В современной фольклористике существует недоразумение, которое уже переросло в состояние конфликта в сознании читающей публики ХХI века.
Это недоразумение заключается в противоречии между целями и задачами фольклористики ХIХ и ХХ века и целями и задачами, которые ставят перед собой читающая публика, раскрывая труды корифеев прошлого. Поиск собственной идентификации, поиск духовных корней русского этноса, поиск критерия отношения к сохранившимся традициям славянской древности – вот что занимает умы современников ХХI века. Для Веселовского, Миллера и Проппа проблемы потери собственной культурной идентичности не существовало. Корифеи нашей науки твёрдо стояли на основании христианской православной культуры, выросшей на почве славянских верований и сохранившей черты так называемого «двоеверия».
Основание культуры – это духовный постулат, который питает всю культуру, как корень дерево, однако он настолько далеко отстоит от современных культурных новаций или заимствований, настолько не похож на них, как далеки и не похожи яблоки на корни яблони. Внимание великих фольклористов было сосредоточено на сохранении тех процессов и деталей древней культуры, которые могли быть преданы забвению и грозили исчезнуть в ближайшие десятилетия, а то, что считалось незыблемой аксиомой существования русского этноса, казалось, не вызывало никаких сомнений и не требовало от них усилий к сохранению. Время кардинально поменяло приоритеты бытия русского народа.
Сейчас нам нужно понять, кто мы такие. Нам нужно знать, насколько достойны и мудры были наши предки, потому что мы слышим: древняя христианская культура постепенно развилась до уровня цивилизации и питает нас по сей день. Мы не чувствуем полноты и богатства вкуса древнерусской и древнеславянской культуры. Нам кажется, что наша культура не способна вскормить нас и воспитать. И нам не понятно, что этому виной: наш испорченный вкус, засилье иностранных влияний или недостатки культуры предков. Многие взгляды направлены на духовные тайны культурно-исторической кухни иных этносов и иных цивилизаций.
Это чувство духовного и культурного голода наших современников как нельзя лучше характеризует духовный кризис русской православной цивилизации, который в современное время достиг критической точки и поставил этнос и страну на грань исторической жизни и смерти: русский мир или победит, или погибнет. Этот кризис вызван духовным вирусом: он подтачивает и пожирает наши силы изнутри.
Во что верят наши дети, если им безразличны ключевые проблемы истории в становлении нашей цивилизации? Кто, как и зачем просвещает наших детей в вопросах истории, в вопросах духовного развития? Кому выгодно, чтобы в школе главенствовал принцип мультикультурализма? Что такое современное язычество?
Ответы на эти вопросы существуют давно. Вопрос в том, кому и зачем они нужны?
Данная статья ставит себе задачей раздвинуть ветви пышно-цветущей кроны русской сказки для того, чтобы увидеть мощный ствол, поддерживающий всю крону, и увидеть взаимное расположение корней великого древа. Другими словами, раздвинуть всё внешне яркое и второстепенное в русской, славянской фольклористике в целях укрепления современной мифологической картины русской культуры.
Для нас миф – это художественно-образная картина бытия. Миф – это не ложь, а реальность. Перспективной целью исследования является раскрытие тайны возрастания мифа в сознании древних славян через методологию христианства к современной картине русского мира. Миф в сознании древних славян трансформировался в плоды – произведения русского фольклора, самым чудесным из которых является русская народная волшебная сказка.
Для того чтобы съесть яблоко, нужно сорвать его с ветки. Это обыкновенная практика потребительского подхода. Можно ли понять всю систему образности русской народной сказки в отрыве от действительности русской культуры синхронического среза? Очевидно, нет. Не в полноте всех историко-культурных и духовных связей социума. Однако уже более ста лет взрослые серьёзные люди не прекращают попытки определить по нескольким яблокам весь комплекс культуры садоводства в древности. В школе на примере русской народной сказки дети учатся постигать образность и символичность.
Интуиция духовности привела древних славян к тому, что в сказках, сказаниях и обрядах мы почти не наблюдаем застывших канонических форм и элементов. Подвижность смыслового наполнения произведений по шкале: знак, миф, образ – весьма велика. Но нас больше интересует устойчивость образов в русской словесности и, конкретно, преемственность, наблюдаемая в древнерусском эпосе: от сказки к былине.
Главная устойчивость славянской мифологии, отражаемая древнерусским эпосом, состоит в том, что и в сказке, и в былине всегда присутствует выход в некий иной мир, который находится за гранью жизни и смерти. Хотелось бы подчеркнуть, что для древних славян этот мир не является загробным, как его привыкли характеризовать историки и культурологи нашего недавнего прошлого. В нашем обиходе сохранилось старое слово, на мой взгляд, отражающее отношение наших предков к этому понятию и раскрывающее его смысл. Это слово – потусторонний. Слово отражает не только прямой смысл: по ту сторону от некоего всем известного поля бытия, но и несёт в себе дополнительную коннотацию полноты обыденного мира, который имеет две стороны и объединяет их в своей целостности. «Потусторонний мир» существует только тогда, когда вместе с ним существует «посюсторонний мир» и существует граница между мирами.
То есть наши предки жили с полным осознанием неполноты их реального бытия. Они прекрасно были осведомлены о существовании неких смыслов бытия, которые весьма непросто не только осмыслить, но и непросто увидеть, но они не стремились их видеть. Они знали: иной мир должен оставаться иным. Не нужно стремиться сказку сделать былью. Только в экстремальных ситуациях возможно, заглянув в потусторонний мир, вынести из него знание, необходимое для выхода из создавшейся опасности в реальном мире. Это способ помощи чуда. Подобное сознание присуще и христианскому мировоззрению. Вероятно, поэтому наши предки-славяне восприняли новую веру столь безболезненно и всей душой. Христианство не низвергло, а существенно дополнило и расширило самосознание древних славян. Низвержение князем Владимиром идолов языческих славянских богов было в большей степени политическим актом, хотя по форме, несомненно, выглядело ритуальным подтверждением принятого князем решения.
Редкие, сохранившиеся ранние былины, отражающие эпоху языческого дохристианского бытия культуры славянских племен, в отличие от волшебной сказки того же периода, повествуют о потустороннем мире совершенно с другой стороны. Образы Вольги Святославовича и Микулы Селяниновича, очевидно, превосходят образы реального князя и реального крестьянина не только масштабно, но и качественно. «Волшебная» мудрость Вольги и надмирная мудрость Микулы, вступая во взаимодействие, не противоречат друг другу, а образуют некую соборную целостность, присущую древнерусскому этносу. Эта целостность заключается в духовно-исторической оценке событий, произошедших несколько веков назад, в соответствии с оценкой современных событий в свете постулатов вечности. Три в одном. Языческая наивность Вольги в восприятии мира дополняется христианской духовностью Микулы, отталкиваясь от которых, читатель сегодня получает понимание глубокого смысла преемственности и механизма духовного наследия предков, которое в современной мидеевистике называют двоеверием.
Современность, язычество и православие в одном моменте прочтения былинного текста. Истинность преемственности раскрывается в трёхсоставном восприятии любого былинного текста вне зависимости от эпохи его создания, поскольку эта троичность является основным принципом древнерусского фольклора и русского былинного творчества. Эта же троичность заложена и в русской народной сказке. В.Я. Пропп, говоря о волшебной сказке, подробно анализирует феномен восприятия времени, присущий всему древнерусскому фольклору, былинам, песням и малым формам.
Времена – сейчас, сегодня и всегда – мы интерпретируем как:
– данный сиюминутно протекающий процесс или действие,
– суету событий, характеризующую повестку данной недели, день сегодняшний, вытекающий из вчера и позавчера по закону причинно-следственной связи
– вечность, присутствующую в любом, сколь либо меньшем, отрезке времени.
Потусторонний мир в былине – это присутствие вечности в любой из былин. Потусторонний мир в сказке менее абстрактен, гораздо более конкретен, ярок, ощутим. Мистические эпизоды, воспринимаемые нами как метафорические картины проникновения Ивана–царевича или какого-либо другого героя фольклора в иной мир с помощью Бабы Яги или каких-либо волшебных предметов, не воспринимались нашими предками, как миф, сказка или мистика. Эти картины чудесной, внезапно явленной образности, были их реальностью.
Миф, образное мышление, действительно, находится по другую сторону от бытового обыденного сознания. Однако эта другая сторона осмысления мира существует в том же самом мире, но на другой ступени развития личности. Способность подняться над реальным пониманием своих детских и подростковых шалостей, над сказкой, над самим собой, приводит личность к взрослению. Повзрослевшая личность не может вернуться назад в прошлое и так же по-детски наивно продолжать понимать этот мир, как он воспринимался до инициации. Мифологическое мышление – это и есть некая ступень в восприятии мира, которая, как многие считают, забывается после её преодоления. Нельзя с этим согласиться.
Мифологическое мышление играет основополагающую роль в табуировании сознания. Табу – безусловный запрет и для ребёнка, и для взрослого. Это та граница, за которую заходить нельзя ни при каких условиях. Табу – это и есть НЕЛЬЗЯ. В самом раннем детстве, слушая сказки про Бабу-Ягу и Кощея Бессмертного, мальчики и девочки в своём воображении представляют образы абсолютного безобразия, образы непримиримого врага. Эти образы очень старого мужчины и очень старой женщины. Они бесчеловечно жестоки и чудесно жизнестойки. Они одновременно несут в себе черты реального и волшебного потустороннего мира. Эти образы, кажется, существуют для того и призваны к тому, чтобы разделить детское мифическое восприятие от взрослого рационально-прагматического.
Почему же мы в современной жизни спешим отречься от метафорично-мифологического восприятия мира? Неужели мы исчерпали его? Когда? С самого детства у нашего поколения восторженное, творческое, мифологическое восприятие заменено на стандартные сказочные или кинематографические реальности. Нам незачем ломать голову, что-то представлять, что-то воображать, в чем-то ошибаться и переосмысливать реальность, которая уже успела стать прошлым.
Для нас сказки – это забавное развлечение, не требующее труда и не всегда заслуживающее нашего внимания. Это мастерски и весьма художественно представленные нам – потребителям – картинки чужого творческого восприятия бытия. Для нас это волшебная, глянцевая реальность нашего мира. Такое понимание обкрадывает нас, лишает нас самостоятельности. Сейчас мы даже не допускаем мысли, что можем и призваны сами сочинять и рассказывать сказки своим детям и внукам.
Мы постепенно разучиваемся быть творцами, мы закапываем свои таланты. Мы теряем то, что принадлежит нам по праву рождения: духовную реальность нашего мира. Предки оставили нам в наследство то, чем мы разучились пользоваться. И всё же… это наследие живёт, но становится уделом не всех, но избранных. Досадно. Массовая культура выращивает не творца, но потребителя. Мы теряем часть себя. Мы уверяем, что миф, сказка – это выдумка, неправда. А в ложь верить нельзя. Мы сознательно уничтожаем в себе веру в истинность сказки или мифа. Так мы уже потеряли лучшую половину нашего мира.
Что же такое миф – простым языком? Миф – это некий текст, тестирующий личность на способность к мифу. По аналогии с анекдотом, который тестирует человека на способность воспринимать юмор. Миф – это особая способность восприятия реальности. Это особое качество сознания личности. Личность, обладающая способностью к восприятию мифа, может путешествовать по внутренним мирам многих людей и понимать всех. Эта способность и свойство открытого сознания. Именно этот тип сознания открывает для нас Христос.
Не могу сказать, связано ли это со спасением души, но знаю точно: православные христиане – люди открытого сознания. Открытость сознания – это способность к восприятию любых неожиданностей вплоть до чуда, способность к принятию нестандартных решений, способность к подвигу и героизму, способность к сопротивлению невидимому врагу, способность к состраданию, способность к одиночеству, способность к радости, способность невозмутимого спокойствия и созерцания, способность к творчеству и сотворчеству – словом, это грандиознейшая возможность роста личности. Русские люди некогда получили эту возможность даром, в результате исторического развития в лоне Русской церкви, и многие воспользовались ей, созидая культуру русского мира.
Однако вместе с уникальными способностями они получили одно качество сознания, способное ниспровергнуть все предыдущие успехи и ставшее великим недостатком в современное время. Люди с открытым сознанием оказались совершенно беззащитны против всевозможных духовных «вирусов», соблазнов и страстей, наводнивших информационную повестку ХХI столетия.
Мы погнались за неким социальным мифом, созданном нашими же предками в начале ХХ века, и оторвались от действительности. Мы неправильно восприняли миф. Не по-христиански. Мы его рационализировали. Миф требует способности целостного восприятия, это обратная сторона рацио. А нам нужна была иная реальность взамен нашей. Мы погнались за волшебным результатом, позабыв, как всё устроено и откуда всё это взялось. Мы оторвались от земли. Мы поднялись над действительностью обыденного сознания и ушли в иную фантастическую реальность. А фантазии, грезы, мечты – это совсем не миф. Мы позабыли о том, что мы – люди и живём в реальном мире, обратной стороной которого является миф. Мы забыли о целостности мифа и реальности.
Результатом разоблачения и популярного разъяснения широким народным массам разного рода существующих в нашей культуре мифологем явилась девальвация аксиологических основ нашего общества, что привело к глубокому духовному кризису. Наука с помощью медиа-средств ниспровергла и дискредитировала те идеалы, которые жили в общественном сознании. Причём этот процесс продолжается. Многим современным родителям, рождённым в эпоху тотального недоверия, невдомёк, что веру, как и любовь, надо беречь и охранять от собственного критического мышления. Именно этому учат русские народные сказки. Способность образного представления самых сложных абстрактных явлений и процессов необходимо разделять со здравым смыслом и практической целесообразностью, как разные этапы в развитии одной личности.
Иван Царевич до сжигания лягушачьей шкурки, хотя и являет для нас образец послушания воли родительской, всё-таки мыслит практически и анализирует события, пытаясь постичь причинно-следственную их связь. Иван Царевич после сжигания шкурки – это человек, готовый на подвиг, который подчиняет своему духовному восприятию реальности самоё реальность: он созидает реальность – он творец.
Русская народная сказка предстает пред нами как таинственное образно-структурированное перспективное знание и чувственно-эмоциональное мистическое табуирование деструктивных процессов реальной жизни через отталкивающие сказочные образы. Русская народная сказка и древнерусская былина – это вечно живой миф, созидающий культуру того или иного этноса. Русская народная сказка, былина – начало воспитания любой религиозности и целостного восприятия мира. Миф – её продолжение на новом этапе взросления личности. Без русской народной сказки, без былины и без мифа личность ущербна, ибо уже не сможет восполнить своей целостности.
Сказка – это то, что сказывается. Былина – это то, что поётся и воспевается. Видеоряд уничтожает сказку, создавая под именем «сказки» совершенно другое творческое явление. Это явление не мифологического, а иллюзорного характера. Вероятно, поэтому понятие мифа многие люди отождествляют с понятием иллюзии или, попросту говоря, обмана.
Настоящая рассказанная сказка, пропетая и исполненная былина – это чудесный собеседник, который раскрывает для тебя чудо. Ни для кого не секрет, что любой слушатель, будь он взрослый или ребёнок, отождествляет себя с главным персонажем песни, сказки. Взрослый критически переосмысливает себя через образ сказочного персонажа, а ребёнок через полюбившийся образ программирует своё будущее. Звучащая мелодика сказа или былины через цели главного героя создаёт и артикулирует для него чудесным планированием и перспективной целью.
Поэтому мы не можем позволить себе в современное время в процессе школьного прочтения и изучения былин и сказок глубокое погружение в труды великих фольклористов прошлого. Сиюминутное эмоциональное восприятие школьника занимательного сюжета былины и сказки нужно раскрывать через триединство трёх сказочных времен. Именно тогда юный читатель почувствует единство вечного, прошлого и сегодняшнего в своём сердце.