23 апреля 2014 года исполнилось 450 лет со дня рождения великого английского поэта и драматурга Уильяма Шекспира. Этот день, ежегодно празднуемый в Стратфорде-на-Эйвоне, — пожалуй, самое яркое выражение народной любви и благодарности.
Город Стратфорд расположен на берегу реки Эйвон. Во времена Шекспира это был совсем маленький городок, население которого едва насчитывало две тысячи жителей. Дома крыты черепицей, а многие соломой и камышом. Около каждого разбиты садики. Окрестности Стратфорда утопали в зелени.
Шекспир родился и провёл свои детские годы в доме на Хэнли-стрит. Этот дом не раз горел и перестраивался. Сейчас здесь литературный музей, где хранится коллекция книг, рукописей, картин шекспировского времени. Но три комнаты сохраняются как мемориальные: гостиная, кухня и та, где, по преданию, родился Шекспир. В этой комнате стоит кровать и тумбочка — подлинные вещи XVI века. Здесь низкий неровный потолок, причудливый камин из камня и кирпича. В саду вокруг дома деревья, цветы, упоминающиеся в произведениях драматурга.
В одном из окон домика Шекспира в Стрэтфорде есть пожелтевшее от времени стекло. На нём оставили свои подписи Вальтер Скотт, Диккенс и многие другие замечательные писатели. Но там нет, к сожалению, подписи Пушкина, путь которому за границу был закрыт волею российского самодержца. Хотя Пушкин не был в Стрэтфорде, но дань любви и уважения отдал Шекспиру и он: «Читайте Шекспира, вот мой припев».
Шекспир учился в местной, так называемой грамматической школе, длинном здании, примыкающем к часовне. На верхнем этаже в большой классной комнате, по-видимому, занимался вместе с другими и маленький Уильям. Внизу же, в длинном помещении, месте собрания гильдии ремесленников, выступали обычно актёрские труппы, приезжавшие в Стратфорд. Возможно, там будущий драматург впервые увидел театральные представления.
Шекспир приобрёл на углу Чепел-стрит и Чепел-Лайн один из самых больших домов в Стратфорде. В этом так называемом «Новом месте» он провёл последние годы своей жизни после возвращения в Стратфорд. Здесь и умер.
На берегу реки Эйвон расположена церковь Святой Троицы, где Шекспира крестили. В приходской книге есть запись, что здесь «26 апреля 1564 года был крещён Джона Шекспира сын Уильям». В те времена ребёнку давали имя — крестили его — на третий день после рождения, поэтому днём рождения Шекспира считают 23 апреля. Пятьдесят лет спустя под датой 23 апреля записано: «Уильям Шекспир скончался».
В алтаре церкви находится его могила и памятник. На могиле начертаны строки, заклинающие не трогать праха писателя. В те далекие времена выкапывали останки умерших, чтобы освободить место для новых покойников.
При жизни Шекспира ни у кого, разумеется, не возникало сомнения в том, что этот человек сочиняет пьесы. Лишь в середине XIX века на родине драматурга появился человек, утверждавший: «У Шекспира на жаловании состоял бедняк-учёный, который за определенную сумму снабжал драматурга своей учёностью». Но особенно постарались американцы: появилось больше полутораста книг и брошюр по этому поводу. Авторы лишь двадцати трёх из них соглашались признать Шекспира Шекспиром.
Делия Бэкон утверждала, что замечательные трагедии и комедии написаны целым кружком людей, во главе которых стоял философ Фрэнсис Бэкон. Она говорила, что документы, подтверждающие это, хранятся в гробнице Шекспира. Она поехала в Стрэтфорд, добилась позволения открыть гроб, но ничего на нашла. После этого Делия сошла с ума...
Доказательства, приводившиеся сторонниками «бэконовской» теории, порой забавны. Так госпожа Потт изучила записные книжки Бэкона и нашла в них немало восклицаний, которые встречаются в произведениях Шекспира. Как-то: «аминь», «слава богу», «помилуйте» и т. д.
После провала «бэконовской» теории одна за другой появились «рэтлендовская» (утверждавшая, что «Шекспиром» был граф Рэтленд), дербийская («Шекспир»— граф Дерби), «оксфордская» («Шекспир» — граф Оксфорд). Уж очень не хотелось признавать, что великий драматург был выходцем из простонародья.
Недаром Маршак написал:
Старик Шекспир не сразу стал Шекспиром,
Не сразу он из ряда вышел вон.
Века прошли, пока он целым миром
Был в звание Шекспира возведён...
А теперь давайте представим атмосферу старинного шекспировского театра «Глобус» и мысленно перенесёмся в те далёкие времена...
Зрители часами простаивали на представлениях, да ещё под открытым небом, и не всегда в хорошую, солнечную погоду. Крытые боковые ложи и галереи были привилегией местной и приезжей знати: раззолочённых вельмож, состоятельных купцов, путешественников. А партер заполняло шумное сборище мастеровых, матросов, кожевников, рыбаков.
В театре не было ни ламп, ни свечей, ни сальных плошек. Большая рукописная афиша при входе предупреждала, что спектакль начнётся в три часа пополудни, а в ненастные, осенние дни даже в два.
К театру прибывали нарядные кареты, подплывали многовёсельные лодки, тащились на подводах крестьяне из ближних деревень. Шутливо перебраниваясь с привратником, весёлая толпа заполняла мощёный двор театра, галдела, смеялась, спорила. Это были знатоки и ценители театра, непримиримые враги всяческой фальши и дурной актёрской игры.
А в ложах тускло поблёскивала тяжёлая парча нарядов, переливались на солнце драгоценные камни перстней и ожерелий, светился атлас и бархат всех цветов и оттенков. Великосветские дамы презрительно поглядывали сквозь узкие прорези чёрных, кружевных полумасок.
Внизу, среди простонародья, попадались и набожные пуритане. Они старались держаться стороной: зрелище хотя и заманчиво, но греховное, святая церковь осуждает бесовские игрища и развлечения. Женщинам и девушкам в те времена строго-настрого запрещалось выступать на сцене. Корделию, Джульетту, Дездемону — все женские роли приходилось исполнять юношам и подросткам, не успевшим познакомиться с бритвой.
И вот, наконец, стук в дощатый пол сцены возвещал начало представления, и всё смолкало.
В театре не было декораций.
— О долгая, мучительная ночь! — читал в полном молчании зала актёр. — Умерь часы, пошли хоть луч с востока...
И хоть солнце вовсю припекало затылки, — перед глазами всей этой жадной до зрелищ толпы стояла глубокая, звёздная ночь. Полное её впечатление создавал кусок чёрного сукна, растянутый позади сцены.
Если же действие происходило в комнате или во дворцовых покоях, — там же, в глубине стены вешали гобелен, выдвигали золочёное кресло, изображавшее королевский трон. Иногда картину дополняла табличка с надписью ЛЕС или ПЕЩЕРА. Этого было достаточно, чтобы перенести доверчивого зрителя в новую обстановку.
Случалось и так, что внезапно во время действия между обитателями пышных лож и стоящей внизу толпой вспыхивали горячие затяжные перепалки. Оглушительным дружным смехом, свистом и криками отвечал партер на негодующие возгласы знатных господ, если в спектакле задевалась честь напыщенных аристократов, обличались расточительство и обжорство богачей. Тут уж дело едва не доходило до потасовки.
А какой шум, суматоха поднимались в партере, когда все принимались ловить воришку, стянувшего чей-то кожаный кошелёк, туго набитый золотыми гинеями! Вполне вероятно, что в подобных случаях сам Шекспир выходил к разбушевавшейся публике с призывом успокоиться и досмотреть спектакль до конца.
Гений Шекспира так велик, что он принадлежит всем — это и НАШ Шекспир. Он был человеком своей эпохи, но остаётся современным.
Из произведений Шекспира:
... Будь верен самому себе.
И следственно, как дважды два четыре,
Ни перед кем не будешь ты фальшив.
... Истинному чувству не дано
Высказываться в громких выраженьях.
Оно без них само собой полно,
И нет ему нужды в их украшеньях.
Страх — всегдашний спутник неправды.
Пусть порицают тебя за молчание — не бранили бы только за говорливость.
Принимай мнение каждого — придерживайся своего собственного.
Небольшой огонь затоптать нетрудно, но дай ему разгореться — не затушить и реками.
Непрошеные гости зачастую приятны только по уходе.
Общая участь всех хвастунов: рано ли, поздно ли, а всё-таки непременно попадёшь впросак.
Д. Урнов
Вильям Шекспир из Стратфорда-на-Эйвоне
Шекспир не стареет. В своих трагедиях, драмах, исторических хрониках он так изобразил человеческие чувства, борьбу человеческих страстей, что его герои живы и сейчас, через столетия.
Он воплотил в своих трагедиях и драмах целый мир живых лиц, характеров, подвигов, событий. Он сумел увидеть и показать то, что свойственно людям во все времена: любовь, ненависть, верность, дружбу, чувство долга. И когда сегодня хотят сказать о чистой и светлой любви, — говорят о Ромео и Джульетте. Воплощением чудовищного, дьявольского честолюбия встают перед нами леди Макбет и король Ричард III. Образ нежной преданности отцу — дочь короля Лира Корделия. Мы с волнением смотрим, как бредёт сквозь бурю изгнанный лживыми и жадными дочерьми старый Лир. Как прямодушный и горячий Отелло, опутанный интригами и хитростью, убивает оклеветанную Дездемону. Как мучается охваченный тоской и сомнениями Гамлет, готовя месть за отца.
Отец Шекспира был ремесленником. Он выделывал и продавал кожи. Дела его одно время шли хорошо, он стал уважаемой персоной, его выбрали городским советником и даже городским головой.
Полагают, что Шекспир начал ходить в школу с семи лет. Грамматическая, то есть начальная школа Стратфорда помещалась в здании Цеховой часовни. Школьная наука начиналась, конечно, с азбуки. Букварь тех времен бы особенным. Он представлял собой лист бумаги с азбукой, укрепленный на деревянном основании и покрытый сверху тонкой пластинкой. За букварем следовала грамматика, за грамматикой — церковные книги. Ученики знакомились также с древними латинскими текстами.
Время, в которое жил Шекспир, было временем грандиозного переворота. Это была эпоха Возрождения, она охватывает несколько веков истории человечества, а в Англии приходится главным образом на вторую половину XVI столетия. Этот переворот разрушал старый средневековый мир, расшатывал прежний порядок, прежние представления в науке, искусстве, в политике. И хотя новый порядок по-своему был жесток, людям эпохи Возрождения удалось совершить необычайно много. Росли города, далеко вперед шагнули ремесла, были созданы прекрасные книги, картины и статуи. Человек по-новому взглянул на мир.
Пора чудес прошла, и нам
Подыскивать приходится причины
Всему, что совершается на свете.
Шекспиру было двадцать лет с небольшим, когда он уехал искать заработка и счастья. В Лондоне ему пришлось нелегко. Он жил на случайные заработки, узнал и нужду, и одиночество. Здесь судьба свела Шекспира с его земляком Ричардом Бербеджем, знаменитым актером того времени, владельцем театра.
И с этого времени жизнь Шекспира была связана с театром. Не сразу, надо думать, взялся он за перо. Поначалу Шекспир выполнял в театре подсобные работы, затем, возможно, стал выходить на сцену в малозначительных ролях, иногда ему поручали подновлять старые пьесы. Годам к двадцати пяти он стал писать пьесы сам.
Набравшись опыта, Шекспир начинает работать с Бербеджем на равных правах. Они вместе арендуют театр «Глобус».
У «Глобуса» был гордый символ: Геркулес держит на плечах земной шар. Однако очень немногие в ту пору понимали, что хозяин этого театра — величайший гений, Геркулес мысли, которому будут удивляться люди и через века. Он по праву говорит о своих стихах:
Замшелый мрамор царственных могил
Исчезнет раньше этих веских слов.
Театральные здания шекспировской поры были деревянные. Деревянным был и «Глобус». Часто случались пожары. Один из таких пожаров произошёл в тот период, когда труппу возглавлял Шекспир.
«Глобус» не сохранился до нашего времени. Как был устроен шекспировский театр, мы можем судить только по рисункам и описаниям. А между тем знать это важно, поскольку многие особенности шекспировских пьес объясняются особенностями театра того времени и прежде всего сцены. Занавеса в театрах не было. Так называемый просцениум далеко выдавался в зрительный зал, и, когда актёры но ходу пьесы выходили на просцениум, действие как бы перемещалось в зрительный зал.
Декораций, в нашем понимании, тоже не было. Картина на заднем плане оставалась неизменной от спектакля к спектаклю. И только слова: «Перед вами Троя...» или «В Вероне...» — помогали зрителям перенестись из одной страны в другую, из города — в дремучий лес или на поле битвы. Изобразительная сила заключалась в слове, в стихе, в действии.
Так, один шекспировский герой говорит:
Смотри. Вот мачта корабля,
Высокая до головокруженья,
А юнга спит на кончике её.
Мальчишку убаюкало волненье.
Он спит, а по морю гуляет смерч,
И вьёт веревку из обрывков пены,
И ловит море за седой хохол,
И вздергивает на небо, а буря,
Похоже, мёртвых может разбудить.
«Приземки» — так Шекспир в «Гамлете» называет зрителей партера. И это вполне понятно. Не было ни кресел, ни скамей — зрители стояли, сидели прямо на земле. Тут собирался пёстрый люд, ремесленники, мелкие торговцы, матросы, школяры, всякая беднота.
Вы, бедные, нагие несчастливцы,
Где б эту бурю ни встречали вы,
Как вы перенесёте ночь такую
С пустым желудком, в рубище дырявом,
Без крова над бездомной головой?
Когда в трагедии Шекспира король Лир произносил эти слова, «приземки» слушали их, затаив дыхание. Они-то знали, что такое нужда и невзгоды! Шекспир заставлял зрителя плакать и смеяться, любить и ненавидеть, ужасаться и приходить в восхищение. Заставляет и сейчас, хотя четыре столетия прошло с тех пор.
Исполнителем главных ролей в трагедиях Шекспира был Ричард Бербедж. Он первым играл Гамлета, Отелло, короля Лира. Мы знаем имена других шекспировских актёров. Двое из них — Джон Геминдж и Генри Кондел — через несколько лет после смерти великого драматурга выпустили собрание его пьес. Друг Шекспира драматург Бен Джонсон написал к этому изданию два стихотворных посвящения. В одном из них он говорит, что Шекспир «принадлежит всем временам».
Бен Джонсон прав! Шекспир принадлежит всем временам и всем народам. Он принадлежит и нашему времени.
Владимир Приходько
Что такое сонет?
сонет 66
Измучась всем, я умереть хочу.
Тоска смотреть, как мается бедняк,
И как шутя живётся богачу,
И доверять, и попадать впросак,
И наблюдать, как наглость лезет в свет,
И честь девичья катится ко дну,
И знать, что ходу совершенствам нет,
И видеть мощь у немощи в плену,
И вспоминать, что мысли заткнут рот,
И разум сносит глупости хулу,
И прямодушье простотой слывёт,
И доброта прислуживает злу.
Измучась всем, не стал бы жить и дня,
Да другу трудно будет без меня.
Перевёл с английского Борис ПАСТЕРНАК.
Классический сонет (от провансальского слова, означающего «песенка») — это развивающее какой-то мотив — один мотив! — стихотворение, состоящее из четырнадцати строк. Два четверостишия, два трехстишия. Или три четверостишия и одно двустишие. С различными вариантами рифмовки.
Первые «сонетто» написали вслед за провансальцами итальянские стихотворцы XIII века (раннее Возрождение). В форме сонета объяснялись в любви. Обращались к городу и миру. К Богу и человеку. Карьера сонета была быстрой, бурной: он распространился во всей европейской поэзии, особенно французской и английской.
Читаем у Пушкина:
Суровый Дант не презирал сонета:
В нём жар любви Петрарка изливал;
Игру его любил творец Макбета...
(Сонет. 1830)
Творец Макбета — Шекспир. Далее Пушкин называет Камоэнса, Вордсворта, Дельвига и «певца Литвы», то есть Мицкевича; он характеризует размер сонета как «стеснённый». Исключительно точное определение. Стеснённость заранее заданными рамками, не дающими эмоциям перехлестывать через край, приводила то к чудным удачам, то к поражениям. Есть сонеты пылающие, как факел в ледяной оболочке. Есть, увы, только ледяная оболочка. Изящные упражнения в ученической тетрадке.
Шекспир — автор 154 сонетов, очевидно, написанных между 1592 и 1596 годами, когда популярность сонета в Англии затмила другие формы лирической поэзии. Отдельным изданием сонеты Шекспира вышли в 1609 году. Из пушкинской строки о Шекспире, также необычайно точной, ясно: не сонеты были главным в его творчестве. Главное — драмы («Макбет»), сонеты как бы любимая игра.
Здесь уместно вспомнить, что говорил о Шекспире Гёте. Он смотрел на Шекспира снизу вверх, как на существо высшего порядка, бесконечно почитал.
— Нет, кажется, ничего в человеческой жизни, — восклицал Гёте, — о чём бы он умолчал, чего бы ни воссоздал! И с какой лёгкостью и свободой! Трудно говорить о Шекспире, все разговоры оказываются несостоятельными... Он слишком богат, слишком могуч.
И ещё:
— Шекспир в серебряных чашах подаёт нам золотые яблоки. Изучая его творения, и мы наконец получаем серебряные чаши, но кладём в них одну картошку.
Сонеты Шекспира — вершина английской лирики эпохи Возрождения. Они тем не менее неравноценны. Некоторые из них продиктованы не столько живым чувством, сколько данью традиции. Но знаменитый 66-й сонет не таков. Мы слышим голос человека, переживающего самую горькую минуту. Он прямо говорит, что хочет умереть. Почему? Не по личным причинам. По невозможности жить в мире, где царят общественный хаос произвол. «Измучась всем...» Всё — это и социальное неравенство. И обманутое доверие. И унижение женщины. И то, что дар лишен поприща. И то, что «мысли заткнут рот». (Предполагается, что здесь Шекспир имел в виду ужесточившуюся цензуру и преследование театров.) И оскорбление разума, прямодушия, доброты.
«Измучась всем...» Но, оказывается, есть причина, заставляющая примириться с постылой жизнью. И как раз личная.
Позволю себе немного порассуждать. Конфликт, с которым мы только что познакомились, общечеловечен. Понятен каждому. Всякий в какой-то момент — иногда в ранней юности! — переживает крушение иллюзий, разочарование в жизни. Хочет умереть — решает жить. Скажем, думает: всё ужасно, я бы немедленно расстался с жизнью, но так люблю пить по утрам ароматный кофе. И если умру, то этой возможности лишусь. Или: если умру, никогда не увижу больше берёзу за окном. А её листва так свежа, так прекрасна... Нет, уж лучше поживу ещё.
Расстаться с самой ужасной жизнью непросто. 66-й сонет — гимн человеческому жизнелюбию. Величие шекспировской натуры выявилось в том, чем он оправдывает своё решение жить. С его уходом «другу трудно будет». Преданность другому живущему — вот подпора его жизнелюбия.
Живите, говорит нам автор, потому что ваша жизнь нужна вашим близким.
Исследователи давно заметили, что 66-й сонет перекликается с другими произведениями Шекспира. Тот же вопрос решает героиня его поэмы «Лукреция»:
Да, совершенства в этом мире нет...
Что лучше— умереть или жить на свете...
(Перевод В. Томашевского)
Тот же вопрос решает Гамлет в монологе «Быть или не быть». Может быть, 66-й сонет — тоже монолог Гамлета, только не вошедший в трагедию?
Кроме пастернаковского перевода, есть и другие. Приведём для сравнения их последние двустишия.
В. Бенедиктов (XIX век):
Хотел бы умереть, но друга моего
Мне в этом мире жаль оставить одного.
С. Маршак:
Всё мерзостно, что вижу я вокруг...
Но как тебя покинуть, милый друг!
Н. Голь:
Не жить, не видеть, сжечь бы все мосты,
Да пропади всё пропадом! Но ты...
В. Орёл:
Устал — но как мне выпустить из рук
Ту жизнь, в которой остаётся друг?
Все эти переводы уступают пастернаковскому. Пластичный, верный, свободный... Пастернак осуществил его, очевидно, в начале 1938 года. Что это было за время, сегодня известно. Летом тридцать седьмого Пастернак отказался поставить подпись под требованием расстрела Тухачевского и Якира. В августе узнал о самоубийстве своего друга — грузинского поэта Паоло Яшвили и писал его вдове: «Существование моё обесценено...». Вскоре Пастернак стал переводить «Гамлета», заглушая «нестерпимый стыд и горе» от того, что совершалось вокруг.
Так, через века, перекликнулись два поэта — английский и русский.
И ещё одно. Наверно, не будь Шекспира, на свете было бы больше несправедливости.
Литература
Урнов Д. Вильям Шекспир из Сттратфорда-на-Эйвоне. К 400-летию со дня рождения / Пионер. - 1964. - №5.