Эдуард Юрьевич Шим (настоящая фамилия писателя – Шмидт) родился в 1930 году. Во время войны оказался в эвакуации, а потом и в детдоме.
Подростком начал работать, был и столяром, и токарем, и шофёром, и даже садовником, любил мастерить руками причудливые поделки. Окончил Ленинградское архитектурно-художественное училище, работал в конструкторском бюро. Когда по-настоящему увлёкся литературой, стал писать рассказы о природе, печатался в детских журналах «Мурзилка», «Пионер», вошёл в редколлегию толстого журнала «Знамя».
Микрорассказы и сказки Эдуарда Шима просты и незатейливы, обычно это диалоги трав и деревьев с любознательным человеком, который делится своими открытиям и знаниями, восхищается привычным, считая, что «и бобры, и деревья, и травы, и цветы – наши братья, потому что у них у всех есть общая колыбель – Земля».
Кто этот человек? Главным образом охотник, собиратель трав, лесник. Для писателя лес и поле роднее родного дома. Автор рассказов умеет заглянуть в глаза росному утру, услышать, как разламывается снежинка, упав на тонкую берёзовую ветку.
Э. Шим
Самые храбрые
Кругом деревни поля ещё чёрные, а одно – будто зелёной краской залито. Весёлые ростки, одинаковые, как ратные братцы, тянутся кверху. Когда же они успели вырасти?
Мама сказала, что это хлеб – озимая рожь. Её тут прошлой весной посеяли.
Зёрна успели до морозов прорасти и поднять над землёй зелёные пальчики.
Потом их снегом закрыло. Наверно, холодно было под снегом. Страшно... Темно!
Но ростки терпели, ждали весны. И, как только она пришла, выбрались из-под снега. Зато теперь первыми греются.
Самые храбрые!
Берёза
Мы, берёзы, хозяйки добрые. Землю украшаем.
Куда ни пойдёшь, – везде нас встретишь.
И в густом лесу берёзки стоят.
И на болоте, среди кочек да мхов.
И на сухой земле, на песке, на старом пожарище, даже среди камней-валунов, на горах каменных берёзки прижились.
Было место самое гиблое, самое пропащее. А пришли туда берёзки, встали – и сразу похорошело кругом.
Листва шёлковая шелестит-нашёптывает, птицы на ветках гнёзда вьют, от белых стволов свет над землёй разливается.
Забредёт человек, глянет – и не уйти ему с этого места.
Красота приворожила.
Цветной венок
(отрывок)
Очень люблю радугу – радости чудесную дугу.
Цветными воротами перекинется она над землёй, засверкает, заблестит – залюбуешься! Только вот всегда радуга далеко-далеко. Сколько ни иди, как ни спеши, всё равно близко не подойдёшь. Рукой не дотронешься.
Я так и называл её – «далёкое чудо».
И вдруг увидел радугу у себя в палисаднике.
От ночного дождя разлилась между грядами голубая лужа. В ней купались скворцы. Для них лужа большая, как озеро. Забрались они бесстрашно в середину, грудью падают в воду, крапчатыми крыльями взбивают её, привзлётывают... Брызги над лужей – фонтаном!
И так скворцы отчаянно трещат, что сразу можно понять: ух, какое это удовольствие – утреннее купанье!..
И вдруг над весёлыми скворцами, над голубой лужей зажглась в брызгах крошечная радужка. Будто осколочек от настоящей большой радуги. И горит-переливается семицветным огнём...
Прямо вот здесь, близко-близко. Рукой подать!
Я руку протянул.
Вспорхнули скворцы. Брызги осыпались, цвета погасли.
Выскользнула из моих рук радужка...
А мне всё равно радостно. «Вот ведь, – говорю себе, – как бывает! Думаешь – чудеса далеко, не дойти к ним, не доехать... А они тут. Рядом».
Ёлкино платье
Продираешься через ельник, а чёрные елочки колются:
— Не трогай нас!
— Подумаешь, тихонечко задел.
— И тихонечко не задевай. Мы свою одежку бережём.
— Да что за одёжка у вас такая особенная?
— Иголки наши зелёные не листья. Не меняются каждое лето.
— Так что?
— Вот выросла свеженькая еловая лапка, а иголки на ней сменятся только через семь лет.
— Да, не скоро.
— Вот и приходится беречь!
Подорожник
Отгадайте, что за доктор Айболит у дороги сидит?
Подорожник.
Трава такая незаметная. И незаметная, и терпеливая, и живучая.
Растёт где придётся. На булыжной дороге, между камней. На сухой, утоптанной тропинке, где земля растрескалась.
Наступишь на него — вытерпит.
Проедет по нему тележное колесо — вытерпит.
Грузовик по листьям прокатит — всё равно вытерпит. Приподнимутся листья, расправят жилочки, разгладятся.
Сам себя лечит подорожник.
А недавно я ногу поцарапал, и заболела у меня нога.
— Подорожник, вылечи!
— Давай вылечу.
Сорвал я листик подорожника, приложил к больному месту. И всё зажило.
Ландыш
Какой цветок в нашем лесу самый красивый, самый нежный, самый пахучий?
— Конечно, я. Ландыш!
— Какие же у тебя цветки?
— Цветки у меня — будто колокольчики снежные на тонком стебле. Приглядись, они светятся в сумерках.
— А запах какой?
— Запах такой, что не надышишься!
— А что же сейчас у тебя на стебле, на месте маленьких колокольчиков?
— Красные ягоды. Тоже красивые. Загляденье! Но ты их не трогай, не срывай!
— Отчего же?
— А они ядовитые!
— Зачем же тебе, нежному цветку, ядовитые ягоды?
— Чтобы ты, сладкоежка, не съел!
Маленьким — холодно
Встречаешь в лесу, в траве, ёлочку-малышку. У неё пожелтела маковка, пожелтели верхние лапки. Будто в огне обгорели.
— Ёлочка, разве был тут пожар?
— Не было.
— А что же случилось?
— Меня зимним морозом обожгло.
— Тебя? Ёлку?!
— Меня.
— Да ты же северное дерево. Стойкое! Выносливое! Неужели ты мороза боишься?
— Пока маленькая, боюсь.
Брусничный кустик
Прижался к старому гнилому пню брусничный кустик.
— Не спеши мимо,— говорит.— Наклонись ко мне.
— Да у тебя ягод мало.
— Не ленись, наклонись... Ягод мало, потому что я старенький.
— Какой же ты старенький? Ростом с вершок!
— Ну и что же... Я давным-давно родился. Когда тут, на вырубке, ещё подрастал лесок. Это сотни лет назад было...
— Сотни лет?
— Сотни... Молодые сосны к небу подымались. Великанами стали. Небо загородили, а я жил. Потом и сосны состарились, начали сохнуть. Их срубили. Остались на вырубке пни-коротышки. А я жил.
— Значит, дольше всех деревьев?
— Дольше. Теперь и пни на вырубке догнивают. И вот уже новые сосенки подымаются...
— Выходит, ты им дедушка?
— Я им прадедушка. И всё равно засыхать не собираюсь. Зимой зелёные листики под снегом прячу. Весной бело-розовые цветочки распускаю. Их поменьше теперь. Но сколько могу, столько ягод тебе и протягиваю...
— Спасибо, прадедушка!
— На здоровье, правнучек.
Чем пахнет весна
Мой отец уехал работать в колхоз. Мама сказала:
— Когда запахнет весной, мы тоже поедем.
А я и не знаю, чем пахнет весна. Не запомнил с прошлого года.
Вот стало солнышко пригревать, сосульки плачут на крышах.
Я говорю:
— Пахнет весной?
— Нет, — отвечает мама. — Весна только ещё улыбнулась. Рано!
Потом снег почернел, забулькали ручьи, воробьи трещат в саду целый день.
Я говорю:
— Пахнет весной?
— Нет, — отвечает мама. — Весна только ещё голос подаёт. Рано!
Наконец растаял в городе снег, совсем тепло, на улицах цветами торгуют. Мама купила букет подснежников, понюхала.
— Вот теперь, — говорит, — настоящей весной пахнет. Пора!
Я тоже стал нюхать.
Оказалось, пахнут подснежники совсем не цветами и не зелёной травой, не листьями.
Обыкновенной землёй пахнет весна.
Самые храбрые
Кругом деревни поля ещё чёрные, а одно будто зелёной краской залито.
Весёлые ростки, одинаковые, как родные братцы, тянутся кверху.
Когда же они успели вырасти?
Мама сказала, что это хлеб — озимая рожь. Её тут прошлой осенью посеяли.
Зёрна успели до морозов прорасти и поднять над землёй зелёные пальчики.
Потом их снегом закрыло. Наверно, холодно было под снегом? Страшно... Темно!..
Но ростки терпели, ждали весны. И как только она пришла, выбрались из-под снега. Зато теперь первыми греются.
Самые храбрые!
Кто просыпается ночью
Всю долгую зиму пролежала картошка в хранилище. И глазки у каждой картошины были закрыты.
Недели спала картошка, месяцы...
Чуть весну не прозевала.
Но теперь настал и картошкин срок. Привезли её на поле, высыпали в картофелесажалку.
Катит сажалка через поле, грохочет: «Просыпайтесь, сплюхи!» Остаются сзади сажалки ряды картофелин в земле.
Темно в земле, будто глухая ночь.
А картошка в этой темноте начнёт открывать глазки. Разбудили её всё-таки! Откроет глазки, увидит, что темно, и начнет к свету расти.
Вкусные камешки
Что едят цыплята?
Я бы ни за что раньше не догадался. Они едят и варёную картошку, и рубленую свёклу, и тёртую морковку, и ячмень едят, и овёс...
А ещё глотают речной песок и гладкие камешки!
Зубов у цыплят нету, жевать нечем. Они камешков наглотаются, и камешками в животе зёрна перетирают.
Жуют пузом.
У нас на колхозной ферме растёт много цыплят. И они уже целую кучу песка и камешков съели.
Мы ещё им принесли.
Вкусные камешки!
Зимние шубы
Как пригреет солнышко, так все звери меняют зимние шубы на летние. И белки меняют, и зайцы меняют, и лисы.
И телята на колхозной ферме тоже снимают зимние шубы.
Я погладил одного рукой, а шерсть так и лезет!
Телятница Нина Петровна дала мне щётку, и я стал помогать телятам снимать шубы.
Вон сколько шерсти вычесал...
У нас на ферме телята особенные. Они зимой в холодном телятнике жили, без печки.
Думаете, простудились?
Ни один даже не чихнул. А шубы у них повырастали такие лохматые, прямо как у медвежат.
И теперь наши телята ничего не боятся: ни ветра, ни дождика, ни снега.
Глядите, какие молодцы!
Большие и маленькие
Большие хрюшки на свиноферме живут отдельно от маленьких.
Большие такие важные, еле ходят.
У них чистота, на полу свежие опилки, стены белой краской покрашены.
Корм им привозят на вагонетках. Сварят обед на кормокухне — и, пожалуйста, прямо к столу.
Ну, конечно, не к столу, а к корыту...
А для питья устроены хитрые поилки. Такая железная чашка на трубе. Свинья нажмёт пятачком — ив чашку польётся вода.
Сколько хочешь, столько и пей.
Забежал к большим хрюшкам глупый маленький поросёнок. Нос у него ещё не пятачком, а копеечкой.
Вот он этой копеечкой понюхал: что большие кушают? Как бы попробовать? Подкатился к корыту, а оно высокое, не достать.
Кушать не дают, так хоть попью! Подкатился к поилке. Тычет снизу копеечкой, а поилка не отпускает воды...
Опять неудача!
Мы отвели поросёнка обратно к маленьким и сказали:
— Нос ещё не дорос, пей своё молоко!
Храбрый опёнок
Много по осени грибов уродилось. Да какие красивые — один другого краше!
Под тёмными ёлками деды-Боровики стоят. На них кафтаны белые надеты, на головах — шляпы богатые: снизу зелёного бархата, сверху коричневого. Загляденье!
Под светлыми осинками отцы-Подосиновики стоят. Все в мохнатых серых курточках, на головах красные шапки. Тоже красота!
Под высокими соснами братцы-Маслята растут. Надеты на них жёлтые рубашки, на головах картузики клеёнчатые. Тоже хороши!
Под ольховыми кустиками сестрицы-Сыроежки хороводы водят. Каждая сестрица в льняном сарафанчике, голова цветным платочком повязана. Тоже неплохи!
И вдруг возле поваленной берёзы вырос ещё один гриб — Опёнок. Да такой невидный, такой неказистый! Ничего нет у сироты: ни кафтана, ни рубашки, ни картуза. Стоит босиком на земле, и голова не покрыта — белобрысые кудерьки в колечки завиваются.
Увидали его другие грибы — и ну смеяться:
— Глядите, неприбранный какой! Да куда ж ты на свет белый вылез? Тебя ни один грибник не возьмёт, никто тебе не поклонится!
Опёнок тряхнул кудрями и отвечает:
— Не поклонится нынче, так я подожду. Авось пригожусь ещё грибникам.
Но только нет, не замечают его грибники. Ходят меж темных ёлок, собирают дедов-Боровиков, кладут в кузовки.
А в лесу холодней становится. На берёзах листья пожелтели, на рябинах покраснели, на осинках пятнышками покрылись. Ночью студёная роса на мох ложится.
И от этой студёной росы сошли деды-Боровики. Ни одного не осталось, все пропали.
Опёнку тоже зябко в низинке стоять. Но хоть ножка у него и тонкая да лёгкая — взял да и повыше перебрался, на берёзовые корни. И опять грибников ждёт.
А грибники ходят в перелесках, собирают отцов-Подосиновиков. На Опёнка по-прежнему не глядят.
Ещё холодней стало в лесу. Засвистел ветер-сиверко, все листья с деревьев оборвал, голые сучья качаются. С утра до вечера льют дожди, и укрыться от них некуда.
И от этих злых дождей сошли отцы-Подосиновики. Все пропали, пи одного не осталось.
Опёнка тоже дождём заливает, но он хоть и щупленький, а прыткий. Взял и вскочил на берёзовый пенёк. Тут его никакой ливень не затопит.
А грибники всё равно не замечают Опёнка. Ходят в голом лесу, собирают братцев-Маслят и сестриц-Сыроежек, в кузовки кладут. Неужели так и пропасть Опёнку ни за что ни про что?
Совсем холодно стало в лесу. Мутные тучи надвинулись, потемнело кругом, с неба снежная крупа сыпаться начала. И от этой снежной крупы сошли братцы-Маслята и сестрицы-Сыроежки. Ни одного картузика не виднеется, ни один платочек не мелькнёт.
На непокрытую голову Опенка снежная крупа тоже сыплется, застревает в кудрях. Но хитрый Опёнок и тут не сплошал: взял да и прыгнул в берёзовое дупло. Сидит под надёжной крышей, потихоньку выглядывает: не идут ли грибники?
А грибники тут как тут. Бредут по лесу с пустыми кузовками, ни одного гриба не могут найти.
Увидали Опёнка, да так-то обрадовались.
— Ах ты, милый! — говорят: — Ах ты, храбрый! Ни дождей, ни снега не побоялся, нас дожидался!
Вот и дождался!
Про царя гороха
Ещё земля не прогрелась до конца, ещё по ночам заморозки бывают, а у нас уже сеют горох.
Не боится он весеннего холода.
Глядишь — вот уже зелёный носик горох показал, вот уже листочки растопырил, вот уже усы закрутил.
И пошёл завиваться кверху!
Над землёй толстые стручки висят, повыше — сладкие лопаточки, а на макушке — цветы корабликами.
Красуется горох, усами шевелит: «Хорош ли я?..»
Хорош!
Глядя на него, коровы да овцы облизываются, у свиней да у кроликов слюнки текут, у гусей, кур да уток глаза разгораются.
А про мальчишек и говорить нечего — давно стручками похрустывают...
Все гороху рады, всяк ему кланяется. Царь горох!
Литература
Шим Э. Рассказы и сказки. - Л., 1971.