Многие рассказы писателя Саши Чёрного (1880—1932), написанные в эмиграции, были неизвестны широкой публике, но постепенно стали возвращаться из забвения и находить своих читателей. У Александра Михайловича Гликберга, таково настоящее имя поэта, не очень удачно складывались отношения с близкими. Пятнадцатилетний подросток по примеру старшего брата сбежал из дома и довольно рано начал самостоятельную жизнь.

Гимназию Александр так и не закончил, служил в армии, работал на таможне, в газете, чиновником на железной дороге. Однако желание заниматься творчеством пересилило, и молодой человек решает заниматься литературой.

Он увлечённо трудится над созданием сатирических произведений для журнала «Сатирикон». Стихотворения приносят всероссийскую известность. Саша Чёрный пробует писать в разных жанрах, обращается к детской тематике, участвует в создании сборника «Голубая книжка», альманаха «Жар-птица».

В Житомире и Петербурге прошла дореволюционная часть жизни талантливого литератора, потом были Прибалтика, Германия, Италия, Франция, где продолжилась его творческая деятельность. На чужбине Саша Чёрный устраивал вечера, выпускал книги стихов, писал прозу для детей и взрослых. Ему было всего 52 года, когда он внезапно скончался от сердечного приступа.

Детские рассказы готовил к печати, разбирая архивы поэта, писатель Владимир Приходько. Эти рассказы печатались в детском журнале «Мурзилка» начиная с середины 90-х годов прошлого века. Они наполнены особым лиризмом, когда речь идёт о воспоминаниях детства, общении с братьями и сёстрами. Дождливый день оказывается не таким скучным, если его правильно провести, как, например, герои повести «Чудесное лето». Ребятишки по очереди сочиняют сказку, с каждым новым рассказчиком она становится всё запутанней и интересней.

А если вам снятся математические задачки, прописи и правила, то нужно, наверное, поступить так, как герой рассказа «Факирский подарок». Он получил от факира три бумажки с заклинаниями и читал их семь раз, обратясь лицом на восток, перед сном, и всё, представьте себе, сбывалось.

Грустной иронией пронизаны рассказы о бродячей собаке и маленьком крокодильчике. Герой — одинокий путешественник, приехавший к морю и снимавший комнатку у хозяина виноградника, — делится чем бог послал с тощим бездомным псом. Разговор этот бессловесный, но какой дружелюбный и уважительный! Значит, можно наладить отношения с любым соседом, даже таким опасным, как ящерица, похожая на маленького крокодильчика...

 

Саша Чёрный

В дождливый день

Из повести «Чудесное лето»

 

Вся четвёрка уселась в столовой на диване.

По стёклам хлопал дождь. За окном на клумбе кланялись мокрые розы. Горлинка в липовой аллее умолкла — не очень-то в такую погоду поворкуешь...

Когда дождь, лучше всего сидеть на диване. Ноги в одну сторону вертятся, языки в другую. Потом друг на друга посмотрят, и все сразу фыркнут. Но не весь же лень фыркать.

«На чердак их, что ли, свести? — подумал Игорь. — Нельзя. Платьица у них белые — тюльпанчиками, измажутся, как крысы в погребе. Потом отвечай за них: «Как тебе не стыдно?», «Неужели тебе не стыдно?!» и тому подобное».

— Давайте сочинять сказку! — придумал Игорь. — Нина самая маленькая, пусть начнёт. Потом Танюша, потом Лина. А уж хвостик я приделаю.

— Хитрый какой! Хвостик всякий досказать может. А ты начни! И чтоб «без некоторого царства» и без «жили-были». Чтоб совсем, совсем не по книжкам... Игорь, начинай! Игрушка-ватрушка, начинай! — затараторили девочки.

Но Игорь упёрся.

— Почему непременно я? Вы гостьи, вам и первое место. Умницы такие, вечно вас, девочек, в пример ставят, а не могут без мужчины сказку начать...

— А вот и можем! Извините, пожалуйста... — Нина расправила колокольчиком юбку, уселась поплотнее и вздохнула...

— Вот. В парке жила крошечная фея. Повелевала над всеми козявками, не позволяла воробьям драться и заказывала соловьям соловьиные концерты. Вот. Постойте, я по порядку... Спала она в гроте, в паутинном гамачке, на жасминной перине. А ночью, когда температуря опускалась, прилетали мохнатые шмели и осторожно на неё дышали, чтоб ей было тепло. Да. Утром она просыпалась...

— Пила кофе...— подсказал Игорь.

— Пожалуйста, без глупостей. Вовсе не кофе, а росу с мёдом в лиловом колокольчике. Чёрный блестящий жук гудел у входа, она садилась на жука, будто в автомобиль, объезжала весь парк и делала замечания. Почему акация не распускается? Стыдно, давно пора! Почему две букашки былинку в разные стороны тащат? Двадцать раз надо показывать? Почему от осы нафталином пахнет? Опять на балконе в развешанные вещи нос совала?! Где божья коровка? Раз она при фее вроде комнатной собачки, незачем в парк самовольно убегать! Сейчас же разыскать!

— О, — сказала Таня. — Да это не фея, а ажан* какой-то...

*А ж а н - полицейский.

— Ничего не ажан. Не вмешивайся!.. Всё приведёт в порядок и спустится под грот, в свою зимнюю кладовую. Опять сырость! Эй, жук! Прикажи всем козявкам посыпать пол толчёным древесным углём... Паутину смести. Переварить на солнце яблочное желе. Скоро новое заготовлять будем... Вот. И пуху чтобы натаскали побольше в подземную гостиную: дрожать зимой она не желает...

— Можно, Ниночка, центральное отопление поставить? — лукаво спросил Игорь.

— Нельзя. Кто же ей поставит, да ещё такое миниатюрное? Вот. А потом она пошла по дорожке и приказала улитке уползти в траву. «Тут люди после обеда гуляют и могут тебе сломать спину. Или курица тебя склюёт. Ты моя подданная, и я должна о тебе заботиться...» Улитка сделала реверанс и уползла, а фея села на камень и подняла пятку... Ах!

Опять чулок о колючки разорвался. Сняла она с дерева паутинку, заштопала дырку и задумалась...

Нина развела руками и запнулась.

— Дальше я не знаю.

— Теперь я,— сказала средняя, Таня, — Фея подняла голову: что это у ворот за грохот? Взлетела на сосну, ладонь к глазам приложила... Прекрасно! Всё человеческое семейство уезжает на вокзал. Наконец-то она проберётся в большой дом, давно она туда собиралась. Слетела она вниз...

— Взлетела — слетела... Разве у фей бывают крылья? — поправила её Нина. — Она же потому на стрекозах и жуках катается, что сама не летает.

— А моя — летает! Не вмешивайся... Я тебе не мешала, когда твоя фея чулки штопала... Слетела она с дерева, побежала на цыпочках по дорожке. Заглянула в стёкла — пусто. Прыгнула с подоконника на ковёр: вазы, картины, на столе игрушки. Совсем не интересно! И вдруг видит на диване, что бы вы думали? Детские книги! Ай, как она обрадовалась... Поднять не может, перевернуть страницу и то трудно. Кликнула она кота, который в доме остался,— кот всем феям повинуется и днём, и при лунном свете. Посадила она его страницы переворачивать, а сама так и упивается... «Снегурочка», «Принц и нищий», «Снежная королева»...

— Разве фея умеет читать? — удивился Игорь.

— И уметь ей не надо. По складам ей учиться, что ли, по-твоему? Фея и значит фея. Читает и читает... В парке все птицы и бабочки взволновались: куда девалась фея? Не жаба ли её у пруда съела? Не дождик ли сквозь решётку на мельницу унёс? И вдруг воробей один к окну подлетел и запищал: «Здесь! Книжки читает!» И все подлетели к окнам и стали тихонько царапаться и пищать: «Фея! Иди к нам! Нам без тебя скучно...» — А она головой только покачала и всё читает, и всё читает...

Таня перевела дух и посмотрела на большой книжный шкаф.

— А дальше?

— Дальше пусть Лина. Разве я мало рассказала?..

Старшая Лина вытянула круглые ножки в бронзовых туфельках и посмотрела на потолок. Очень ведь часто и взрослые, когда сочиняют что- нибудь, в потолок смотрят.

— И вдруг фея оглушительно зевнула... Что это я вокруг себя книжную лавку разложила? Даже коленки отсидела... Кот, заведи граммофон!

— У меня не хватает сил, — говорит кот.

— Ну, так позови большую собаку.

— Я с ней в ссоре.

— Без разговоров! — Фея топнула ножкой, и кот привёл собаку, а собака завела пружину. И фея стала плясать на полированном столе «Танец осенних листьев»... Оранжевая юбочка надулась парашютом, носки перебегали по столу, словно одуванчик под ветром:

Листья в парке пляшут-пляшут.
Ветер щёки надувает....

В лакированном столе отражались гибкие локотки, плечики и развевающееся платьице. Из тёмных рам наклонились над столом старые носатые портреты и зашипели: «Ижумительно!» И вдруг...

Игорь схватил Лину за руку и шёпотом повторил: «И вдруг...»

— ... граммофон захрипел и остановился. Но фея одним прыжком перелетела на открытый рояль и продолжала свой пленительный танец на клавишах, на самых высоких нотах...

— Сама себе аккомпанировала? Пятками? — торопливо спросила Таня.

— Да!.. Вот ты меня перебила, и я не знаю, что дальше...

Игорь вскочил с дивана.

— Я знаю! — У него давно уже был готов «хвостик» сказки. Другого конца и быть не могло.

— У ворот замка затрубили рога. Принц вернулся с охоты. Раскрасневшийся, весёлый, спрыгнул с коня у входа. Кто там играет в тишине сумрачного зала? Он быстро отдёрнул портьеру. Фея! Она совсем растерялась и с приподнятым носком застыла над клавишей. Но принц вежливо прижал руку к сердцу и сказал:

— О! Окажите высокую честь моему замку и не уходите. Эй, слуги! Подать нам жареного вепря, которого я сегодня собственноручно убил, и подбросьте в камин несколько дубовых стволов. Мы будем пировать! — Фея уселась на стол на золотую табакерку принца перед его прибором. — Вы должны со мной чокнуться, моя милая гостья! — Она застенчиво улыбнулась, обмакнула в бокал мизинец, обсосала его и развеселилась. Ах, как она была прекрасна... Это ведь самое главное, и об этом ни слова не сказали. А ещё девочки! Глаза её сверкали, как раскалённые светляки, волосы разметались золотым пушком, щёки расцвели, как румяная заря на океане... И вдруг она заснула: мадера в бокале была очень крепкая.

— Эй, слуги, отнесите её в мой зимний сад и положите спящему лебедю под крыло... — Принц остался один и мрачно зашагал по комнате, кусая усы. Но в глазах его сверкнуло решение. — Позвать моего любимого врача! — Пришёл старый и мудрый доктор. — Дорогой доктор, в ваших руках моё счастье...

— Я слушаю.

— Можете ли вы приготовить такие капли, чтобы день за днём рост маленького создания увеличивался? Я вас озолочу с головы до ног...

— Не золотите меня, пожалуйста, принц. Я ещё носил на руках вашего дедушку и всё для вас сделаю...

Через четверть часа старик принёс принцу изумрудный флакон с опаловой жидкостью.

— Вот! Две капли перед сном каждый вечер. Держать в прохладном месте.— Принц быстро прошёл в зимний сад, нежно разбудил фею, поднёс ей в апельсиновом соке капли и сказал: «Фея! Если у вас есть сердце, вы должны выпить. Не расспрашивайте меня ни о чём...» Она выпила и — о, чудо! — увеличилась сразу на четыре сантиметра... Время летело. Через три недели она уже была по плечо принцу и даже спала на большом диване. Однажды вечером принц нарядился в своё лучшее платье, опоясался дорогой индусской саблей и сказал: «Фея! Вы уже достаточно выросли. Нам надо наконец объясниться. Хотите быть моей королевой, обладать моей драгоценной коллекцией марок и повелевать мною, как собственным слугой?..»

— Ай! — перебила вдруг Игоря Нина. — Они поженились! И принц... это был ты... Угадала, угадала!

Игорь покраснел, повернулся на каблуках и быстро вышел из комнаты.

Стоит после этого рассказывать сказки?

Сбросил с кресла кота, посмотрел на качавшийся под дождём белолиственный осыпающийся клён и обернулся к дверям: ишь как заливаются... Девчонки!

 

Факирский подарок

 

Много лет назад, когда нос мой едва доставал до ручки двери, я учился в Белой Церкви и по классу своему носил весёлое звание «Приготовишки» (вы и слова такого теперь не знаете).

Был я как-то осенью с дядей в цирке. И вот в антракте, помню, как сейчас, пошли мы с ним за кулисы к страшному человеку: факиру Рачки-Чикалды, «самопротыкающему различные части организма при помощи гвоздя без повреждения печёнок и пролития кровяных шариков».

Факир за дощатой перегородкой сидел на табурете, пил пиво, отдувался и обсасывал усы. Очень был обыкновенный факир. А я стоял в углу и, прячась за дядю, смотрел на него, как канарейка на гремучую змею.     

Помню, как Рамки-Чикаллы взял меня за руку, притянул к себе, посадил на свои факирские колени и сказал тихим загробным голосом:

— Ну, учёный человек, чего дрожишь? Научить тебя знаменитой штуке?

— Без пролития кровяных шариков? — робко спросил я, упорно сползая с коленей на пол.

— Ишь, ты! Эта штука, брат, не для таких мышат, как ты... А вот что, ты сны видишь?

— Вижу.

— И хорошие?

— Какие там хорошие... Всё про делимое и про делителей. Даже надоело.

Факир на мои учёные слова только головой покрутил. 

— Эх ты, каплюшка! Да разве ж это сны?..

Он достал из-под расшитого звёздами халата листок бумажки, разорвал его на три клочка, пососал карандаш, задумался и стал писать.

— Вот. Видишь, тут три бумажки. Если днём взрослые обидят, если дождик шёл и гулять тебя не пустили, если за обедом сладкого не было — разверни перед сном любую бумажку, прочти семь раз, обратясь лицом на восток, всё, что на бумажке написано, и засыпай с Богом. Увидишь сон добрый, сон весёлый, сон сладкий — какой пожелаешь... Только знай: должен ты этим словам крепко верить и никому про них зря не болтать. Тогда всё и сбудется.

Дядя усмехнулся в усы — не поверил. А я три бумажки в карман, да скорей — ходу. Может быть, самопротыкатель этот ещё раздумает и бумажки свои назад отберёт.

И что же вы думаете? Поверил я ему — и много добрых, весёлых и сладких снов видел, чего и вам желаю.

 

Друзья мои маленькие! Я взрослый. Снов никаких давно уже не вижу: ни сладких, ни горьких. А вам, малышам, мой секрет, может быть, и пригодится.

Вот что на бумажках этих было написано.

 

Сон добрый

 

Хочу видеть доброе царство,
Голубое государство,
Где все улыбаются,
Где взрослые к детям не придираются,
Где нет ни ос кусачих
Ни гадюк бродячих,
Ни детских мучителей —
Делимого и делителей...
Дзинь-дзинь!
Хочу! Желаю! Аминь!

 

Сон весёлый

 

Хочу видеть весёлое царство,
Детское государство,
Где все шумят, свистят и танцуют,
Бьют в барабаны и в дудки дуют,
Где ручные слоны и тигры
Играют с детьми в весёлые игры,
Где пляшет ёж в зелёном халатике,
А малышки рвут в куски грамматику...
Дзинь-дзинь!
Хочу! Желаю! Аминь!

 

Сон сладкий

 

Хочу видеть сладкое царство,
Рахат-лукумное государство,
Где на каждом шагу
Продают бесплатно нугу,
Вяземские коврижки,
Медовые пышки,
Халву и бананы
И печёные каштаны...
Дзинь-дзинь!
Хочу! Желаю! Аминь!

 

Попробуйте. А если ничего не выйдет — вина не моя. Значит, плохо верили.

1924    

 

Бродячий пёс

 

Медленно покачиваясь, я возвращался с моря в свою лесную сторожку, нагруженный, как мул, купальным костюмом, халатом, сеткой с овощами и подобранными у тростников дикими грушами. У колодца я обернулся: сзади меня кто-то вежливо вздохнул, словно хотел сказать: «Обернитесь, пожалуйста».

Из тростниковых джунглей вышла на тропинку тощая долговязая собака из той же незнатной породы, у которой хвост крендельком, а уши варениками. Я остановился, пёс тоже. Он внимательно, опытным глазом бродяги осмотрел мои пожитки, мою выгоревшую на солнце куртку, моё лицо и, когда я снова стал подыматься в гору, решительно пошёл за мной, точно я был его дедушкой, с которым он встретился после многолетней разлуки.

Его решение было нетрудно понять: «Нездешний... Не фермер — фермеры не купаются... Мяса не ест, но пустой желудок можно и супом с хлебом наполнить. Не злой, скорее добрый, стало быть, не прогонит. Из той породы людей, которые каждый год наезжают со всех сторон в Прованс, чтобы валяться на песке у моря и ничего не делать. Вроде бродячих собак...»

Пёс не ошибся, я его не прогнал и у дверей сторожки исполнил первый долг гостеприимства: дал ему в жестянке из-под сардинок холодной колодезной воды. Жестянка была гораздо меньше собачьей жажды, но я терпеливо подливал воду, пока пёс, из вежливости омочив последний раз язык, не взглянул на меня благодарными глазами:

— Спасибо.

Он немного хитрил со мной, но что ж — не схитришь — не поужинаешь... такая уж судьба всех бродяг.

Я сидел в сторожке, он у порога, снаружи. Он, конечно, постарался мне объяснить, как умел, что он совсем не хочет есть, что пошёл он за мной только потому, что я ему понравился. Осторожно, словно невзначай, перенёс он переднюю лапу за порог. Но я очень люблю собак и очень не люблю блох — глаза наши встретились, и он понял, что поужинать и на дворе можно.

Я размочил сухой хлеб в разбавленном водой скисшем молоке — нестле (не бежать же мне на соседнюю ферму за сливками!). Пёс съел. Он был очень голоден — впалые бока, чуть-чуть торопливые глотки... Но не чавкал, старался есть медленно, с достоинством, как не всегда едят даже сытые мальчики.

Потом я разогрел на спиртовке рисовый суп с томатами. Блюдо не совсем подходящее, но разве у меня собачья кухмистерская?

Мы честно поделили между собой суп, а на закуску я ему дал бумагу из-под масла, которую он, жмуря глаза от удовольствия, старательно облизал — так облизал, что бумажка совсем прозрачной стала. От вина отказался. Даже обиделся, как, впрочем, собаки всегда обижаются, если человек им что-то несуразное предложит. И в самом деле: предложи вам кто-нибудь после ужина копировальных чернил, разве вы не обиделись бы?

Из виноградника выполз с киркой старичок Сангинетти, хозяин моего жилища, маленький, похожий на хитрую ящерицу, человечек. Посмотрел на лежавшую у порога собаку, почмокал плохо выбритой губой и сказал:

— Ваш пёс? Не ваш? Здесь ни у кого такого нет — уж я знаю... Не люблю ни кошек, ни собак! Кошки — воровки, собаки кусаются. Вот вы её накормили, а она вам за это, хи-хи, брюки порвёт...

Вздор какой! Какая собака обидит человека, который её накормил и у своего порога приветил?

Псу тоже не понравился сухой, похожий на шорох выцветших листьев кукурузы, голос старичка. Он толкнул меня носом в колени, вильнул дважды хвостом (ужин был неважный, особенно вилять не стоило) и, презрительно обогнув старого клеветника, исчез за холмом в кустах можжевельника. Сыт, вечер тихий и тёплый — а что завтра будет, об этом только люди думают...

1926

 

Маленький крокодил

 

Пол в моей сторожке земляной, стены не оштукатурены и дыр в кирпичах не меньше, чем звезд в небе, когда считаешь их вечером, лежа на койке, сквозь раскрытую дверь... Но, слава Богу, ни на полу, ни в стенах ни одного тарантула, ни одной сколопендры, а то давно бы удрал из своего жилья, подвесил между соснами гамак и жил не хуже лесного дрозда.

Однако... завёлся у меня житель, с которым не каждый из вас согласился бы под одной кровлей ночевать. Впрочем, он жил в сторожке до меня и, должно быть, думал, что не он у меня, а я у него завёлся.

Когда я в первый раз распахнул тугие, пыльные ставни, по неровной стене что-то прошуршало вверх к потолочным балкам. Змея?.. Прошла минута.

С верхней перекладины свесилось и робко на меня поглядывало презабавное создание: плоская серая голова, раскрытая длинная пасть, плоское туловище в бугорках, растопыренные коренастые лапки.

«В сказках рассказывают про мальчика с пальчик, почему и не быть крокодилу с пальчик?» — подумал я и сделал вид, что совершенно не интересуюсь моим сожителем (это ведь лучший способ, чтобы что-нибудь узнать о любой твари).

Я не шевелился. Маленькая ящерица-крокодил терпеливо ждала, когда я уйду из её дома прочь. Но я внёс в дверь чемодан, походный стул и стал прилаживать полки. Полки? На стене? А может быть, я, такой большой и страшный, буду лазать по полкам и доберусь до самого потолка? Ящерица забилась под балку, только короткий тупой хвостик торчал наружу и по временам вздрагивал: это у неё сердцебиение передавалось в хвостик.

А когда я стал вколачивать в щели между кирпичами большие гвозди, испуганный зверёк заметался во все стороны, то ныряя в светлые дыры под черепицу, то обегая домик по наружной стене и растерянно заглядывая через край подоконника. Что такое?! Человек хочет разворотить дом! Удирать или ещё подождать чуточку?

Но полки были прибиты, и мой «крокодил» успокоился: застыл над самой полкой, не сводя с неё крохотных бисерных глаз. Очень она его заинтересовала.

Знакомый мой, когда я описал ему странную ящерицу, сказал мне, что я не ошибся: местные крестьяне так её и называют — «маленький крокодил». И посоветовал мне от этого квартиранта как-нибудь избавиться. Недавно крестьяне убили на дороге такую ящерицу величиной с полметра. Ящерицы эти не ядовиты, но очень больно кусаются, когда на них наступишь или вообще когда их чем-нибудь разозлишь.

Я пришёл домой и задумался. А вдруг мой крокодил — сейчас его в карман положить можно — через месяц вырастет с мой чемодан? Или ночью он спустится погреться в мою туфлю, я на него нечаянно наступлю, он разозлится и укусит меня за пятку? Что ж тут мудрёного? Наступи на меня, я ведь, пожалуй, тоже бы укусил... И вообще, как я теперь вместе с таким чудовищем жить буду? А если он впотьмах заползёт в рукав моей куртки и я его утром, когда буду одеваться, прищемлю? Бррр!..

На стене что-то зашуршало. «Маленький крокодил» сидел на полке верхом на банке со сгущённым молоком и, доверчиво на меня поглядывая, слизывал сладкие густые капли.

Мне стало стыдно. И, повернувшись к полке, я сказал кротко и убедительно:

— Друг мой! Пей мои сливки, ешь мои персики и виноград, я позволяю. Если я не позволю, ты ведь всё равно не послушаешься. Кроме того, я постараюсь никогда на тебя не наступать и ничем тебя не злить. Только, пожалуйста, не кусайся и, ради Бога, не заползай ночью ко мне под одеяло, а то я сойду с ума от страха.

«Маленький крокодил» поднял голову, и мне показалось, что он тихо-тихо пискнул в ответ: «Хорошо. Я согласен».

1926

 

Литература

 

1. Чёрный С. В дождливый день / Мурзилка. — 1993. — № 3.

2. Чёрный С. Факирский подарок / Мурзилка. — 1995. — № 4.

3. Чёрный С. Маленький крокодил / Мурзилка. — 1998. — № 6.