Любителям чтения

«Всё с этим городом навек — и песня, и душа...» — написал поэт Михаил Дудин о городе, в котором он прожил полвека.

Этот город Ленинград, ныне Санкт-Петербург.

С Михаилом Александровичем интересно было ходить по городу. Он мог рассказать о домах, с виду не очень заметных, на которых нет мемориальных досок. Вот в этом доме был во время блокады госпиталь, а вот об этом доме Вадим Шефнер написал прекрасное стихотворение «Зеркало»...

Внимание поэта привлекали старые дворы, флюгера на крышах, остатки изящных решёток, которыми украшали прежде балконы и ворота. Всё, во что человек вложил мастерство и вдохновение, было дорого поэту.

Дудин участвовал в героической обороне Ленинграда, вместе со всеми изведал тяготы блокады. «...Меня шатало от голода, от горя, от тоски»,— вспоминал он спустя много лет после войны. Но во время войны и блокады старался писать так, чтобы его поэзия вселяла веру в победу и в торжество жизни на земле. В 1942 году Дудина приняли в Союз писателей прямо на фронте, под Ленинградом.

Родился поэт 20 ноября 1916 года в маленькой, из шести дворов, деревушке Клевнево, под Ивановом. Там, среди лесов, у игривой речки Молохты, прошло его детство. Там дед Павел Иванович научил его читать по книге Мильтона «Потерянный и возвращённый рай» (на одной странице — английский текст, на другой — русский). С нежностью и любовью говорил поэт о своей родине, где впервые пролился в душу босоногого деревенского мальчишки «синий, синий, синий свет»:

Всё, что прошло, и всё, что станется,

О чём я плакал и молчал,

Нежнее с каждым годом тянется

Туда, к началу всех начал.

Через всю жизнь пронёс Михаил Александрович Дудин благодарную память о матери Елене Васильевне. Её уже не было на свете (поэт рано осиротел), но с ней мысленно говорил в тяжёлые дни войны, просил благословить «солдатскую положенную участь на перетёртых лямках пронести». Мама навсегда запомнилась молодой и в лирику вошла как воплощение добра и красоты, как «песни продолжение». Случилось так, что и к Пушкину будущего поэта привела тоже мама, хоть была неграмотной и вряд ли знала, чьи пела слова: «Буря мглою небо кроет...»

«Дерево для аиста», «Ключ» (с рисунками самого автора), «Полынь» – эти книжки стихов поэта о родной земле, любви и верности. Многие из них написаны в Михайловском, Пушкинском заповеднике, когда директором в нём работал «хранитель Лукоморья» Семён Степанович Гейченко. Дудин провёл там июль, вырвавшись из круга бесконечных дел, обязанностей, забот. И всё то, что было пережито, перечувствовано, задумано долгими зимними ленинградскими ночами, появилось на бумаге.

Весной 1977 года Дудин побывал на дрейфующих станциях «Северный полюс-22» и «23». Впечатления переполняли его, но только почти год спустя в Арзни, в санатории под Ереваном, был написан цикл «Полюс». На полюсе, на самом «темени» земли, поэт почувствовал, какое бесценное чудо — «Земля людей».

Для стихов нужно уединение, но Дудин был всегда занят, окружён людьми, умел многих выслушать, помочь, ответить на письма, прочесть чью-то рукопись и сказать мнение о ней.

Дудин вставал рано, садился за печатную машинку, писал очерк для газеты или предисловие к книге молодого автора, работал над переводами. Однако главным призванием поэта по-прежнему оставалась лирика. Она наполняла душу сладкой болью, будила рано по утрам и звала в дальние дороги…

МИХАИЛ ДУДИН

В марте 1942 года приказом командующего 23-й армии меня назначили на должность писателя армейской газеты «Знамя победы». Там работали Вадим Шефнер, Илья Авраменко и Александр Дымшиц. Вскоре после этого в редакцию приехали ленинградские писатели Вера Кетлинская, Илья Груздев и Екатерина Воронина, и на этом выездном правлении меня приняли в Союз писателей.

Я правил заметки, писал очерки, вел вместе с художником Коростышевским отдел фельетонов на местные темы, подписывая их лихим псевдонимом Ефрейтор Миномётов.

Наступала первая годовщина войны.

Редакция и походная типография помещались в двух дачных домиках у протока между Токсовским и Кавголовским озерами.

Дня за три до годовщины редактор нашей газеты батальонный комиссар Лев Прусьян вызвал меня, и я встал перед его ясными очами по команде «смирно».

— Техник-лейтенант Дудин, через два дня вам необходимо написать к годовщине войны стихи...

— Размер?—спросил я.

— Не ограничиваю!

— Можно лирику?

— Можно.

Я повернулся на каблуках и вышел из редакции. День был ясный. Всё цвело и зеленело. По вечерам и на утренних зорях вовсю заливались соловьи. Они прямо-таки неистовствовали. И мне казалось, что соловьиные перекаты заглушали глухой рокот артиллерийских дуэлей.

Накануне погиб мой дружок по взводу разведчиков Витя Чухнин.

Накануне я получил письмо от своего ивановского друга поэта Володи Жукова. Грустное письмо. Володя сообщал мне, что наш общий товарищ и земляк, тоже поэт, Коля Майоров погиб под Москвой. И мне захотелось написать о них.

Я забрался в заросли орешника. Расстелил на зелёной траве шинель. Лёг на живот. И вывел в своей тетрадке первую строчку:

«О мёртвых мы поговорим потом».

Видимо, интонация была взята верная и сразу. Напрасно Коля Гринёв звал меня на обед. Я не слышал. Я слышал грохот войны и соловьиные перекаты одновременно.

К вечеру стихотворение было готово.

Наша машинистка Кира, возвращая мне перепечатанный экземпляр, посмотрела на меня влажными глазами благодарности и первая сказала:

— Молодец!

Редактор наискосок написал на перепечатанном экземпляре: «В набор. Корпусом».

Из нашей газеты «Соловьи» перепечатала «Комсомолка». А потом это стихотворение пошло гулять по сборникам и антологиям и даже в кинофильм попало.

Вот и всё.