Кто-то из писателей-натуралистов сказал: "Лес всегда живой". И это верно. Тянутся к солнцу деревья и травы, в ветвях летают певчие птицы, скачут белки, прячется в чаще великан-лось.
Лес, как добрый хозяин, кормит своих жителей, и они за это вместе с ветром-шутником расселяют деревца, кустики и травки. В лесу все помогают друг другу!
От зари до зари звенит лесное царство-государство. Полно в нём разных криков, свистов, стуков и песен!
Здесь живут и тихие обитатели, молчуны и труженики, их нелегко увидеть, надо быть очень осторожным, чтобы не спугнуть мирный лад их жизни.
Идёшь по лесной тропинке, а за тобой отовсюду наблюдают то настороженные, то любопытные глаза. Нужно так ходить, чтоб ни одна веточка под ногой не хрустнула, и тогда можно заметить некоторых обитателей леса: и лося, и барсука, и белочку.
Всем, кажется, интересно понаблюдать, как маленькая птичка вьёт гнездо, откладывает пёстрые яички и стережёт их от злых, алчных взглядов. Но я не советую и приближаться к гнёздышку, ведь мы нарушим покой маленького жителя леса, потревожим бессмысленно, словно нарочно проникнем в хлопотливую и нелёгкую жизнь малой птахи.
Если вошёл ты в лес, то обязательно станешь частицей его доброй сказки. Посмотри вниз, увидишь, как какой-то жучок взбирается по твоей ноге и стебелёк обвил колено, а паучок на своей паутинке, как на парашютике, спустился на голову. Не торопись избавляться от нежданных гостей, они не сделают тебе ничего плохого. Ты их только напугаешь или нечаянно поранишь! Будем терпимы и ласковы к ним, мы ведь гости, вежливые гости, а не дикари.
Лес приносит много радости человеку. В весенней чащобе бубнит ручеёк, склонился ландыш белый, черёмуха цветёт. До чего же приятно!
На летних полянках краснеет земляника, выводят бесконечную песню комары и лягушки. Сказочно хорошо!
Прекрасен лес и тихим осенним утром, когда увядшие листья золотыми лодочками плывут по лесной речке.
Зимой еловые лапы как хрустальные люстры. Качнёт синица еловую люстру — обрушатся сверкающие подвески.
Одним словом, в любое время года в добром лесу остаются чудеса. Постараемся их сохранить в первозданном виде и никому не навредить. Не навредить муравейнику, деревьям и кустикам, травкам и ягодкам, жучкам и ёжикам.
"Кто же был со спичками и уничтожил жилище тружеников муравьёв?" — задаётся вопросом писатель-натуралист Николай Сладков.
"Кто и зачем поджёг лесную вырубку, погубил ёжика и спалил гнездо тетёрки?" — спрашивает В. Морозов.
"Почему Артёмка сделал чёрного жука хромым?" — удивляется В. Баныкин.
Знаете ли вы ответы, ребята? Прочитайте рассказы писателей и подумайте над вопросами, которые они задали.
Н. Сладков
Кто-то со спичками
Вот иду я по лесу, прихрамываю — ногу на валежине подвернул. И потому зорко смотрю под ноги. До чего интересно! И не думал, что столько в лесу диковин, и прямо у нас под ногами.
Среди всех диковин и муравейник. Пирамида египетская, построенная насекомыми!
Пирамида повреждена. Неизвестный злоумышленник прокопал сбоку ход чуть не до самого центра. По следам видно, что это работа дятла. Чёрного или зелёного. Оба они любители муравьев и часто копаются в муравейниках.
Сгрёб я горстями раскиданный мусор, засыпал дыру, выровнял купол — остальное пусть сами муравьишки доделывают. Мне в их ходах-выходах, туннелях и камерах не разобраться.
Прохожу через месяц — муравейник снова разрыт! На этот раз медведем. Шёл медведь, учуял нагретый муравейник, свернул к нему — смахнул лапой купол наполовину.
Снова сгребаю мусор, насыпаю, выравниваю. За муравьями опять внутренние доделки. На этот раз им достанется поработать! Не знаю, как муравьи, а я уже закипаю! У муравьев и так всегда работы по горло, а тут ещё эти громилы. Ремонт за ремонтом!
Через месяц снова натыкаюсь на муравейник — опять разрыт. Рябчиками. Расчесали макушку, разгребли, раскидали мусор — поклевали муравьиные яйца.
— Ну если вы так! — говорю. — Тогда кто кого! Вы будете громить, разбрасывать, портить, а мы с муравьями будем чинить. И посмотрим ещё, кто кого одолеет.
Снова я муравьиную кучу досыпал, выровнял, купол лучше, чем раньше, стал. Муравьи, конечно, могут и сами купол сложить, но сколько нужно будет лишних трудов и хлопот, сколько времени! Ведь каждая хвоинка-соринка для муравьи всё равно что для нас бревно. А их, этих соринок-хвоинок, тысячи тысяч! Ни на что тогда у них уже сил и времени не останется: ни на охоту, ни на кормёжку деток, ни на прогревание куколок. Ослабнет муравейник и захиреет.
Через месяц нарочно пришёл к муравейнику. И снова полный разгром! Кабан на муравейнике спал. А перед сном, чтоб было удобно и мягко, свёз рылом купол, раскидал и разровнял мусор — словно взбил пуховую перину! — и улёгся на сухонькое, довольно похрюкивая. И вот вместо муравейника просто куча мусора, а вместо купола — яма. Вот свинья!
— Ничего, ничего! — успокаиваю себя. — Одолеем кабана. Не унывать, муравьишки!
Сгребаю ногами, бросаю горстями, ссыпаю, приглаживаю, пришлёпываю. Сложил пирамиду-купол. Достанется муравьишкам прокладывать в этом хаосе ходы-проходы! Да им уж теперь не привыкать...
Я даже повеселел! Медведя и кабана одолели — кого нам теперь бояться? Некого нам бояться. Разроют — сложим. Что за беда!
А беда была уже рядом. Когда я снова пришёл к муравейнику — не было муравейника. Вместо него была яма с пеплом. Чёрное кострище, гарью пахнет — нечего и собирать. Кто-то просто так, походя, бросил спичку или окурок. А может, и нарочно поджёг. Для смеху. Встречаются такие ещё в лесу.
Простительно дятлу и рябчику, простительно медведю и даже дикой свинье. Им ведь это необходимо. И после них можно всё поправить. А тут ничего уже сделать нельзя, тут непростительно.
Встретить бы этого, что со спичками, и спросить:
— Зачем ты поджёг муравейник?
Интересно, что бы ответил он? Какими глазами бы посмотрел? Как бы у него язык повернулся?
В. Морозов
Беда
Рассказ лесника
Как я стал лесником? История простая. И грустная.
Было время — я работал шофёром. Возил молоко с колхозных ферм в город.
Обратно всегда возвращался напрямую через лес. Недалеко от посёлка, прямо у дороги, лес был вырублен. Вырубка заросла высокой травой.
Но в любое время года была полосатой, как шкура тигра. Только полоски зелёные. Весной и осенью — на жёлтом фоне, а зимой — на белом. Это росли молодые сосновые посадки — будущий лес.
Я помню первый год их сосновой жизни. Тогда они были не больше спички.
Каждый год лесники пропалывали траву вокруг слабых растений. И не один раз за лето. Они ухаживали за ростками, как за малыми детьми.
Сосенки подрастали. Причём год от году всё быстрее.
В ту весну, когда случилась беда, они были мне выше колена. А некоторые дотягивались до пояса.
Перед первомайским праздником возвращался я из города, как вдруг заметил над лесом высокий столб дыма. Горела вырубка.
Бесцветное, едва видное на солнце пламя скакало по траве. Трава была сухая, как порох, и огонь быстро бежал, треща и подвывая. Когда пламя подскакивало к сосенке, то вскидывалось высоким жёлтым факелом, и в небо вырывался большой тёмный клуб дыма.
Огонь, будто играя, убегал по траве дальше, а на месте деревца оставался чёрный кривой торчок.
По краю пожарища бегали люди. Ветками и лопатами сбивали пламя. Это лесники не пускали пожар а высокий лес. Я побежал на помощь.
Кое-что нам удалось спасти, но большая часть посадок выгорела. Вырубка из полосатой превратилась в одноцветную. Из жёлто-зелёной в чёрную. Стали видны пни, раньше скрытые травой. От пней поднимались струйки синеватого дыма.
Я съездил за водой, и мы долго ходили с вёдрами, заливали тлеющие пни. Уже поздно вечером в посёлке мы узнали, что вырубку подожгли наши поселковые ребята. Они играли — жгли траву вдоль дороги. Ветром огонь перебросило на вырубку. Школьники испугались и убежали.
На следующий день я снова пришёл на вырубку. Лёгкий ветерок шелестел уцелевшей травой и завивался вихрями возле пней. Вихри подхватывали с земли хлопья пепла, и он долго кружился в воздухе, словно пчелиный рой. Кисло пахло старым угаром.
Я пошёл пожарищем и в одной из борозд наткнулся на тетеревиное гнездо. Там было четыре яйца.
Скорлупа потрескалась и обуглилась.
Тетёрки рядом не было, и я порадовался. Может быть, успела спастись.
В дальнем углу вырубки, где тёк ручей, было сыро. Под широкими еловыми лапами ещё лежал снег, и огонь сюда не пошёл.
Я услыхал тихий плач. Это был ёжик. Пожар застал его врасплох. Колючки на правом боку были опалены и спеклись жёсткой коркой.
Ёжик лежал, привалившись боком к снежной кромке. От глаз его, вниз, по щекам, протянулись две влажные тёмные полоски, ёжик плакал.
Я снял кепку, нарвал в неё сырого мха и положил несчастного на влажную постель.
После того, как колхозный ветеринар промыл и смазал пахучей мазью обожжённый бок, ежу полегчало. Он перестал стонать и только изредка громко вздыхал.
Дома я устроил ему моховое гнёздышко. Жена принесла а блюдце молока, и мы попытались накормить его через пипетку.
Есть ёжик не стал. Он лежал, прикрыв глаза, и нос у него был горячий и сухой.
К вечеру пошёл дождь, и мы вынесли больного на веранду. Под шелест капель ёжик уснул. Я сидел возле него, слушал дождь, смотрел, как он дышит, и был уверен, что дело пойдёт на поправку.
Утром зверёк лежал в той же позе, и нос его был совсем холодным. Мне он показался даже ледяным.
Я завернул ежа в платок и пошёл в школу. Я рассказал школьникам о пожаре, о том, сколько труда было потрачено лесниками, чтобы вырастить сосенки. Ещё я рассказал им про тетеревиное гнездо и показал мёртвого ежа.
Ребята молчали. Да и что было говорить. Они, конечно же, понимали, какую страшную беду накликали на лес. Они стояли вокруг меня и усердно пытались разглядеть носки своих ботинок. Казалось, впервые увидали.
На другой день я пришёл к председателю колхоза и попросился в лесники.
Рассказал про пожар, про сосенки, про ежа...
— Ну и что? — удивился председатель. — Экая беда! Одним ежом больше, одним меньше. Вот если молоко скиснет, тогда и вправду несчастье.
Обиделся я на председателя. Сказал ему, что ничего-то он не понимает и, кроме молока, не видит.
Задумался председатель:
— Ладно, — говорит, — иди.
Горелую вырубку я засаживал уже сам. И школьники мне помогали.
В. Баныкин
Хромой жук
Звонкий летний денёк. Всё дальше и дальше от кордона манила Артёмку незнакомая лесная тропа. Она как бы светлым ручьём струилась то между стволами сосен, то круто сворачивала в сторону, огибая серебрившуюся полынком горушку, то ныряла в частый осинник.
Эта одичалая рощица чудилась Артёмке злодейским царством бабы Яги, кишащим лупоглазыми чудищами. И хотя у Артёмки стыла, леденела спина, а волосы на голове вставали дыбом, ноги как-то сами собой несли и несли его к гиблой чащобе.
Но весёлая тропка, которой так бесхитростно доверился Артёмка, не выдала его бабе Яге...
Он не помнил даже, как промчался, словно пролетел на крыльях, через пугающий этот осинник. И вот уже, обомлев от счастья, уставился Артёмка на белозорную светлынь ромашковой полянки.
Потеряв одну тропку, Артёмка находил другую и всё брёл и брёл дальше, на время запамятовав и о доме, и о мамке, собиравшейся накормить семью по случаю воскресенья пирогами.
У одного необхватного пня-великана, похожего на круглый обеденный стол, Артёмка приметил зелёную ящерку. Дремала ящерка на краю пня, пригретая добрым солнышком.
Неслышно подкрался Артёмка, занёс было руку, чтобы схватить ящерку за тонкий стеклянно-чешуйчатый хвостик, да та вовремя очнулась. Очнулась, пошевелила сплющенной головкой, и след её простыл.
Долго ползал на коленях Артёмка вокруг пня, вороша жарко шуршащие стебли жёсткой осоки да душистые кустики иван-чая, всё ещё надеясь отыскать увёртливую ящерку.
Вдруг Артёмке кто-то пригнул к земле голову. И тотчас над ухом стремительно пролетела, зло жужжа, пуля. Прожужжала и шлёпнулась в траву шагах в двух от перепуганного насмерть Артёмки.
«Вот те на! — подумал Артёмка, всё ещё не решаясь поднять головы. — Откуда эта пуля в лесу нашем взялась?»
Раздвинул Артёмка руками траву и увидел жука. Чёрный блестящий жук сидел в розовой чашечке цветка и преспокойно так чистил передними лапами хоботок.
— Ах, это ты меня напугал?! — сердито проговорил Артёмка. — Накажу я тебя сейчас. Возьму вот и убью!
И он, недолго думая, сорвал цветок и вытряхнул жука из розовой чашечки. Жук упал на пенёк кверху лапками.
— Попробуй уйди теперь от меня! — засмеялся Артёмка. — Теперь тебе не уйти, не улететь!
А чёрному жуку погибать не хотелось. Вытянул он передние лапки, да и попытался опереться ими о шероховатую поверхность пенька. Но лапы эти были коротки, и как ни силился жук, а пенька ими не достал.
— Выкусил? — ликовал Артёмка. — Барахтайся, не барахтайся, а всё равно ничего у тебя не выйдет!
Тут жук вытянул средние и задние лапы. Коснулся лапами пенька и чуть сдвинулся с места. А через какую-то минуту чёрный жук крутился по пеньку, точно волчок. Крутился и крутился всё в одну сторону, а перевернуться вверх спиной так-таки не мог.
Забыв о мщении, Артёмка с любопытством склонился над пеньком и увидел вот что: одна задняя лапка у жука совсем не двигалась. Потому-то он и крутился в одну сторону, потому-то он и не мог перевернуться вверх спиной.
— Я думал, ты страшный, а ты просто хромой инвалид, — разочарованно протянул Артёмка. — Живи уж, чего с тобой делать!
Сухой былинкой Артёмка помог жуку перевернуться вниз брюшком.
— Лети теперь, куда глаза глядят! Да смотри, никого больше не пугай!
Жук обрадовался и поспешно заковылял к самому краю пня, волоча за собой мёртвую лапу. Он так торопился, он так боялся, как бы его снова не сцапали... До края пня было ещё не близко, когда жук внезапно загудел и взвился вверх.