Юрий Геннадиевич Томин по профессии геофизик, ездил в экспедиции, был преподавателем в институте, потом редактором детского журнала «Искорка». Он написал много приключенческих книг для детей. Его сказочная повесть «Шёл по городу волшебник» поразила читателей своей необычностью. Мальчик нашёл коробок с волшебными спичками, надломил одну спичку, и неожиданно желание его исполнилось.
В другой повести необычное и обычное тоже существуют совсем рядом. Учитель физики в одной школе становится объектом наблюдения жителей другой планеты. К нему засылают агентов. Очередной агент — лжеучительница физкультуры. Она хочет повести ребят в поход. Принимаются меры, чтобы предотвратить поход, но, увы, безуспешно. И тут...
Однако не будем пересказывать захватывающий сюжет, нужно просто взять и прочитать книгу. Называется она «А, Б, В, Г, Д и другие».
Как Юрий Томин (1929-1997) пришёл в детскую литературу? Об этом очень интересно рассказывает Борис Никольский.
Фантазии Юрию Томину не занимать! Вышел он на прогулку, а ребята его спрашивают, почему его собака не отдаёт палку, которую ей бросают. Решил он подшутить над ними, стал выдумывать, что это не собака, а... А кто? Прочитайте — узнаете!
Борис Никольский
Юрий Томин и его книги
Это было давно — около тридцати лет назад.
Я работал тогда в журнала «Костёр» заведующим отделом прозы. И вот однажды наш журнал решил провести конкурс на лучший рассказ. По условиям конкурса все рукописи должны были поступать в редакцию под девизами.
Что это значит?
На рукописи, присланной в редакцию, там, где обычно пишется фамилия автора, должен быть поставлен какой-либо девиз. Ну, допустим: «Смелость города берёт». А к рукописи прилагается запечатанный конверт, на котором написан тот же девиз. В самом же конверте — листок с фамилией автора и его адресом. Но никто не имеет права распечатать этот конверт до тех пор, пока не будет принято окончательное решение жюри конкурса.
Для чего всё это делается?
А для того, чтобы и маститый писатель, чьё имя пользуется широкой известностью, и молодой, никому ещё не ведомый литератор находились перед жюри в равном положении. Чтобы решение жюри определялось лишь одним обстоятельством: хорош этот рассказ или плох, интересно его читать или неинтересно.
На тогдашний конкурс «Костра» рукописей поступило немало. После долгих споров и обсуждений жюри отобрало, если не ошибаюсь, шесть лучших рассказов. Им-то и решено было присудить премии и напечатать их в журнале.
И вот наступила самая волнующая минута. Предстояло наконец вскрыть конверты и узнать имена победителей.
Конечно, я бы покривил душой, если бы стал утверждать, что у нас, членов жюри, не было никаких догадок и предположений. Были. По стилю, по манере письма, нам казалось, мы угадывали некоторых из наших постоянных «костровских» авторов.
Впрочем, это были только предположения, которые каждый из нас предпочитал держать в тайне. Оправдаются ли они?
И вот председатель жюри в тишине вскрывает первый конверт. И имя первого победителя конкурса становится известно: Юрий Томин.
К тому времени мы уже хорошо знали этого молодого писателя. Да и читатели уже успели заметить и полюбить его «Повесть об Атлантиде», напечатанную на страницах нашего журнала. Что же, значит, не ошиблось жюри, премия досталась талантливому человеку.
Председатель жюри берётся за второй конверт. И опять стоит тишина, пока он надрывает его. Но что такое? На листке, выпавшем из конверта, опять та же фамилия: Юрий Томин! Это уже что-то непредвиденное — две премии одному автору!
Вскрывается третий конверт. И... Тут уж изумлению жюри, как говорится, нет предела. На вложенном листке — те же два слова: Юрий Томин.
Честно говоря, мы, члены жюри, тогда даже немного растерялись. Подумать только: из шести премированных рассказов три принадлежали одному и тому же автору! Небывалый случай! Причём рассказы были непохожи друг на друга, и, если честно признаться, лишь применительно к одному из них мы предполагали, что его автором скорее всего окажется именно Томин. Но чтобы ещё два!..
Однако конкурс есть конкурс. И нашему жюри оставалось теперь лишь поздравить молодого писателя сразу с тремя премиями и вместе с ним порадоваться его успеху.
Случаен ли был этот успех?
Нет, конечно же, не случаен.
Вся дальнейшая литературная судьба Юрия Томина это подтвердила. Причём подтвердила весьма убедительно. Написанные им книги вошли в «Золотую библиотеку школьника», переведены на многие языки мира.
Очень часто нас, тех, кто пишет книги, ребята спрашивают: «А трудно ли стать писателем?»
Что ответить на такой вопрос?
Можно сказать: «Да, трудно. Даже очень трудно». И ответ этот будет правильным.
Да, трудно, потому что, чтобы стать писателем, надо накопить жизненный опыт, надо знать и чувствовать нечто такое, что знаешь и чувствуешь только ты, что может стать, пусть небольшим, но всё же открытием для окружающих. Надо уметь рассказать об этом по-своему, так, как никто ещё до тебя не рассказывал. Подражать, стараться написать, «как у других», «не хуже, чем у других»,— это гиблое дело.
А можно на тот же самый вопрос: «Трудно ли стать писателем?» — ответить и по-другому: «Нет, мол, не трудно». И, как ни странно, такой ответ тоже будет верным.
Потому что для настоящего писателя писать — так же естественно, как дышать, двигаться, одним словом — жить. Никогда не получится писателя из того, кто ломает голову: «Что бы такое мне сегодня сочинить?» Настоящий писатель просто не может не писать — вот в чём дело.
Бывает, говорят: «Писатель собирает материал для своей книги». Или ещё даже так: «Писатель изучает жизнь».
Мне лично подобные формулировки не нравятся. Я, например, знаю таких писателей, кто почти всю жизнь прожил в одном городе, в одной квартире, и тем не менее написал прекрасные книги — потому что умел вглядываться в души и характеры окружавших его людей. Знаю и таких, кто всю жизнь гонялся за «интересным материалом», но так и не сумел написать ничего стоящего, ибо всё, что он видел, не прошло через его сердце, не стало его болью и радостью, а так и осталось «материалом».
Иначе говоря, писатель должен быть не наблюдателем событий, не «собирателем материала», а прежде всего участником жизни. Вот что главное.
Когда Юрий Томин работал в геофизических экспедициях на Крайнем Севере, на далёких притоках Енисея, он, конечно же, не думал о том, что собирает «материал» для будущих своих книг. Но именно там, на Севере, во многом и складывались взгляды будущего писателя, его характер, его отношение к жизни, к людям. Складывались его представления о том, что имеет в жизни настоящую, а что — лишь кажущуюся, иллюзорную цену. Именно там, где работа была трудна, а быт суров, он учился судить о людях не по словам, а по поступкам. Учился ценить такие черты характера, как мужество, честность, верность, преданность долгу, товарищество. Так вырабатывался своего рода кодекс чести, которому писатель останется верен всю свою жизнь. И именно обо всём этом он расскажет затем на страницах своих книг.
И хотя рассказы и повести о Севере, о геологах, о нелёгких экспедиционных буднях занимают в книгах Юрия Томина совсем немного места, мне кажется, именно они явились, образно говоря, фундаментом всего того, что потом было сделано писателем. А, как известно, чтобы здание прочно стояло на земле, у него непременно должен быть крепкий, надёжный фундамент.
Юрий Томин никогда не был избалован вниманием литературной критики. Да и знаками официального признания — тоже. И тем не менее, я считаю, писательской его судьбе могут позавидовать многие литераторы. Ведь, в конечном счёте, каждый из нас работает только с одной надеждой и целью — чтобы твои книги читались. Чтобы слово твоё, те страницы, над которыми ты в одиночестве просиживаешь долгие часы, не оставляли читателя равнодушным. По-моему, нет ничего страшнее для любого писателя, чем увидеть на библиотечных или магазинных полках ряды своих никем не тронутых книг.
Томину такая участь никогда не грозила. Ребята давно уже признали его своим писателем.
Почему читатели любят писателя Юрия Томина?
Может быть, потому, что Юрий Томин любит своих читателей?
Да, да! Пожалуй, я сказал верно.
Что значит — любить своего читателя?
Это значит — относиться к нему всерьёз, с уважением.
Это значит — помнить, что ты сам в детстве любил интересные, увлекательные, яркие книжки с удивительными приключениями.
Это значит, что теперь, когда ты сам стал писателем, ты непременно должен постараться написать именно такие книжки. В противном случае лучше совсем не браться за перо.
Достоинство книг Юрия Томина — таких, например, как «Шёл по городу волшебник» или «Нынче всё наоборот», «Карусели над городом» или «Борька, я и невидимка», да и других — как раз в том и заключается, что писатель умеет писать так, что от книжки, оказывается, невозможно оторваться, пока не прочтёшь её всю. Но читаешь такую книгу и вдруг обнаруживаешь, что автор словно бы исподволь, ненавязчиво заставляет тебя задуматься — о человеческом эгоизме и об отзывчивости, о доброте и о чёрствости, о себялюбии и об умении ощутить чужую беду, как свою...
Да, Юрий Томин любит и умеет писать для ребят.
Я, честно говоря, даже подозреваю, что он из тех, кто убеждён: детские писатели и есть самые главные писатели. Потому что книжку, написанную детским писателем, человек читает как раз в том возрасте, когда открывает для себя мир, когда особенно восприимчив и к хорошему, и к плохому.
Значит, то, каким этот человек вырастет — добрым или злым, честным или лживым,— зависит и от людей, называемых детскими писателями. От их книг.
Юрий Томин
Из заметок собаколюба
Почти сорок лет прожил я рядом с собаками. Встречались, конечно, и люди, но не о них сейчас речь. И у друзей, и у знакомых тоже были собаки, так что десятки собак знал я на своём веку.
Были среди них злые, добрые, отважные, трусливые. Были благородные, подловатые, самолюбивые. Были собаки-«солдаты» и собаки-психи. Ласковые и сдержанные, умнейшие и глупые, красивые и уродливые. Но не было среди них ни одной, которая не была бы предана своему хозяину. То есть она могла его в какой-то момент и не послушаться, но это была только вина хозяина.
Всё зависит от воспитания. Недаром говорят: «Смотришь на собаку — видишь хозяина». От себя добавлю: «Смотришь на ребёнка — видишь родителей». Тут уж, родители, хоть убейте меня, а я от своих слов не отступлюсь.
Словом, заводя щенка, вы приобретаете себе друга, который предан вам до последнего своего вздоха. Вы лепите из него, как из пластилина, характер. Но боже вас упаси лгать ему или притворяться. Ведь если вы злой человек, то собака, независимо от вашего воспитания, вырастает злой, если вы подлый — и собака подлой будет. Если же вы добрый и ровный по характеру, то, незаметно для вас, собака станет такой же.
Казалось бы, общеизвестно: дети любят собак, собаки любят детей. Но это не совсем точно сказано.
Дети любят собак, которые подчиняются их командам, пусть даже неумелым, играют с ними. Но у собаки ведь игры свои. Она будет счастлива, если вы будете ей сто раз бросать одну и ту же палку, но она не сядет играть с вами в шахматы. С другой стороны, если вы в восторге заберётесь на неё верхом, то умная собака это стерпит, но удовольствия при этом не испытает. Да и кто из нас любит, чтобы на нём ездили верхом? Я не уверен, что даже лошади это любят, хотя и подчиняются.
Собака никогда не тронет ребёнка. Это так. Но бывают исключения, и виноваты в них мы сами.
На даче у меня жила овчарка. Очень добрая и послушная. За забор она выйти не могла, но дети каждое утро по дороге в школу задирали её: бросали в неё камнями, стучали палками по забору. И собака очень быстро сообразила: все, кто маленького роста,— её враги. И когда она однажды выбежала за забор, то набросилась на первого же попавшегося ей ребёнка. Она не укусила его, только облаяла. Но шум поднялся большой!
Дней десять потом пришлось мне выходить с овчаркой за забор в половине девятого утра и знакомить детей с моей собакой. Объяснять ребятам, что гораздо лучше и интереснее с ней поиграть, а не бросать в неё камни.
Кончилось тем, что, проходя мимо, они не палки просовывали в забор, а ладошки. Какие-то ладошки она облизывала, какие-то нет. Но уж это её, собачье, дело.
Кстати, самый верный способ залечить небольшую ранку — дать её полизать собаке. Её слюна убивает микробе!. Но это не совет, просто я об этом слышал.
Однажды к моей овчарке, к той же самой, подошёл как-то на улице малыш. Погладил её и сказал:
— Хорошая моя, маленькая моя...
А в «маленькой» было пятьдесят килограммов, и малыш ростом не доставал до её ушей. Но, наверное, было у того малыша врождённое чувство любви к животным и потребность защитить. А что «маленькая» больше его — это не важно. Он же человек, значит — сильнее. Он бы и слону сказал так же.
Какая собака всех лучше?
Да любая, которая вам понравится. В том, что ей понравитесь вы, сомневаться не надо. Она полюбит вас любого: стройного, горбатого, пучеглазого, красивого, безобразного... но только не злого. Впрочем — полюбит и злого, но потом и сама обозлится. Собака полюбит вас и будет всегда вместе с вами, она будет спать на коврике или без коврика, под кроватью, на стене, на потолке, лишь бы рядом были вы.
Кажется, я заговариваюсь...
Ладно, скажу ещё о последней моей собаке. Точнее о том, как на зайца надели собачью шкуру.
У нас во дворе все дети её знают и играют с ней в палочку и в футбол. Не любят её только дворники. Но дворники и нас с вами не любят. Тут мы все с собаками на равных. Вообще-то забавно, если бы не было ни детей, ни собак, а одни дворники.
Но это я опять заговариваюсь.
Итак, гуляем мы с собакой. Роста она небольшого, пепельно-серая, хвост купирован, ноги длинные. А внутри у неё — сто лошадиных сил. Скорость сверхзвуковая, как у истребителя: звук ещё слышен, а собаки уже нет.
Гуляем. Бросаем палочки. Подходят три второклашки — мальчик и две девочки.
— Можно мы с ней поиграем?
— Конечно.
— А как?
— Бросайте палку.
Бросили палку. Собака носится по кругу молча, со своей сверхзвуковой, палку не роняет. Ребята бегают за ней.
Смотрю на неё: задние ноги длиннее передних, длинные уши заложены, хвост куцый...
Подходят ребята.
— А чего она палку не отдаёт?
Не знаю, что это мне в голову взбрело. Говорю:
— Да ведь это не собака. Это заяц.
Они так и вросли в землю.
— Почему заяц?
Смотрите: хвост пуговкой, как у зайца. Задние ноги длинные, уши длинные...
— А зубы?
— Зубы? — Я задумался.
— Зубы-то сейчас какие угодно можно вставить.
— А шкура?
Тут я уже совершенно обнаглел и говорю:
— Вы что думаете, я просто так с зайцем гулять выйду? Ведь его собаки разорвут. Так что я на него собачью шкуру надел.
Тут догадливые ребятишки сами стали мне помогать:
— А живот у него белый?
— Белый!
— А на животе — молния?
— Ну а где же ещё!..
Но тут собака соскучилась и снова стала предлагать ребятам палочку, не выпуская её изо рта. Все четверо стали носиться по полянке с большим удовольствием. Хотя ребятам скорости явно не хватало.
Тут кого-то из них покричали домой.
Они побежали вместе, собака понеслась за ними, выплюнула палку и впервые гавкнула.
Мальчик затормозил, как хоккеист. Повернулся ко мне и спросил:
— А почему он лает?
Сначала я даже не поверил, что они мне всерьёз поверили. Думал: приняли игру. Но ещё раз соврать не решился.
— Да это не заяц, это нормальная собака.
Мальчик кивнул и умчался. Но я до сих пор не знаю, кто кого разыгрывал.
К чему я всё это?
Да к тому, что дети всегда готовы полюбить — хоть зайца, хоть собаку, хоть учителя математики.
Надо только не мешать этому.
Литература
Торопыгин В. Откровенно о важном. К 50-летию Ю. Томина / Пионер. 1979. - № 6.