Тайна творчества каждого талантливого мастера слова начинается с мысли: вначале было Слово.
Точнее не столько с этой мысли, сколько с ответа на незримый вопрос: что для тебя есть Слово? И в результате того, как настраивается душа поэта, пытаясь выплеснуть на бумагу всё, в чём может она соответствовать немому вопросу, получается шедевр или информация. И то и другое – текст. Но один текст переворачивает душу, ты не можешь его забыть, спустя время и время возвращаешься к нему, беседуешь с ним, споришь, оправдываешь себя и обстоятельства, словом - живешь в нем, а другой – забываешь.
Очевидно, в начале любого романа – мысль, идея, отвечающая Ему. Слову. Эта мысль либо противоречит Его промыслу о мире, либо развивает его. Читая законченный роман, мы все, читатели, знаем, чувствуем это: автор с самого начала с Богом или нет. Это знание об авторе для нас - главное. Мы чувствуем это интуитивно. Поглощенные интригой романа, мы, как будто изнутри его атмосферы наблюдаем беседу автора с Творцом.
Мы настолько уверены в этом, благодаря урокам литературы, неустанно возвращавших нас к теме свободы творчества, что главной темой произведения «Мастер и Маргарита», несомненно, считаем тему произвола властей и несправедливых цензурных гонений над автором, постепенно утрачивающем свою свободу, своё вдохновенье и свой талант. Вопрос потери таланта, а может быть и даже отказа от него – от дара Божьего, под влиянием непреодолимых обстоятельств – это и есть наипервейший вопрос: всегда ли созвучен ли голос поэта Гласу Творца. Какие силы дарят ему вдохновенье?
Тут важно и другое: а с кем мы сами – читатели? Что нам ближе – мелодия или ритм, скрипка или там-там? Какой песне откликнуться струны нашей души сегодня? Насколько мы уверены в том, что так будет всегда?
Чудо всякого талантливого романа в том, что писатель делает читателя помимо его воли соучастником своего литературного творчества, вовлекая читателя в беседу с Творцом, в которой ему, как соучастнику, не избежать высказывания своего откровенного отношения к Творцу. Причем, писатель остается в вечности, где-то там, за обложкой, а ты – брошенный на подмостки его романа, окруженный, иногда нелицеприятными персонажами, вынужден общаться с ними и с Творцом в реальном времени. Общаться с теми, кого ты не совсем понимаешь и никак не можешь даже заподозрить в симпатии к себе любимому. Все они часто не принимают тебя, не любят и не хотят перед тобой раскрывать свои секреты. А секреты есть у всех.
Подобные секреты присутствуют в романе М.А.Булгакова «Мастер и Маргарита». Известный литературный критик В.А. Казаровецкий, анонсируя свои книги в сети, поведал мне секрет одного литературного приема, который заключается в том, что автор отдает роль рассказчика в своём произведении одному из персонажей своего романа. Стиль, речь, сюжет повествования – всё пропитано индивидуальностью персонажа рассказчика, продиктовано его опытом и мировоззрением. Прием известный и весьма интересный в том случае, если сам автор исповедует совершенно иную позицию, нежели рассказчик.
В романе «Мастер и Маргарита», по мнению Владимира Абовича, таким рассказчиком является некто, представляющийся как Коровьев – шут из свиты Воланда. Это предположение, которое аргументированно доказывает В.А.Казаровецкий, меняет для читателя весь смысл романа. Меня настолько поразило, что изменение одного, казалось бы, незначительного акцента, переворачивает моё былое понимание романа, ставя его буквально с ног на голову, или, если быть справедливым, с головы на ноги, и я поверил ему в том, что это его предположение, похоже, является правдой. Время размышлений над проблемой заставило меня всё более глубоко проникать в её суть.
Постепенно всё в романе обрело свои места. Например, стало ясным и понятным, почему в романе так симпатично изображены все дьявольские приспешники. Потому что Коровьеву они нравятся. Тогда становится понятным, что встреча мастера и Маргариты действительно была неслучайна, а спланирована, спровоцирована и организована ухищрениями свиты Воланда, как, впрочем, и все прочие события романа.
Обаяние Коровьего, его ирония, благородный артистизм, искрометные розыгрыши, неисчерпаемый оптимизм и неутомимое желание превратить все проблемы и невзгоды москвичей в шутку или в игру также легко вовлекают нас в театральное действо романа, как неуловимо легко ловкий наперсточник втягивает в игру зазевавшихся зевак не вокзале. Мы хохочем над проделками неутомимой парочки и не замечаем, как между делом кто-то извне, спрятавшись на границе сознания, прямо перед нашими глазами раскладывает причудливый московский пасьянс человеческих судеб.
Мы чувствуем, что присутствуем в разных местах и в различных временах. Ощущение таинственного рассредоточения внимания уходит только после прочтения всего романа. Но что-то остаётся. Какое-то горькое послевкусие. Как будто тебя все-таки, несмотря ни на что, одурачили. Ты силишься вспомнить, что ты упустил, в какой момент потерял бдительность и стараешься проникнуть в суть прочитанного, но фейерверк чудес и раскаты юмора заслоняют что-то важное, что-то тонкое, что-то такое, что заставляет вновь возвращаться к размышлению о прочитанном.
Дымная завеса спадает, когда ты трезво отдаёшь себе отчет в том, кто был перед тобой. А ты встречался на страницах романа с лжецом и отцом лжи. С его свитой фокусников-манипуляторов, превращающих всё вокруг в шоу, которое должно продолжаться. Не потому что зритель должен получить наслаждение от зрелища, а согласно девиза этого шоу: «ешьте, уплочено».
Шоу было настолько загадочно, задорно и динамично, что внимание не хотелось задерживать ни на иершалаимских событиях, ни на философских беседах. Да и вообще всё было так весело и интересно, что не понятно, зачем тут страдания мастера по поводу своего романа, да и зачем вообще в романе страдания? Для чего в «Мастере и Маргарите» говорится о написании другого романа о Понтии Пилате, так ли уж он важен и, вообще, кому он интересен, кроме самого мастера? О чем этот роман? Мы видели отрывки: всего только несколько сцен. Ведь, похоже, его никто не прочел целиком, за исключением самого мастера. Неужели есть кто-то, кому нужен роман кроме мастера? Я выдохнул. Да. Есть такой персонаж.
Неожиданно всплывает ещё вопрос: «А зачем Воланду нужен роман про Понтия Пилата?» Сразу всплывает, цепляющийся за вопрос ответ: «Потому что в сознании каждого русского человека имя Понтия Пилата неразрывно связано с именем Иисуса Христа – Господа нашего». «А зачем профессору черной магии Имя Господа Иисуса Христа?» Так постепенно одно звено за другим на мутной и непрозрачной поверхности нашего сознания появляются звенья цепи рассуждения, которые невозможно оторвать друг от друга.
Дьяволу совсем не нужен Иисус. Он боится живого Сына Божьего. Но ему нужен роман, в котором есть Иешуа Га Ноцри. Иешуа – совсем не Иисус. Это другой образ. Значит, дьяволу нужен образ Иешуа, похожий на Иисуса, но не Иисус. Иешуа – это не образ реального Иисуса, а лишь некий литературный, художественный образ, который может ввести неискушённого читателя в заблуждение. Дьяволу необходимо обмануть читателя. Ложь – его профессия. На наших глазах происходит подмена смыслов. Мы видим в романе образ, в котором художественность предпочтительней реальности. Образ Иешуа из романа уводит читателей романа от реального Христа, который мог бы появиться в жизни каждого из них.
Роман, написанный мастером – это и есть вожделенная духовно-идеологическая диверсия, которую предпринял сатана для того чтобы дискредитировать и стереть образ Бога Истинного из сердец православных. Роман – это его цель. Цель Булгакова другая. Михаил Афанасьевич вскрывает сатанинский обман, которым, как сетью подмен, лжи и обмана, оказалась накрыта вся Советская Россия задолго до написания романа «Мастер и Маргарита». И этот обман издревле создавали фарисеи - мастера формы слова, творцы иллюзорных миров во имя искусства – великие романисты прошлого: Горький, Толстой и др.. Каков обман в романе «Мастер и Маргарита»? Что в нем от искусства?
Тайна лица повествователя, интрига и хитросплетения фабулы романа таковы, что для читателя всё события непредсказуемы и фантастичны, мотивы действий персонажей поражают своей нелогичностью и легкомыслием, мысли противоречат намерениям, а слова – мыслям. Следуя хитросплетениям сюжета, читатель, казалось бы, обречен поддаться соблазну скоропалительных выводов относительно амплуа героев, азартному увлечению шармом игры с судьбой и растворению ума в эротически-мистической атмосфере романа. Однако, в романе присутствует Иешуа Га Ноцри. Тот, кто так похож на Христа, что я, читая в юности роман как, наверное, и многие другие, принял его за исторически правдивый образ Иисуса. Только сейчас я понимаю, что принять его за Христа могли только атеисты, материалисты или такие наивные и девственные в вопросах веры граждане, как я. Люди, не отличающие правду от лжи, свет от тьмы. Спящие духовно.
Но в сталинскую эпоху живы были еще в стране люди, некогда согретые светом веры Христовой, люди, для которых образ Га Ноцри был очевидно театрален, литературен и вызывал в душе скорее жалость и сочувствие нежели что-то еще. Это был не Тот, Кому молятся. Именно эти люди читали роман так, как писал его Булгаков. Именно они были его целевой аудиторией. Образ Га Ноцри является ключом, открывающим истинный смысл романа, романа-предостережения, романа-апокалипсиса, романа истерической мистерии дьявола. Ключ этот может оказаться в руках только того, кто знаком с Истинным Господом Иисусом Христом. Чудесный роман: читать его могут все, а понять – только верные, только родные, только наши. И это чужому не объяснишь.
А чужие были в России всегда. Родные, которые внезапно превратились в чужих, забыв про Каина и Авеля, про Иосифа и его братьев, про Иоанна Крестителя, которого Ирод лишил отца, про Христа, который всегда с Отцом. Чужими для нас становятся наши дети, не получившие духовное наследие отцов по причине беспризорщины, всегда сопровождающей революции, безотцовщины, сопровождающей великие войны, безверия, сопровождающего тотальное чадопревознесение. Толстовство с его елейным всепрощенчеством, которое развенчивает в своем романе Булгаков, в конце концов, в наше время, вырождается в цветение новой псевдокультуры, вобравшей в себя всю ложь философии либерализма, всю искусственность и мишуру глянцевой культуры потребления – все оттенки сатанинского мышления не способного ни к творчеству, ни к любви, ни к жизни. Против такой псевдо жизни предупреждает и пророчествует Михаил Афанасьевич.
Что же такое сам роман Булгакова «Мастер и Маргарита» – добро или зло? С одной стороны, этот роман, как некое уголовное дело раскрывает и доказывает преступный умысел Воланда и злодейские деяния всей его свиты. Это подшитое и законченное дело, в котором мастер в конце концов оказывается свидетелем, потому что понимает, что сослужил своим романом службу самому дьяволу и, пытаясь остановить злодейство, в котором участвовал, сжигает роман. Разоблачить и наказать злодея – это, безусловно, дело справедливое.
С другой стороны, роман – это не уголовное дело, которое зачитывается на суде в присутствии специалистов, имеющих уголовный и правовой иммунитет, а затем какое-то время хранится в архиве, перед тем как будет уничтожено. Роман – это публичное явление. Как его воспримут будущие поколения читателей, не знает никто. Станет ли роман произведением, причастным к лону великой русской литературы или превратится в легкое бульварное чтиво для миллионов читателей, можно только предполагать. Основанием для утверждения того или иного предположения будет служить отношение М.А.Булгакова к добру и злу, его понимание того, что «в начале Слово было у Бога», а потом…. Потом мы потеряли всякое сакральное почтение к слову и превратили его в литературу.
Сейчас мы уверены, что способны понять, как Булгаков относился к Слову, к литературе, к последнему своему роману. Всё становится ясно для нас, стоит только провести лингвистический, литературоведческий, стилистический и наукоёмкий анализ. Но – нет. На протяжении многих лет, эпохи оттепели и застоя, перестройки и лихих девяностых, времен начала ХХI века, которые найдут еще свой ярлык и ценник, мы изучаем его биографию и его тексты в тщетной надежде понять правду, как видел её Булгаков. Наука, конечно же, помогает. Но гораздо важнее познание, в процессе которого мы сами возрастаем и как читатели и как личности.
Такое познание дает нам веру. Читая роман, мы беседуем с другом, с человеком, свидетельству которого доверяем, с мыслителем, который превозмог и пережил многое, не потеряв веру. Я верю, что в образе мастера Михаил Афанасьевич доносит до нас совой собственный жертвенный подвиг. Как мастер в очистительном пламени камина сжигает свой роман – всё то, что он так долго вынашивал в своих замыслах, оттачивал и воплощал долгими ночами за письменным столом – всё, что он так любил, внезапно оказавшееся дьявольским наваждением, так и сам Булгаков расстается с мыслью о величие своего литературного творчества, о пророческой роли писателя – властителя душ, о призвании.
С литературной славой он расстался давно, а теперь сжег мосты за собой в советской России фактом написания своего «антисоветского» романа. Роман Булгакова – это нож в руке Авраама, который он занес над собственным литературным наследием, над тем, что было дорого ему. Сам Булгаков не в силах принять такого решения, как его мастер, но нож занес. Мы знаем теперь, как Господь сохранил его детище.
Камин – это аллюзия гоголевского решения. Н.В.Гоголь сжег свой роман вполне сознательно: дабы не позволять наивному читателю кормить мысленного волка пищей своего внимания и интереса к мертвым душам – дело благое, долг каждого христианина. Мысленный волк, обитающий в душе каждого читателя, может разорвать сознание этого читателя напрочь, вгрызаясь в самое дорогое, самое беззащитное, если читатель легкомысленно поверит чуждому ему автору, или, если неправильно поймет расстановку сил света и тьмы в романе, то есть: если будет жертвовать своим временем, подкармливая не того волка. Булгаков сделал всё, чтобы с его читателем и с его романом такого не могло случиться, и всё же, это произошло. Многочисленные театральные постановки взяли на щит именно то, что так старался уничтожить писатель: стеб и глумление, мистику и бесовщину.
Сын священника М.А.Булгаков прекрасно осведомлен о том, что каждому читателю дано увидеть и понять то, что он в состоянии понести, каждому даётся днесь та духовная пища, которую он способен усвоить, каждому даны те испытания, которые ему по силам. Но он также хорошо знает, верит в то, что любой читатель, духовно возрастая над собой, способен однажды разорвать силки художественности и литературного вымысла и подняться до высот духовного понимания смысла и Слова. Михаил Афанасьевич не сжег свой роман потому, что верил не в человека, но во Христа Господа Бога нашего. А будущее – Его рук дело.
