спросила Параша.
Та сделала страшные глаза и велела повторять: «Сорок анбаров сухих тараканов, сорок кадушек соленых лягушек, кто промолвит, тот и съест».
Никому не хотелось «есть» такую гадость, и все молчали.
Тут вошла надзирательница, спросила что-то, ей никто не ответил. Надзирательница пришла в ярость.
— Дурищи!— кричала она.— На хлеб, на воду посажу!
Подскочила к первой попавшейся девочке и принялась бить по щекам.
Скрипнула дверь, и на пороге показался высокий человек в голубом камзоле.
Надзирательница охнула. Человек в камзоле брезгливо поморщился:
— Мы не приказывали бить. Как ты посмела?
Так в Кускове появился молодой граф Шереметев. Отец его, Петр Борисович Шереметев, был самым богатым вельможей при дворе императрицы Екатерины Второй.
Вельможа Шереметев захотел создать домашний театр. Настоящий театр, как в Европе. И потому отправил своего сына Николая во Францию, в Италию — пусть узнает, что нужно для создания театра. Юноша покупал ноты, пьесы, книги о том, как происходит театральное действие. Как строится сцена в театре. Как делаются декорации. Из каких инструментов состоит оркестр. Как изобразить на сцене дождь, гром, наводнение...
Николай Петрович Шереметев привез из-за границы музыкантов, архитекторов, учителей танцев, инструменты. Пусть русские крепостные, глядя на эти инструменты, сделают свои, и не хуже, а лучше!
В Кускове Николай Петрович Шереметев взялся за театральное дело всерьёз. Читал артистам пьесы, бывал на репетициях. Был он горяч, решения принимал стремительно, требовал полного повиновения. Впрочем, ему и в голову не приходило, что крепостные могли ослушаться.
Был внимателен к ученикам. Бывал у них в «репетишной», слушал, сам играл на разных инструментах. Если кто из будущих актеров заболеет, приносил лекарства.
Граф сразу отметил среди учениц черноглазую застенчивую девочку — Парашу Ковалёву.
ДЕВОЧКА ПРАСКОВЬЯ ИВАНОВНА
— Граф велели тебе идти в репетишную! — громко прошептала, вбегая, Таня Шлыкова.— Скорее, Параша!
Побежали. Дорогой Таня не умолкала: так интересна была новость.
— Их сиятельство сказали, будто надобно петь в опере.
— Какой опере?
— Теперь же узнаешь. Раз они велели. Другие не согласные, про тебя сказывали: «мала ещё». А граф говорят: «маленькая да удаленькая...»
Параше не исполнилось ещё одиннадцати лет, когда граф определил её играть на сцене.
И вот настал день премьеры — 29 июня 1779 года.
В усадьбу въезжают золочёные кареты, экипажи. С запяток соскакивают лакеи, торопятся открыть дверцы. Парадные мундиры, камзолы, пышные дамские прически. Звучит музыка, бегают слуги. Артисты пробуют голоса.
А в уголке, плотно сжав маленький рот, стоит черненькая девочка с гладко причёсанной головкой. «Только бы не потерять от волнения голос! Только бы не забыть роль! Только бы не думать, куда девать руки, как поставить ноги!»— про себя повторяет девочка, и лицо её бледнеет, а глаза становятся всё больше, блестят всё ярче...
Когда надо выходить на сцену, девочка совершенно спокойна. Откуда взялись плавные движения? Уверенный голос?
Сановитые гости держат в руках программки. Там напечатано, что при домовом театре его сиятельства графа П. Б. Шереметева будет представлена комедия Гретри «Опыт дружбы». Роли исполняют... Возле каждой роли стояла фамилия артиста, имя и отчество. Служанка Губерт — Прасковья Ивановна... Гости возмущены: крепостная девка Парашка — и Прасковья Ивановна! Большой самовольник этот граф, он нарушает все правила света. По отчеству назвать девочку одиннадцати лет!
Голубой занавес поднят. Перед сценой сидят музыканты. В ложе на стульях с золочёными ножками — важные гости.
А на сцене происходит вот что. Бланфор и Незлой—друзья. Они любят прекрасную индианку Корали. А Корали любит Незлона. Сила дружбы такова, что Бланфор благословляет любовь товарища.
Параша играла служанку Корали — Губерт. Маленькая Губерт была мила, изящна, лукава, послушна. Она тоже искренне верила в честную дружбу, в благородную любовь, в настоящих сильных людей.
Опера прошла с успехом, гости кричали: «Браво!», аплодировали.
Вероятно, многих умилила и поразила юная актриса. А она кланялась, улыбалась и была счастлива.
Девочка поняла — она будет актрисой.
ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ
День рождения был самым счастливым днем в году. Жаркий месяц июнь. Запах цветущей липы. В парке поют птицы. Трепещет листьями любимый клён. И здесь у Параши, как и дома, появился любимый клён, стройный, выросший под солнцем на широкой поляне.
Сегодня Параше — семнадцать. Многое изменилось в её жизни. Сыграны десятки ролей. Среди её героинь — бедные воспитанницы, барышни, госпожи.
Теперь у Параши другая фамилия. «Что за Ковалёва? Дать ей звучную фамилию!» — решил граф и назвал её Жемчуговой, а подругу её, Таню Шлыкову, окрестил Гранатовой. И подарил им по кольцу. В каждом колечке — жемчуг с гранатом.
Ах, какое славное утро! Как всегда, в этот день радостью пахнет липа, о радости поют птицы и о том же, наверное, шепчут листья любимого клёна.
И дома о том же шепчут листья клёна. Где-то сейчас мать, братишки, любимая сестра Матрёша?
Все небось в поле. Скоро пора травы косить... Параша исправно посылает семье деньги. Невелики деньги, да всё помощь...
Тук-тук... Кто-то тихонько стучит в дверь, как царапается. Кто? Верно, это её бесценная Танюша. Параша вскочила, подбежала к дверям. Так и есть! Таня с букетом фиалок.
— Ах, Пашенька, миленькая, как я тебя люблю!.. И сказать не могу!.. Хочешь, выпрыгну в окно?
— Что ты?! — испугалась Параша. — Глупенькая! Ты же у нас лучшая танцорка... Угомонись.
— Нет? Тогда давай клятву дадим!
— Какую? — спросила, улыбаясь, Параша.
— Чтоб всю жизнь вместе!
Параша посмотрела на подругу долгим взглядом и очень серьёзно сказала:
— Согласна. На всю жизнь! Я тебе верный ДРУГ.
И они бросились друг другу в объятья.
Потом Таня заговорщически прошептала:
— А какой подарок тебе велели сделать граф!
— Какой?
— А вот знаю и не скажу!
Граф приказал накрыть праздничный стол в своей столовой и пригласил всех артистов.
Торжественно играли музыканты, слуги подавали одно блюдо за другим. Граф был милостив, говорил любезные слова: мол, жемчужина она в его театре.
А потом, словно по мановению руки графа, случилось чудо: в комнату ввели... сестру Матрёшу! Параша вскочила. Лицо её просияло счастьем. Как добр к ней граф!
...Вечером, когда все разошлись, Таня, Параша и её сестрёнка слушали, как заливаются в парке соловьи. А потом запели, как, бывало, певали дома, с матерью.
Ой да ты поле моё.
Всё-то ты да поле изукрашено
Травушкой-муравушкой, цветочками да василёчками...
Таня шепнула:
— Ты видела, Пашенька, как смотрел на тебя граф? Ой как глядел! Любит он тебя...
Параша испугалась:
— Что ты говоришь, опомнись, Таня! Гнев ли, любовь ли господская — не надо, не надо!
ХОРОШО ТЕБЕ, КЛЁН!
Служанка, бедная родственница, воспитанница, горничная, милая пастушка — сколько сыграно ролей!
Добрая, милая, простая — эти качества её героинь — черты её собственного характера. Легко играть себя.
Встретит Параша во дворе бабку Арину — та еле-еле идёт.
— Что с тобой, баба Арина? — спросит Параша.
— Стара стала — ноги не ходят, спина деревянная. Отправят меня назад, в деревню, что стану делать?
— Как же? — говорит Параша. — Там лекаря нет, и детей у тебя нет, помочь некому... — Лицо Параши выражает такое сочувствие, что бабе Арине уже вроде и легче.
— Поговори с его сиятельством...
Конечно, Прасковья Ивановна просит графа не отправлять старушку в деревню. И граф не отказывает любимой актрисе.
Своим героиням актриса так же горячо сочувствовала, как и людям, с которыми встречалась в жизни. А как часто жизнь её героинь напоминала ей её же собственную жизнь. Такие роли подбирал ей граф.
Граф и в самом деле полюбил свою крепостную актрису Прасковью Ивановну Ковалёву-Жемчугову, хотел назвать её своей женой. Но разве это возможно? Жениться на крепостной? Общество его отвергнет, родные проклянут.
...В пьесе французского писателя Вольтера рассказывалось о том, как герой полюбил бедную воспитанницу Нанину. Семья же принуждала жениться на избалованной капризной баронессе.
Читали пьесу, как обычно, вслух. Все невольно замерли, когда Шереметев произнёс слова:
Удержит ли меня её простое званье?
О нет! В ней много так ума. образования!
Неужто посмотрю, что скажет свет?..
Параша низко опустила голову: это же мучило её в жизни... А какой ответ приготовил автор пьесы, Вольтер?
Пускай кричат, его я мненье презираю.
И счастья своего на блеск не променяю.
Граф был смел, но неужели, правда, можно презреть мненье света?
Героиня в пьесе говорила:
Жестокое мученье — иметь Высокий дух и низкое рожденье.
Параша ещё ниже опускала голову. Жестокое мученье — иметь высокий дух и низкое рожденье!
Однако графу и в голову не приходило написать «вольную» своей актрисе. Шереметев уверен, что его крепостным так хорошо, что только неблагодарный может проситься на волю.
Крепостной архитектор Миронов умолял Шереметева отпустить его на волю: «...Приходя в совершенное изнеможение, прошу Ваше сиятельство, премилосердный государь, покажите мне Ваше снисхождение, благоволите отпустить меня на волю... дайте спокойно окончить остаток дней». Шереметев на письме Миронова написал: «Вразумить Миронова, что таким наглым и безумным образом от господина просить ничего не дозволено».
Их сиятельство граф поселил актрису в графском доме. Затем стал строить театр-дворец в Останкино, дворец для крепостной. Он оказывал ей всяческие знаки внимания, дарил дорогие подарки, обещал даже «вольную» семье.
Актриса принимала подарки без восторга. Благодарила, придавая бриллиантам не больше значения, чем букету васильков.
И опять приходила Прасковья Ивановна к любимому клёну, что вольно рос на широкой поляне. Рос свободным и сильным, и потому постоянно шептали о счастье его багряные листья.
А счастлива ли она, Параша? Счастлива, конечно, своей жизнью в театре. Счастлива и любовью графа. И дружбой Тани. И благодарными слёзами бабы Арины.
Да только скучно, однако, в неволе. Клёну этого не понять. Растет, радостно тянется и ввысь и вширь весёлое дерево.
Хорошо тебе, клён!..
„МОЯ СУДЬБА В МОИХ РУКАХ!“
...Девушка по имени Элиана любит храброго воина. Однако они не могут пожениться, так как у народа, который зовется самнитяне, есть закон: старейшина решает, кого выбрать юноше в жены. Лишь в исключительных случаях — когда юноша отличился особой храбростью, вернулся с войны победителем, — он сам решает свою судьбу.
Девушки у самнитян тихие, послушные. Только Элиана, роль которой исполняет Параша Жемчугова, не хочет жить так, как велят старейшины. Хочет жить так, как велит сердце.
В те времена театральное действие не похоже было на сегодняшние постановки. Актеры обращались не к тому человеку, с которым разговаривали, а к публике, к залу. И зрители хорошо видели на лицах актеров все оттенки чувств.
Лицо Элианы-Жемчуговой бледно, глаза горят, тонкие руки вытянуты вперёд. Она хочет идти туда, где сражается её возлюбленный, — на войну. Высоким голосом она поёт свою арию:
Любовь нас может съединити.
Когда закон противен нам.
Хотя нельзя нам вместе жити,
Но можно жить окончить нам.
Да, лучше вместе умереть, чем жить врозь!
Старая самнитянка недовольна Элианой, она «содрогается речей сих». А Элиана отвечает:
— «Мне содрогаться? Содрогаются одни только преступники... Если бы мы могли мыслить и чувствовать сами собою, то кто бы осмелился господствовать над нашими сердцами?.. Если бы от самого детства мы не были приучены к налагаемому на нас игу, и не покорили ему наших мыслей...»
Раздается торжественная музыка. Героиня берет лук, колчан, стрелы и уходит на войну, за своим любимым...
Задвигается голубой занавес. Параше надо бы отдохнуть. Но она не отдыхает, она через щелку в занавесе смотрит в зал. Что там?..
Зажглись сотни свечей. В графской ложе, в большом кресле, похожем на трон, — император Павел I. Рядом его сиятельство граф. Улыбается? Как будто даже поглядывает на сцену, догадывается небось, что Параша волнуется.
А в зале важные сановники, увешанные крестами и звёздами. Их дамы сверкают драгоценностями. Ох, как нелегко Прасковье Ивановне на таких представлениях! То ли дело в Кусково летом, когда собирается по нескольку тысяч зрителей, и только малая часть из них сановники, а больше из окрестных мест, люди простые.
Понимают ли сегодняшние зрители, что хочет сказать им она, Прасковья Ковалёва, простая крестьянка, великая, по мнению графа, актриса?
Щёки так пылают, сердце так бьётся, что Параша вынуждена всё же пойти к себе в кабинет — отдохнуть. Скоро снова на сцену.
...Враг отражён. Под звуки марша самнитянские воины входят на сцену, несут захваченное в битве оружие. Храбрых героев чествует народ. Однако кто этот воин, что спас вождя? В головном уборе, украшенном перьями и драгоценными камнями, в зелёном плаще? Самнитянки осыпают воина цветами. Он — герой, он имеет право сам выбрать себе жену. Кого он выберет? Снят шлем — и рассыпаются волосы. Все видят, что храбрый воин, спасший вождя, — девушка, Элиана!
— Браво, браво! — кричат в зале. Аплодирует даже всегда всем недовольный император. Далее просит отдать Жемчуговой перстень со своей руки. Такова монаршая милость.
...Гости разъехались. Экипажи движутся от Останкинских ворот — в Москву. От Останкинских ворот до первой заставы Москвы путь освещён горящими бочками. В бочках — осмоленный горох. Горит в ночи видимо-невидимо огней. Тьма от этого гуще, чернее.
Прасковья Ивановна глядит на огни, как будто зовущие куда-то в черноте ночи, и думает про перстень, который ей подарил сегодня император. Сделает ли этот перстень её счастливее?
В черноте ночи видится Прасковье Ивановне клён с весёлыми листьями, давний её дружок, вольно растущий на широкой поляне. Видится Элиана, сражающаяся за счастье быть свободной. Видится мать, поющая тихим голосом про вольную волю над синей озёрной водой...
В ПЕТЕРБУРГЕ, НА ФОНТАННОЙ УЛИЦЕ
«Ехи» — такого слова сейчас нет. А тогда, двести лет назад, оно означало плохие слухи, ехидные разговоры.
Родственники и знакомые давно были недовольны поведением графа. Во-первых, он играл на виолончели вместе с актёрами-крепостными. Во-вторых, появлялся на представлениях в театре рядом с ней, актрисой, дочерью кузнеца, крепостной. Они не кланялись ей, не замечали её, разумеется, не приглашали к себе. Мало того, сами крепостные, по наущению господ, дразнили её — посылали мальчишек с записками: «Надо коня подковать».
...Шереметеву велено ехать в Петербург. Потянулся длинный обоз: музыканты, актёры, музыкальные инструменты, костюмы, декорации... Долго тащились по расхлябанным дорогам. Прибыли в столицу, в графский дворец, что стоял на Фонтанной улице.
Граф произведен в обер-гофмаршалы. Целыми днями пропадал он теперь в Гатчине, в Павловске, в Зимнем дворце. Там, где царь и царская семья. Обеды, заседания, парады, приёмы — всюду должен быть первый вельможа России.
— Ах! — щебетали дамы, — первый богач, первый жених, первый красавец.
Параше роскошный дом на Фонтанной улице казался золотой клеткой. Не играли спектаклей, не принимали гостей. С Таней Шлыковой сидели наверху. Было тихо. Только сквозь толстые стены дворца доносились «дурные ехи»...
Грустные мысли — рассадник болезней.
В туманном Петербурге с его сырым воздухом, дождями, в груди Параши всё чаще возникали хрипы. Она кашляла. «Чахотка» — говорили врачи.
Когда граф увидел, что жить Прасковье Ивановне осталось немного, решился. Испросил у государя разрешение жениться.
Венчание у них было с плохими приметами. Первое — когда ехали венчаться, конь споткнулся. Вскоре — кольцо в церкви упало у батюшки, не успел надеть...
КАК ОТЗВЕНЕЛ КОЛОКОЛЬЧИК
— Ты не грусти, Парашенька, — говорила Параше верная подруга Таня. — Всё ещё воротится. Вот приедем домой, в Останкино, и опять петь, танцевать будем.
Актриса брала арфу, перебирала струны, благодарно глядя на Таню, и говорила:
— Скучаю я без театра. Петь бы! Да так, чтобы не одни гости графские слушали, а чтоб для всех...
Задумчиво глядела на Таню Шлыкову первая актриса русского крепостного театра Прасковья Жемчугова. Видела в Таниных любящих глазах маленькую девочку Парашу, которую мать ласково звала лесным колокольчиком. Видела клён на широкой поляне. Слышала, как шепчутся о счастливой судьбе его резные листья. Как о том же плещут голубые озёрные волны. Как поют деревенские бабы в синем ярославском лесу...
Шла утица по бережочку,
Шла утица по крутому...
Как хотелось и ей вступить в знакомую песню!
Как хотелось ей выйти на сцену! Чтобы над головою высокое небо, а вокруг сцены — такое множество людей, что не охватишь взглядом. Из городов, из сёл, из деревень...
Но... не суждено было больше петь ей в любимом театре.
Кончилась песня соловья.
С клёна упали листья.
И колокольчик отзвенел.
Было Прасковье Ивановне Ковалёвой-Жемчуговой тридцать три года.
Литература
Алексеева А.И. Колокольчик: рассказ об актрисе русского крепостного театра П.И. Ковалёвой-Жемчуговой/ А.И. Алексеева; худож. А.Н. Аземша. — Москва: Малыш, 1988.
