Многие наши страхи вызваны искусственно: посмотрели фильм-ужастик — и страшно остаться одному в темноте.
Эти страхи ничем не обоснованы. Жуткая история в фильме выдумана, ничего подобного в жизни не встретить: ни «чёрной-чёрной комнаты», ни «чёрной-чёрной руки». Неизвестное, конечно, пугает даже образованных, хотя и суеверных людей. Страшный фильм нагнетает страх, порождая неуверенность и ожидание опасности.
В фильмах ужасов есть маньяки, или фантастические существа и сверхъестественные животные, или потусторонние, таинственные силы. Иногда авторы фильмов добавляют детективные моменты с преступлением и поиском преступника, подстерегающего очередную жертву. Иногда зло приобретает непредсказуемый облик. И чаще всего не искусственные образы и кровавые подробности, трюки и эффекты, а атмосфера ужаса пугает сильнее. Неизвестность или неожиданность потрясают своей необъяснимостью.
Но страх существовал и в сказках, чудовища подстерегали героя, угрожали, догоняли, испытывали. Находчивость и уверенность в своих силах помогают герою сказки преодолеть страх и выйти победителем.
Древний человек, например, придумал богов, которые могли бы защитить и помочь в минуту опасности. А нам можно положиться на самообладание и волю, на разум и логику.
Совсем другое дело, если страх возникает естественный: от того, что один в лесу, а в нём темно и каждая ветка похожа на чудовище, а в лицо будто рукавицу бросают. И окажется, что в затаённой ночи одинокого путника подстерегают невидимые в темноте белки-полетухи. Человек живёт в двух мирах - в мире света и тьмы. Ему страстно хочется узнать, что скрывается в темноте. Страшно и… интересно: «Вся природа вокруг, как из кубиков, была сложена из удивления и загадок».
Загадка тоже ведь может напугать, если окажется не решаемой, как в рассказе Николая Сладкова. И только разгадав её, повествователь успокаивается и больше не боится. Его история не сравнится, конечно, с кинофильмом. Однако автору удаётся рассказать её так, что до самого финала гадаешь, что или кто мог находиться в воде обычного лесного озера. А заодно вычитаете массу незнакомых, областных слов и попытаетесь понять их значение, не пользуясь толковым словарём.
Николай Сладков
Кажется...
Рассказ
Как в воду смотришь, так и кажется... Пословица
В каникулы бродил я по глухим лесам и болотам, нарочно выбирая места самые труднопроходимые: в детстве мы все отважные путешественники и землепроходцы. Правда, настоящие путешественники никогда нарочно не сворачивают с хорошей дороги на плохую, не усложняют свою жизнь.
Жил я на хуторе у лесника, леса вокруг были нехоженые, и я открывал их для себя. Однажды забрёл в место особенно мрачное: завалы из сосен и елей, мохнатые выворотни, согнутые в дугу ольшины. И в затаённой тишине слышно только поскрипывание деревьев, похожее и на ворчание, и на стоны, и на скрип зубов. И так стало вдруг одиноко и жутко, что заспешил я выбраться из лесной темноты на свет, нацелясь на прореху в чаще.
Но сквозила впереди не опушка, на что я так надеялся, а открытое моховое болото, ещё более чертоломное и непроходимое, чем этот завальный лес. Шелудивые хилые сосенки и берёзки торчали из моховых кочек, между которыми, под пушицей и белокрыльником, чернела вязкая хлюпь. Хлюпь сопела, чмокала, чавкала, стягивала с ног резиновые сапоги. Или колыхалось под ногами пышное моховое одеяло, под которым угадывалась бездонная глубина.
Тыча впереди себя шестом, перескакивая с одной зыбкой кочки на другую, облепленный комарами и слепнями, весь в грязи и ядовитом поту, допрыгал я наконец до какого-то незнакомого озера и рухнул на большую пушистую кочку.
Тихо плескалась вода, дул освежающий ветерок, ласково грело солнце. И от этого, а пуще от полного изнеможения, неудержимо клонило в сон. Но кочка подо мной сплющивалась, оседала, и вода уже холодила спину. Берег оказался зыбучим, береговая сплавина покачивалась и медленно тонула.
Озеро со сплавины казалось бездонным, вода чёрной и непроглядной. Я старался увидеть дно, прикрывая глаза ладонью, но в глубине тянулись и шевелились какие-то размытые пятна и полосы: не то клубы мути, не то водоросли. И чем больше я всматривался, тем меньше напоминали они мне что-либо знакомое. И становилось не по себе: страшно было не понимать, а только догадываться. Но ещё страшнее было что-то в глубине разглядеть и понять.
Ни от кого раньше я про это озеро не слыхал. Может, я первым его открыл? И может, рыба в нём живёт большая и непуганая? Вот куда надо будет вернуться с удочкой и забросить в глубину червяка!
Но сперва надо ещё отсюда выбраться...
Выбирался я долго и трудно, засекая деревья. Я твёрдо решил вернуться: мечта о непуганой рыбе воодушевляла меня. Но вернуться на озеро в то лето не удалось.
Когда я рассказал лесничихе о находке, она испуганно всплеснула руками и тяжело опустилась на лавку. Оказывается, мне здорово повезло, что я оттуда выбрался.
— Больше не ходи, выбрось из головы!
— Почему? — удивился я. — Там же рыба непуганая!
— Там такая рыба, — отмахнулась лесничиха. — Не обрадуешься.
Когда вернулся лесник, она ему сразу же рассказала, что я был на том озере и снова собираюсь туда. «На том», — повторила она со значением.
— Никто из наших туда не ходит, — хмуро сказал лесник. — Нечисто там.
— Как нечисто? — упирался я. — Я же из него воду пил!
Лесничиха снова всплеснула руками, поражаясь моей бестолковости. Не потому нечистое, что грязное, а потому, что там к а ж е т с я!
— К а ж е т с я, — подтвердил лесник. — Дед мой рассказывал, что там змея видел. В воде плескался. И отец что-то видел, только ночью не разобрал. Большой кто-то плавал. И другие, кто бывал, тоже видели и слыхали. И больше туда не ходят. И ты не ходи, нам за тебя перед отцом-матерью отвечать.
Я не стал спорить, хоть и понимал, что это всё байки и суеверия: немало таких придумок рассказывают о глухих лесах, озёрах и болотах. Но лесника не подвёл и на озеро не пошёл. Да и страшновато как-то стало идти одному. Хоть и не верил, а жутковато: всмотришься в глубину, а там шевелится непонятно что...
На озере том я побывал через много лет. Лесника давно не было, избушка его пустовала. Всё раструхлявилось, заросло, осело. Я с трудом узнавал места, когда-то так хорошо мне знакомые. Всё теперь виделось по-другому, да и стало совсем другим.
С трудом находил я старые свои засечки. С ещё большим трудом продирался сквозь бурелом и заросли, балансировал на зыбучих кочках, проваливался в мокрый мох, поражаясь настырности того мальчишки, которым я когда-то был.
С гудом и писком роились слепни и комары, пот ел глаза, ноги дрожали. Душно пах нагретый багульник, ноги застревали то во мху, то в чёрной жиже, путались в перекрученном лозняке.
Озеро оказалось таким же, как и много лет назад: тихое, чёрное, с зыбучими берегами. Ничто тут не изменилось. Даже большая кочка у воды была всё такая же. Но чёрная вода уже не рождала того сладкого ужаса, как когда-то. И не было больше той таинственности, которая так влекла и пугала. Я много повидал уже самых разных озёр, даже нырял в их чёрную глубину и многое о них узнал. А разгаданные загадки — потерянные загадки. Напрасно я послушался лесника, как интересно и незабываемо мог бы тогда сложиться мой поход.
На ночлег я устроился на сухом мысу, уткнувшемся прямо в озеро. Набросал под ёлку лапника, намазался от комаров, привалился к стволу, поднял воротник у куртки и затих. Всё озеро было перед глазами.
В сумерках над головой долго и хорошо свистел певчий дрозд, на болоте вдали вдруг всполошились и закурлыкали журавли — словно их там за длинные ноги схватили. Просвистела крыльями сумеречная утка. Туман поволочился по озеру, прикрывая неподвижную тяжёлую волу.
Когда дрозд умолк — вселенская тишина расплылась по лесам и весям. Та хорошо знакомая тишина, в которой нет покоя: сучок хрустнет, лист дрогнет, всего лишь хвоинка упадёт, а у тебя внутри всё так и подскочит! И ушки у тебя на макушке, и весь ты, как взведённый курок. Слышишь своё же дыхание и толчки своего же сердца.
Ночное время тянется медленно и ничего рядом не происходит. Сумерки размыли кусты и деревья, и можно закрыть глаза, доверясь одним ушам.
...Что-то тяжело и гулко обрушилось с берега в воду! И сразу хлюпанье, бульканье, кто-то большой — очень большой! — грузно ворочался в воде у берега. Пологая волна докатилась и до моей сплавины: забормотала, залопотала, закачала её.
Голова, как вычислительная машина, лихорадочно перебирала и отбрасывала варианты. Рыба, бобр, выдра? Нет, эта мелкота не могла так нашуметь. Так мог плескаться тюлень или морж: но какой тут тюлень и какой морж!
Стало жарко, лицо покрыла испарина. Я вспомнил лесника: к а ж е т с я. Но мне совсем не кажется, а всё так и есть, кто-то плещется в озере — большой и грузный.
До зелёных амёб в глазах вглядываюсь в темноту. Но различаю только затухающее качание пологих волн у сплавины.
И вдруг вода у берега взбурилась, лопнула, и большое чёрное тело всплыло из глубины, шумно выдохнуло и фыркнуло, со свистом втянуло воздух и окунулось снова. И поплыло вдоль берега, волоча за собой водяной бугор. На двадцатой секунде — я считал! — вдали вновь залопотала вода и донёсся уже знакомый тяжёлый выдох и фырк.
Пора, пора уже было догадаться — ведь все обитатели леса наперечёт! Но вычислительная машина моя буксовала. Кандидаты мелькали и прыгали, как цифирьки на дисплее. Всех, кажется, перебрал — и ничего!
Потом всё стихло, и сколько я ни вслушивался и ни всматривался — ничего больше не увидел и не услышал. Может, мне это всё-таки к а ж е т с я? А на самом деле и нет ничего?
Но было же!..
И не послушайся я тогда лесника, сбеги в одиночку на озеро, мог бы от страха и спятить или заикаться бы стал. Слушайтесь, ребятишки, старших...
Теперь я торопил рассвет уже не ради рыбалки. Надо было разобраться в ночном происшествии: должно же всё объясниться!
Проступали деревья, засветилась вода, а вот уже из-за синей болотной дали выпучился край багрового солнца. Теперь уже розовый текучий туман тянулся над чёрной водой.
Просвистела торопливыми крыльями утка, снова всполошенно вдали прокурлыкали журавли, а на маковке ёлки не спеша высвистывал певчий дрозд. По чёрной воде плыла парочка уток-гоголей, волоча за собой два золотых солнечных треугольничка. Всё было так привычно, так знакомо, всё так, как всегда, что в ночное происшествие почти не верилось.
При свете солнца, без ночных наваждений я быстро вычислил баламута: конечно же он, только он — кому же ещё и быть! Он тут всех в страх вгонял, он всех отвадил от озера. Но я теперь знаю, кто он. Осталось найти наглядное подтверждение.
Я поспешил вдоль сплавины туда, где ночью послышались всплески, откуда докатилась ко мне волна. Так и есть: к озеру подходила проторенная тропа и обрывалась в воду. Вода у берега была взбаламучена, бурая взвесь и сейчас клубилась, а на воде плавали ошмётки торфа и мха, огрызки водорослей и болотных трав. А на илу были оттиски раздвоенных копыт...
Вы тоже уже догадались: лоси облюбовали озеро! Приходили сюда по ночам спасаться от комаров и пастись на подводных лугах. Блаженно и шумно обрушивались с берега в воду, вздымая брызги и волны: окунались, ныряли и плавали, пугая случайных свидетелей. Кто бы мог подумать, что это лесные быки и коровы пасутся и резвятся в воде! Да ещё плавают и ныряют.
Я весело забросил в озеро удочку: но рыбы в озере не было никакой. Озеро оказалось заморным, рыба не приживалась в нём. Но это безрыбье только больше настораживало рыболовов: значит, и в самом деле есть кто-то в озере, кто всю рыбу съел! Клубы мути, ночные всплески, глушь и топь — вот и к а ж е т с я...
А нам теперь уже ничего не кажется — мы знаем все. И лес для нас всего лишь зелёный массив, озёра — бассейны с рыбой, а обитатели леса — пух да перо. И нам не понять уже, в каких замечательных лесах жили наши совсем ещё не далёкие предки. В сказочных жили лесах...
Литература
- Ильченко С. Стоит ли бояться ужасов // Костёр. — 1990. — № 9.
- Сладков Н. Неспокойное место // Костёр. — 1981. — № 4.
- Сладков Н.И. Осиновый невидимка: Лесн. быль: [Для сред. и ст. возраста] / Рис. Т. Капустиной. — Ленинград : Дет. лит. Ленингр. отд-ние, 1979.