На уроках литературы сложнее всего разбирать стихотворения.
Ребята не любят те уроки литературы, на которых приходится анализировать стихи «с разными там Музами и Кипридами» или «про Аполлона», «всё это неинтересно и никому не нужно».
Музы и Киприды можно встретить в поэзии А.С. Пушкина и Н.А. Некрасова. Они хорошо знали и любили античность, много размышляли о роли поэта и поэзии. Пушкин, ничего странного в этом нет, считал своей музой нянюшку, помощницу и наставницу свою, она скрашивала его принуждённое одиночество в ссылке («Подруга дней моих суровых, Голубка дряхлая моя!»).
У Некрасова муза — символ красоты и гармонии, он описывает её то как женщину, сидящую на троне, окружённую цветами и птицами, то как крестьянку, подвергаемую жестокому и позорному наказанию.
В очерке Татьяны Галушко «Две Музы» дано интересное объяснение выбору поэтов.
Татьяна Галушко
Две Музы
И всё-таки он не любил никого
Тогда, кроме Музы...
Это были некрасовские строчки из поэмы «Русские женщины», посвящённые Пушкину. Экскурсовод произнесла их нараспев, почти нежно. Она смотрела не на загорелые лица экскурсантов своей группы, а в белёсую знойную даль моря.
— В те времена,— задумчиво добавила она,— Крым принято было называть Тавридой, как именовали его греки. И Пушкин вспоминал в «Онегине», как Муза его «водила» в час ночной слушать «высокий грозный шум валов, немолчный ропот Нереиды».
И тут кто-то из группы спросил нетерпеливо:
— А чего ж Пушкин не женился на этой Музе, раз никого не любил, кроме неё?
Все засмеялись.
Девушка-экскурсовод вспыхнула, длинные брови её сдвинулись, мгновенно напомнив излом молнии.
— Вы что, меня разыгрываете?— глухо пробормотала она, отвернулась и побежала вверх по горе, к развалинам древней крепости.
Паренёк, задавший вопрос, огрызнулся:
— А чего, спросить нельзя, да?
Голенастая студенточка насмешливо взглянула ему в лицо и вдруг натянула ему на нос целлулоидный козырёк тряпичной кепочки:
— Ээх ты... женился.
Помню, всю обратную дорогу до Ялты, стоя на корме катера и глядя на Аюдаг, на упругие отвалы воды и пены, постепенно смягчаемые колыбельной зыбью моря, я шептала длинные шестистопные строчки, которые, казалось, вторили раскату растворяемой зелёным простором волны.
В младенчестве моём она меня любила,
И семиствольную цевницу мне вручила.
Она внимала мне с улыбкой, и слегка
По звонким скважинам пустого тростника
Уже наигрывал я слабыми перстами...
И «м» и «ль» в этих стихах, мягкие и влажные, были звуками юга. Они притрагивались к «и» и становились не только речью, а мелодией.
Вот где, в этом длинном слове, в створе его корней, спрятано усиление музыкального тона. Тут согласованы не только переливы согласных, тут гласные, сужаясь, посылают дыхание, как луч, по всей длине звуковой перспективы.
Шелестящий звон камышового затона, шорох волн на камнях, плеск на чистой береговой полосе — всё услышано, повторено звукописью стиха.
Никогда не задумывалась, где Пушкин написал свою «Музу»...
Не заглядывая в комментарии, скажу: в Крыму, у моря, где перелетевший через проливы эллинский ветер, «откинув локоны от милого чела», и впрямь сообщал пушкинской Музе черты мифологической спутницы бога поэзии Аполлона. Муза... Музыка...
Греки изображали солидного Аполлона с лирой или кифарой в руке. Неизменными были девять его спутниц. Имена у них были разные: Эвтерпа, Клио, Каллиопа... Но все девять были музами — покровительницами, вдохновительницами искусства.
Но почему греки и поэты всех времён определяли Музу как женское начало?
Потому что матерински щедра.
Потому что, как любовь, забирает всего человека, подчиняет себе все его мысли, все поступки, все желания...
Потому что она — сила творящая, сила рождающая.
...В тот вечер, уже в Ялте, в саду, овеянном лиловым гиацинтовым дыханием, мне вспомнилась другая русская Муза, не Пушкинская — Некрасовская. Больше всех поразившая меня в юности.
Трудно представить себе что-либо, столь по похожее на смуглую и кудрявую волшебницу пушкинских стихов. О, как врезалась мне в самое сердце встреча с нею! В моём туманном северном городе. На широкой площади, памятной с детства.
Некрасов, бледный сутуловатый человек с козлиной бородкой, суровым и пристальным взглядом, никак в моём представлении не соответствовал имени Поэт. Где кудри, плащ, взор?
Любимые «Коробейники» и «Тройка», твердимые мною наизусть, с ним не связывались — «народные песни», и всё тут. И я даже радовалась, что они безымянны. И вдруг эти восемь стихотворных строк!
Вчерашний день, часу в шестом,
Зашёл я на Сенную.
Там били женщину кнутом,
Крестьянку молодую.
Ни звука из её груди,
Лишь бич свистал, играя...
И Музе я сказал: «Гляди!
Сестра твоя родная!»
Протокольная скупость. Обстоятельства времени, места, действия. Обыденность интонации. Ни одного эпитета, ни одного эффектного восклицания. Предельная скупость в подробностях. И от этого ещё страшнее звучит боль, и унижение — обыденность, обыкновение.
И на всё это — четыре строки.
А следующие четыре выдвигают эту жестокую жанровую сцену в иной ряд, переносят на иной уровень. Насилию противопоставляется упорство гордой души, её несгибаемое достоинство.
Потом, спустя несколько лет, я узнала, что такое «торговая казнь», то есть публичное наказание кнутом, существовавшее в России с XV века по 1845 год. Но при первом чтении поняла главное: в этих стихах две героини — крестьянка и Муза поэта... И всё стихотворение написано для того, чтобы показать, что мука и терпеливая гордость и делают их сёстрами.
Некрасов при жизни не печатал эти стихи. Сохранилась только его
запись в семейном альбоме Козловых. П. А. Козлов, дипломат и поэт-переводчик, и его жена А. О. Козлова собирали автографы, как и многие их современники. Некрасовские стихи вписаны в их альбом вместе с сопроводительной запиской: «Не имея ничего нового, я долго рылся в моих старых бумагах и нашёл там исписанный карандашом лоскуток. Я ничего не разобрал (лоскуток, сколько помню, относится к 1848 году), кроме следующих стихов... Извините, если эти стихи не совсем идут к вашему изящному альбому. Ничего другого но нашёл и не придумал.
Ноября 9-го 1873, Некрасов».
Судя по записи, стихи относятся к молодости поэта. Но и в последних своих песнях, созданных в 1877 году — «О Муза! Я у двери гроба!», Некрасов воскрешает образ давнего впечатления:
Не русский — взглянет без любви
На эту бледную, в крови,
Кнутом иссеченную Музу...
Некрасов видел в своей Музе не ожившую античную статую, не идеальную учительницу гармонии, для него она — сестра крестьянской рабыни, казнимой, но непокорённой. Вместе с Музой он горевал: «Даже вполголоса мы не певали...» Ободрял её: «Но бойся цепи и бича». Муза Некрасова — сестра крепостного народа, у них одни черты, одна доля. Ведь Муза — мера ответственности «поэта перед современниками».
Какая давность! Всё это литература. Школьный учебник. Туристская экскурсия. История...
Да, история. Да, литература. А за ними — люди, жизни, судьбы Отечества.
А.С. Пушкин
Муза
В младенчестве моём она меня любила
И семиствольную цевницу мне вручила.
Она внимала мне с улыбкой — и слегка,
По звонким скважинам пустого тростника,
Уже наигрывал я слабыми перстами
И гимны важные, внушённые богами,
И песни мирные фригийских пастухов.
С утра до вечера в немой тени дубов
Прилежно я внимал урокам девы тайной,
И, радуя меня наградою случайной,
Откинув локоны от милого чела,
Сама из рук моих свирель она брала.
Тростник был оживлён божественным дыханьем
И сердце наполнял святым очарованьем.
1821
Семиствольную цевницу — старинный духовой музыкальный инструмент, многоствольная флейта, свирель.
Н.А. Некрасов
Муза
Нет, Музы ласково поющей и прекрасной
Не помню над собой я песни сладкогласной!
В небесной красоте, неслышимо, как дух,
Слетая с высоты, младенческий мой слух
Она гармонии волшебной не учила,
В пелёнках у меня свирели не забыла,
Среди забав моих и отроческих дум
Мечтой неясною не волновала ум
И не явилась вдруг восторженному взору
Подругой любящей в блаженную ту пору,
Когда томительно волнуют нашу кровь
Неразделимые и Муза и Любовь…
Но рано надо мной отяготели узы
Другой, неласковой и нелюбимой Музы,
Печальной спутницы печальных бедняков,
Рождённых для труда, страданья и оков,-
Той Музы плачущей, скорбящей и болящей,
Всечасно жаждущей, униженно просящей,
Которой золото — единственный кумир…
В усладу нового пришельца в божий мир,
В убогой хижине, пред дымною лучиной,
Согбённая трудом, убитая кручиной,
Она певала мне — и полон был тоской
И вечной жалобой напев её простой.
Случалось, не стерпев томительного горя,
Вдруг плакала она, моим рыданьям вторя,
Или тревожила младенческий мой сон
Разгульной песнею… Но тот же скорбный стон
Ещё пронзительней звучал в разгуле шумном.
Всё слышалося в нём в смешении безумном:
Расчёты мелочной и грязной суеты
И юношеских лет прекрасные мечты,
Погибшая любовь, подавленные слёзы,
Проклятья, жалобы, бессильные угрозы.
В порыве ярости, с неправдою людской
Безумная клялась начать упорный бой.
Предавшись дикому и мрачному веселью,
Играла бешено моею колыбелью,
Кричала: мщение! и буйным языком
На головы врагов звала господень гром!
В душе озлобленной, но любящей и нежной
Непрочен был порыв жестокости мятежной.
Слабея медленно, томительный недуг
Смирялся, утихал… и выкупалось вдруг
Всё буйство дикое страстей и скорби лютой
Одной божественно-прекрасною минутой,
Когда страдалица, поникнув головой,
«Прощай врагам своим!» шептала надо мной…
Так вечно плачущей и непонятной девы
Лелеяли мой слух суровые напевы,
Покуда наконец обычной чередой
Я с нею не вступил в ожесточённый бой.
Но с детства прочного и кровного союза
Со мною разорвать не торопилась Муза:
Чрез бездны тёмные Насилия и Зла,
Труда и Голода она меня вела —
Почувствовать свои страданья научила
И свету возвестить о них благословила…
1852
Литература
Галушко Т. Две Музы // Искорка. - 1983. - № 12.
Сведения об авторе
Татьяна Кузьминична Галушко (Бамунер) (25.01.1937 – 04.10.1988) – поэт, прозаик, пушкинист, родилась в Санкт-Петербурге, работала во Всероссийском музее А.С. Пушкина.