«Сказка о мёртвой царевне и семи богатырях». О чём сказка? Кто главный герой? И тут сразу сложно!
Бытовое наблюдение.
Вот бабушка читает сказу своей внучке, а рядом на кухне – мама девочки. Она тоже слушает сказку, которую в детстве ей читала её мама. Да и сама она уже не раз читала эту сказку своей доченьке. И вот она чистит картошку, а сама думает: о чём сказка? Когда-то в детстве она была уверена, что главной героиней сказки является царевна, которую все несправедливо обижают, а её жалеть надо, ведь у неё нет мамы. Но сейчас она слышит и понимает совсем другое, теперь она жалеет злую царицу: и муж её не любит, и детей у неё нет, и с волшебным зеркальцем проблемы – поневоле злодеем станешь…
Но в этот момент, слушая размеренный и спокойный мамин голос, ей пришла мысль: а кого в этой сказке жалеет сейчас её мама и о ком будет она сама задумываться лет через пятнадцать-двадцать, когда придет время читать эту сказку её собственной внучке или внуку? Неужели в каждом возрасте мы сами выбираем себе героя? Для нас героем становится тот, кто лучше всего иллюстрирует наши собственные современные проблемы, а его роль и функционал так похожи на наши собственные роли, которые приходится выполнять и в жизни, и на работе.
К сожалению, не все воспринимают сказку открытым сердцем, как воспринимает её ребёнок. Чаще всего взрослые не задумываются над теми вопросами, которые задают им дети, а испытывая ностальгию по ушедшему детству, вновь переживают забытые детские эмоции семейного счастья и веры в чудо. Для нас – взрослых – эта сказка остаётся архаичным символом детства, который когда-то установил твердые нравственные ориентиры: царица – злая, царевна – кроткая и добрая, Елисей – верный, богатыри –«люди добрые» и лихие. Эту схему, раскрывающую систему внутрисемейных отношений мы переживаем вновь и вновь. Эта схема существует на правах какого-то наивного негласного канона восприятия сказки.
Недоумение у взрослого вызывает стремление более глубокого осмысления сказки. Зачем? Ведь это – детская сказка. Мы должны переосмыслить сказку, потому что традиция детского прочтения сказки лишает её тех смыслов, которые заложены в неё автором. Пушкин писал сказку для взрослых, в ней есть социально-исторические аллюзии и глубокий духовный смысл.
Много было статей и аналитических разборов текста сказки, еще один нисколько не повлияет на восприятие сказки читателем, потому что читатель всегда сам вступает в сотворчество с А.С. Пушкиным в момент прочтения его сказки. В сознании читателя, независимо от всевозможных литературных изысканий, формируются образы близкие его сознанию, которые он запомнит надолго, которые будут влиять на его жизнь.
Два вопроса выступают на первый план. В сказке рассказывается о судьбе трёх цариц и одного царя. Кто есть царь? И кто есть царица? На чём основана такая арифметика?
Личность царя и его непосредственное участие в действии сказки отражены в четырёх глаголах: «простился», «воротился», «женился», «дал слово» и трёх описаниях душевного состояния царя: «был безутешен», «был грешен» и «тужит бедный царь по ней». Этим роль царя ограничивается. Глагол «снарядился» выражает собой факт расставания царицы с мужем.
Царь с царицею простился,
В путь-дорогу снарядился,
И царица у окна
Села ждать его одна.
Царь как будто на протяжении всего сюжета незримо присутствует в сказке, поскольку он царь, и должен, если не участвовать, то хотя бы знать всё, что происходит в его царстве. Но он не участвует. Любопытно, что все его действия являются констатацией факта, завершающего или инициирующего какой-то процесс: «простился» и «воротился» – процесса расставания; «женился» и «дал слово» начала будущей супружеской жизни, и лишь фраза «тужит бедный царь по ней» является окончательным описанием состояния царя, о прекращении которого Пушкин так и не сказал больше ни слова.
О царе мы можем судить только по отношению к нему первой царицы. Для неё он «милой друг», «гость желанный, день и ночь так долго жданный», его она именует «царь-отец», им она восхищается. Очевидно, что царица испытывает к царю глубочайшую любовь и почтение.
Ждёт-пождёт с утра до ночи,
Смотрит в поле, инда очи
Разболелись глядючи
С белой зори до ночи;
Не видать милого друга!
Только видит: вьётся вьюга,
Снег валится на поля,
Вся белёшенька земля.
Девять месяцев проходит,
С поля глаз она не сводит.
Накануне Рождества Христова рождается дочь царя, и в день появления Божественного младенца на свет Божий на очи царицы появляется и царь-отец.
Вот в сочельник в самый, в ночь
Бог даёт царице дочь.
Рано утром гость желанный,
День и ночь так долго жданный,
Издалеча наконец
Воротился царь-отец.
Других отношений к царю в сказке просто нет. Об отношении к царю его дочери, которая в финале становится женой Елисея (третьей царицей), и второй супруги (второй царицы), которая именуется в сказке и литературоведении как «злая царица», мы можем лишь догадываться, выводя это отношение из поступков героинь и построений нашей логики, которая может не соответствовать ни логике автора, ни логике поведения женщин в описываемую эпоху, ни логике царствования, о которой мы имеем весьма скромные понятия. Пушкин обходит образ царя молчанием, хотя всем другим персонажам он даёт четкую нравственную оценку.
Кстати, время действия сказки Александр Сергеевич определяет через следующие строки, повествующие о повседневном быте семи богатырей:
Братья дружною толпою
Выезжают погулять,
Серых уток пострелять,
Руку правую потешить,
Сорочина в поле спешить,
Иль башку с широких плеч
У татарина отсечь,
Или вытравить из леса
Пятигорского черкеса,…
Любопытно, что сорочин (сарацин) живёт в преданиях, повествующих об эпохе великих арабских завоеваний VII-Х веков; татарин является врагом Руси в эпоху монголо-татарского нашествия в ХIII-ХV; а война с черкесами, начатая еще в 1810 году, как раз к моменту написания «Сказки о мёртвой царевне и семи богатырях» в 1833 году, перешла в острую фазу и стала самым животрепещущим событием того времени. Пушкин в своей сказке относится ко времени как былинный сказитель, как монах-летописец: повествуя о конкретном историческом образе, он рисует соотнесённый с ним духовный метафорический образ вечности, чем возвышает героя своей сказки в веках.
Образ богатыря Ильи Муромца, кроме конкретной исторической личности, несёт на себе духовную образность всего русского богатырства, прославленного в столетиях. Так и Пушкин совмещает в описании ратной повседневности три различных исторических эпохи. Это совмещение позволяет нам предполагать, что действие «Сказки о мёртвой царевне и семи богатырях» исходит не от сказочно-фольклорной традиции, а от героического эпоса, у которого несколько иные задачи и, следовательно, должен быть иной уровень осмысления, другая методология изучения.
Это значит, что всю систему образности необходимо рассматривать не в конкретно исторической эпохе и не в абстрактно-фантастическом обрядовом контексте волшебной сказки, а в привязке к духовному развитию русского мира, каким видел его Александр Сергеевич Пушкин.
В былинном эпосе, взятом за методологическую основу построения сказки Пушкиным, существует единство трёх времен: времени реального (мгновенное сейчас), времени исторического (процессуальное сегодня, выросшее из вчера), время вечное (всегда – живущее вехами во всех временах: вчера, сегодня, завтра). Этими временными континуумами пронизана сказка. Уровень реальности раскрывает сюжет семейной жизни, близкий и понятный для каждой семьи, даже для детей. Образность исторического времени раскрывает нам расширенную метафору персонажей в той же системе взаимоотношений, но на другом уровне образности. Илья Муромец – не индивид, а целая историческая общность – народ. Образность вечности – духовна. Здесь Илья – образ личности святого воина. Очень интересно проделать путь к раскрытию смыслов пушкинской сказки от духовной образности, через историческую, к сиюминутной реальности сюжета.
С позиций вечности – духовного развития русского православного мира – за образом царя, оставившего свою жену в одиночестве на долгий срок, вплоть до самой её смерти, мы можем узреть аллюзию Господа Бога Иисуса Христа. Именно Он, создав апостольскую Церковь, покинул её до самого конца света, до второго пришествия. Смущает только тот факт, что Пушкин говорит о душевных переживаниях и грехах царя, чего у Бога быть не должно:
Долго царь был неутешен,
Но как быть? и он был грешен;
Год прошел, как сон пустой,
Царь женился на другой.
Во-первых, смущает слово «грешен», не совсем понятно, в каком смысле автор употребляет его: это оценка характера царя или характеристика его поступка – повторного брака. Две трактовки имеют совершенно различные смыслы. Если Пушкин употребляет слово «грешен» в смысле «не оригинален», «понятен как все», «слишком человечен», – тогда наше смущение излишне, а догадка – верна.
Во-вторых, главное – сказка продолжается и, следовательно, эсхатологическая картина мира не полна – царица умерла, а жизнь продолжается, – значит, конец света откладывается.
Как жаль! А как хорошо всё выстраивалось с точки зрения духовно-исторической картины. Византийская церковь, как образ невесты Христовой умирает вместе со всей великой державой, оставив младенца – девочку – духовную жизнь на Руси. Новая царица – Вселенская Христианская (католическая) церковь вступает в полновластное владение царством, над которым духовно не властна, поскольку всё время пребывает в иллюзиях, навеянных неким волшебным предметом – всезнающим зеркалом. Она фактически третирует малейшие ростки живой веры в церкви России, властной рукой удаляет её из столицы (из Европы), остаётся довольной тем, что она – юная наивная претендентка на царство (Божие) находится «в глуши» – весьма далеко от просвещённого мира.
– «Там, в лесу, стоит одна,…
… Крепко связаны ей локти;
Попадется зверю в когти,
Меньше будет ей терпеть,
Легче будет умереть»…
На роль сенной девушки Чернавки русская история предлагает множество претенденток и претендентов, благоговеющих пред западной цивилизацией, по сути, внедряющих многие дикие западные идеи в русскую жизнь, разрушающие и отравляющие эту жизнь. Мне представляется наиболее органичным в роли Чернавки образ Анны Иоанновны, а в образе черницы-отравительницы образ Екатерины II. В эпоху Анны Иоанновны Феофан Прокопович завершил свою работу по внедрению Духовного регламента и других законов, буквально «связавших руки православной церкви», но «милосердно» не лишивших её жизни.
Из эпохи царствования Екатерины II представить под наливным яблочком, снаружи прекрасным, а внутри – ядовитым, невозможно ничего, кроме плодов французского просвещения. «Кастинг» претендентов, которые могли быть прообразом Соколки – верного пса богатырей – велик: от митрополита Арсения Мациевича до Емельяна Пугачёва.
И только семь богатырей нарушают чёткую логическую схему своей надмирностью. Этот единый образ представляет загадку. Как хорошо было бы, если бы семь богатырей, семь хранителей девства и чистоты русской православной церкви соответствовали образам и служению семи русских патриархов от Иова до Адриана. Но патриархов было не семь, а десять. И главное: кто бы ни подразумевался Пушкиным под образом семи богатырей, отравление и смерть царевны они проморгали. Пушкин похоронил царевну. Название сказки говорит само за себя: «Сказка о мёртвой царевне и семи богатырях». Значит, в настоящем времени, во времени Пушкина царевна – мертва. А главными героями этой сказки являются те, кто вынесен на титульный лист – богатыри – духовные хранители и защитники веры православной, нам недоступные и неизвестные.
Дальнейшее повествование – сказочно-фантастическое. Воскресение царевны происходит благодаря неустанным поискам Елисея – жениха царевны. Именно он воскрешает царевну. И это, судя по притчевой стилистике повествования, – вопрос будущего. Путешествие Елисея и воскрешение царевны написаны в стиле легенды или пророческого откровения. Здесь великое множество загадочных образов, знаков и символов.
Сложно понять отношение Пушкина к королевичу Елисею. Единственный герой в сказке имеет собственное имя – королевич Елисей. Понятно, почему Пушкин взял именно это имя для героя своей сказки. Это имя ветхозаветного пророка, почитаемого в нашей церкви, обладающего силой своего наставника Ильи-пророка и в своей жизни имеющего опыт воскрешения из мёртвых.
Однако для меня загадка, почему Пушкин сделал его «королевичем». То, что Елисей ещё не король, а лишь наследник – логично. Но чей? Его приданое перечислено: «семь торговых городов да сто сорок теремов». А каково его наследство? Где его царство-королевство? Или его титул нужен автору лишь для того, чтобы обозначить его «заморскость»? Ведь титул «король» указывает на иноземную (западную) родословную Елисея. Быть может, титул королевича говорит о воинской доблести и способности к управлению? Можем ли мы ответить исходя из сказочного повествования, какова область приложения таланта Елисея – война или власть? Трудно ответить однозначно.
Образ Елисея духовно не статичен – он развивается. Он ищет. Ищет не только свою любовь, свою царевну, свою церковь. Он ищет себя. Он ищет свою веру. Он перебирает все возможные варианты проникновения в духовный мир. Пушкин подробно описывает, как он, путешествуя в поисках своей невесты, беседует с Солнцем и Месяцем, прежде чем находит верного свидетеля её смерти. Солнце – символ света, жизни и славы. Пушкин любит жизнь, впитал плоды просвещения и со славой знаком накоротке. В наше время его называют «солнцем русской поэзии». Месяц, олицетворяющий тайны и изменчивость любви, тоже давний друг поэта. И только дух ветра, символ вдохновения, Дар Святаго Духа для поэта является высшим приоритетом, об этом он неоднократно упоминает в своей поэзии. Ветер беседует с Елисеем, и Елисей понимает его. Он идёт по слову Ветра, как Пушкин по наитию Духа Святого в места совсем метафизические:
Там за речкой тихоструйной
Есть высокая гора,
В ней глубокая нора;
В той норе, во тьме печальной,
Гроб качается хрустальный
На цепях между столбов.
Не видать ничьих следов
Вкруг того пустого места,
В том гробу твоя невеста
Это не географический объект. Такого места на планете Земля быть не может. Путешествие Елисея проходит по просторам иного мира, то ли мира фантазии, то ли мира всевластия духа.
Вот идёт; и поднялась
Перед ним гора крутая;
Вкруг неё страна пустая;
Под горою тёмный вход.
Он туда скорей идёт.
Елисей – это сам Пушкин и есть? Нет. Конечно же, нет. Пушкин во время написания своей сказки не собирался спускаться в тёмный мир. Он как никто любил эту жизнь. Это теперь мы, вспоминая его гибель от руки убийцы и зная о его посмертной жизни в сознании всего русского сообщества, благодаря его поэзии, можем предположить такой пророческий перформанс: поэт взывал к нашим душам и в эпоху синодального периода, и в эпоху гонений на церковь большевистского периода, когда священники не могли выходить на проповедь к своим чадам.
Скорее всего, Елисей, который не боится взойти на жертвенную гору и спуститься в ад, это обобщенный образ некоего Данте – литератора, обретшего в ХIХ веке силу и славу певца-пророка. Протоиерей Андрей Ткачёв написал об этом явлении в русской литературе «золотого века» и его причинах, повествуя о литераторах, как о «...всех творящих литературу и кормящихся от неё, обязанных своим бытием только одному факту нашей духовной истории, а именно – молчащему духовенству». Русская поэзия ХIХ и ХХ веков буквально рыдала об участи поруганной веры православной. (Пушкин, Лермонтов, Гоголь, Гумилев, А.Тарковский, Ахматова, Бродский и мн. др.).
Королевич зарыдал
И пошёл к пустому месту
На прекрасную невесту
Посмотреть ещё хоть раз.
Вот идёт; и поднялась
Перед ним гора крутая;
Вкруг неё страна пустая;
Под горою тёмный вход.
Он туда скорей идёт.
В ХХ веке русские литераторы, как и русское духовенство, прошли через круги ада, голгофу НКВД, ГУЛАГ; кто-то из них пал на полях сражений мировых войн, кто-то вдоволь напился участи жизни на чужбине, ибо только после перенесённых страданий во имя Христово духовный взор поэта очищается от всевозможных примесей эпох и времён и становится способным узреть вечную истину, надмирную красоту духа:
Перед ним, во мгле печальной,
Гроб качается хрустальный,
И в хрустальном гробе том
Спит царевна вечным сном.
Только живое сердце способно разбить заиндевевший ледяной кристалл хрустального гроба. Только жизнь способна разрушить ту форму, в которую была заключена невеста – неизвестность.
И о гроб невесты милой
Он ударился всей силой.
Гроб разбился. Дева вдруг
Ожила. Глядит вокруг
Изумлёнными глазами,
И, качаясь над цепями,
Привздохнув, произнесла:
«Как же долго я спала!»
Только сейчас мы видим, как просыпается наша Русская православная церковь. Ведь церковь – это и есть все те люди, которые окружают Христа, живут вокруг и ради Христа; люди, которым для жизни необходим свет Христовой веры.
И встает она из гроба…
Ах!.. и зарыдали оба.
В руки он её берёт
И на свет из тьмы несёт,…
И не так уж важно, что мы не можем назвать конкретного прообраза пророка Елисея, будь это Пушкин, Достоевский, главное – в другом:
И, беседуя приятно,
В путь пускаются обратно,
И трубит уже молва:
Дочка царская жива!
Жива церковь православная, ибо сказано: «и на сем камне Я создам Церковь Мою, и врата ада не одолеют ее». Мф (16,18)
Елисей после возрождения Церкви навеки останется с ней, как и все святые земли Русской. Ибо у Бога все живы на века вечные. Имя Елисея символизирует святость. Не потому ли так много наших современников понимают духовность не столько как святость, сколько как владение великой культурой русского слова, талант к восприятию и передаче слова Божьего.
И с невестою своей
Обвенчался Елисей.
Литература
- Коровина В.Я. Литература. 5 класс: учебник в 2 частях / В.Я. Коровина, В.П. Журавлев, В.И. Коровин. – 14-е изд., перераб. – М.: Просвещение, 2023.
- Диафильм «Сказка о мёртвой царевне и семи богатырях». Мешков Евгений Алексеевич (1932–2020) – художник-график // https://gorenka.org/14407-skazka-o-mjortvoj-tsarevne-i-o-semi-bogatyryakh/
