Жизнь Ольги Фёдоровны Берггольц (1910—1975) от первого и до последнего часа связана с Петербургом (Ленинградом). Она родилась в 1910 году за Невской заставой в семье врача.
Ольга Берггольц много лет работала в многотиражной газете. Стремительная, лёгкая, золотоволосая, она успевала всюду. И её стихи жили в одном ритме со страной — стихи про «работу и любовь», про путешествия по стране, про «рыженькую и смешную» маленькую дочку и, конечно, про «самый лучший город в мире».
До войны она выпустила несколько книжек для детей и очень дорожила советами, которые давали ей С.Я. Маршак, К.И. Чуковский, М. Горький. Они тепло отзывались о стихах и поддерживали её творчество.
Читатели первых книг Ольги Берггольц отмечали романтическую приподнятость произведений, искренность и глубину чувств поэтессы. Но жизнь её складывалась драматично. В 1937 году она была арестована и только через два года освобождена. Обвинение с неё полностью было снято.
Признание пришло к Ольге Фёдоровне в годы войны: стихи и очерки узнала вся страна, голос услышали по радио. «Этот юный голос лебединый, равный всем событьям мировым», — так скажет потом в стихотворном послании поэт Павел Антокольский.
Все 900 дней не покидала Ольга Берггольц своего поста на радио. Её стихи, звучавшие в передачах «Говорит Ленинград», шли от сердца к сердцу. Она сама их читала: негромкий, задушевный, с лёгкой картавинкой, всегда хорошо узнаваемый голос сочувствовал, утешал, а главное — вселял веру, помогал выжить, выстоять, победить врага.
Сестра моя, товарищ, друг и брат,
ведь это мы, крещённые блокадой!
Нас вместе называют — Ленинград,
и шар земной гордится Ленинградом.
Двойною жизнью мы сейчас живём:
в кольце и стуже, в голоде, в печали,
мы дышим завтрашним,
счастливым, щедрым днём,—
мы сами этот день завоевали.
На плечи хрупкой женщины легло много своих невозвратимых утрат: она похоронила маленьких дочерей, мужа. «...Находила силы, — пела там, где можно умирать», — скажет о ней годы спустя Михаил Дудин, склонив в благодарном поклоне голову перед современницей, мужественной женщиной.
...Что может враг? Разрушить и убить.
И только-то?
А я могу любить,
а мне не счесть души моей богатства,
а я затем хочу и буду жить,
чтоб всю её,
как дань людскому братству,
на жертвенник всемирный положить.
Жизненные испытания изменили Ольгу Берггольц. С лица ушла весёлая беспечность. Горькие морщинки легли у глаз. Во взгляде появилась суровость. А сквозь неё по-прежнему светила доброта, душевная отзывчивость, человечность.
Мне скажут — Армия...
Я вспомню день — зимой,
январский день сорок второго года.
Моя подруга шла с детьми домой —
они несли с реки в бутылках воду.
Их путь был страшен, хоть и недалёк.
И подошёл к ним человек в шинели,
взглянул — и вынул хлебный свой паёк,
трёхсотграммовый, весь обледенелый.
И разломил, и детям дал чужим,
и постоял, пока они поели.
И мать рукою серою, как дым,
дотронулась до рукава шинели.
Так начинается стихотворение «Армия». В нём отразилось незабываемое, трудное и героическое время блокады. Ольга Фёдоровна написала его в январе 1942 года. И Ленинград в стихотворении тоже январский, с яркими приметами того месяца — близостью линии обороны, голодом, лютыми морозами (хлебный паёк был «весь обледенелый»), замёрзшим водопроводом, мучительным для ослабевших людей добыванием воды.
Воду несут с реки: тянутся очереди с бидончиками, бутылками, маленькими вёдрами — к полыньям. Как это происходит на Фонтанке, Ольга Берггольц часто видела по дороге в Радиокомитет, где она работала, куда в январе перешла жить, потому что возвращаться к себе домой было уже неимоверно трудно.
Всю блокаду Ольга Фёдоровна вела дневник. На многих его страницах настойчиво повторялась мысль, как важно и спасительно для ленинградцев в тяжелейших условиях делиться с ближним хлебом, добротой, участием. В стихотворении «Армия» эта мысль принимает форму поступка, благородного и человечного, совершаемого без громких слов, молчаливо.
«Человек в шинели», боец, идущий на фронт, чей-то отец, отдаёт детям свой хлеб. И мать благодарит его тоже молча. Она лишь «дотронулась до рукава шинели», «дотронулась, не посветлев в лице...» Поэтесса рассказывает о происшедшем сдержанно, просто, как прост и естествен поступок бойца. Но вот боец уходит, и невозможно скрыть волнения. Война и блокада не вытравили из сердец жалости, сострадания, не ожесточили, а сроднили людей.
...Они расстались. Мать пошла направо,
боец вперёд — по снегу и по льду.
Он шёл на фронт, за Нарвскую заставу,
от голода качаясь на ходу.
Он шёл на фронт, мучительно палим
стыдом отца, мужчины и солдата:
огромный город умирал за ним
в седых лучах январского заката.
Он шёл на фронт, одолевая бред,
всё время помня — нет, не помня, — зная,
что женщина глядит ему вослед,
благодаря его, не укоряя.
Выступая по радио 29 декабря 1942 года, Берггольц обращалась к каждому ленинградцу: «Взгляни себе в сердце, товарищ, посмотри попристальней на своих друзей и знакомых, и ты увидишь, что ты и твои друзья за трудный год лишений и блокады стали сердечнее, человеколюбивее, проще. Вспомни хотя бы то, сколько раз ты сам делился последним своим куском с другим, и сколько раз делились с тобой, и как вовремя приходила эта дружеская поддержка».
В стихотворении «Армия» город становится свидетелем и сценой события, характерного для ленинградской жизни в пору осады. Называя женщину с детьми своей подругой, Берггольц делала весь этот эпизод достовернее, согревала стихи теплотой своего дыхания.
Текст стихотворения «Армия» написан на странице черновых тетрадей. Вот он, тетрадный лист в линейку. Серая бумага военного времени. Фиолетовые чернила. Чёткий округлый почерк. Минимум поправок. Это было в те дни, когда Ольга Фёдоровна записывала в дневнике: «Держаться, не позволять себе лечь, пока не упадёшь, работать, работать» и, спустя несколько дней, как приказ себе: «Не умру с голода».
У каждого, кто прошёл Великую Отечественную войну, свои воспоминания о 9 мая 1945 года. «Самым большим днём», «самым прекрасным праздником» называла День Победы Ольга Берггольц:
«Никогда не забуду ночь с 8-го на 9 мая сорок пятого. Мы, работники радио, уже несколько дней как были предупреждены, что сообщение о полной капитуляции Германии должно поступить вот-вот. И я в эту ночь не спала ни минуты. Я почти заклинала чёрную, горячо любимую «тарелку» (радио): «Ну, говори, говори же!» — пока не раздался в ней наконец голос Левитана... Как мы плакали в эти минуты, как плакали, — словно прорвалось в нас то, что сдерживали годами».
Ольга Фёдоровна рассказывала о долгожданном празднике: «Было раннее утро, примерно шесть-семь часов, когда мы с другом прибежали на площадь перед Александринским (Пушкинским) театром — ближайшую от улицы Рубинштейна, на которой я жила тогда. Там уже собралось много народу, что-то вроде стихийного митинга. Забравшись на автомобиль, я читала:
— Здравствуй... —
Сердцем, совестью, дыханьем, всею жизнью говорю тебе:
— Здравствуй, здравствуй.
Пробил час свиданья, светозарный час в людской судьбе».
В последние годы поэтесса не писала для детей, но о детстве размышляла много. Память о собственном детстве, очень острая и живая, помогала Ольге Берггольц в этих раздумьях. Так появилась прекрасная лиричная книга в прозе «Дневные звёзды».
Ольга услышала от старого учителя, что звёзды никогда не сходят с неба и даже днём их можно увидеть в глубоких, тихих колодцах. Она не совсем поняла своего учителя и напрасно вглядывалась в тёмную воду деревенского сруба. «Уверенность в том, что дневные звёзды есть и что есть на земле колодцы, отражающие, держащие их в себе, не оставила меня. Просто, наверное, наш колодец был не так глубок и не так тёмен, как надо...»
И вот светлая тайна детства, поэтическая мечта его становится целью и смыслом творчества. «Я не только уверена, что такие колодцы есть, — пишет Ольга Берггольц, — больше того: я хочу, чтобы душа моя, чтобы книги мои, то есть душа, открытая всем, была бы такой, как тот колодец, который отражает и держит в себе дневные звёзды — чьи-то души, жизни и судьбы... нет, точнее: души и судьбы моих современников и сограждан».
В стихотворениях поэтессы часто повторяются слова «память» и «верность». Они стоят и в заглавиях книг. Это не просто слова. Верность Родине, друзьям, традициям Пушкина и Блока, верность родному городу — чувство, которое постоянно звучит в строчках стихов поэтессы. Без памяти о прошлом, о том, что пережито страной, о трудных и героических страницах нашей истории, Ольга Берггольц не мыслила ни жизни, ни творчества.
Ольга Берггольц
Ленинградский салют
...И снова мир с восторгом слышит
салюта русского раскат.
О, это полной грудью дышит
освобождённый Ленинград!
...Мы помним осень, сорок первый,
прозрачный воздух тех ночей,
когда, как плети, часто, мерно
свистели бомбы палачей.
Но мы, смиряя страх и плач,
твердили, диким взрывам внемля:
— Ты проиграл войну, палач,
едва вступил на нашу землю!
А та зима... Ту зиму каждый
запечатлел в душе навек, —
тот голод, тьму, ту злую жажду
на берегах застывших рек.
Кто жертв не предал дорогих
земле голодной ленинградской, —
без бранных почестей, нагих,
в одной большой траншее братской?!
Но позабыв, что значит плач,
твердили мы сквозь смерть и муку:
— Ты проиграл войну, палач,
едва занёс на город руку! —
Какой же правдой ныне стало,
какой грозой свершилось то,
что исступлённою мечтой,
что бредом гордости казалось!
Так пусть же мир сегодня слышит
салюта русского раскат.
Да, это мстит, ликует, дышит
победоносный Ленинград!
27 января 1944 года
Литература
1. Банк Н. «...Нет армии на всей земле любимей» / Искорка. - 1982. - № 2.
2. Берггольц О.Ф. Дневные звезды. - М.: Сов.Россия, 1977.
3. Берггольц О.Ф. Память: Книга стихов. - М.: Современник, 1972.