Среди создателей памятников Петру I русские и иностранные скульпторы.
Но первым, кто увековечил память о Петре в том самом городе, который носит имя императора, был французский мастер Этьен Морис Фальконе, создатель миниатюрной и монументальной скульптуры. Он прославился в Европе статуэтками из неглазурованного фарфора, изображающих мифологических персонажей и аллегорические фигуры, работая на Севрской фарфоровой мануфактуре.
Этьен Морис Фальконе родился в Париже в бедной семье столяра в декабре 1716 года. Его дед по отцу был землепашцем, а дед по матери — башмачником. Мальчик имел художественный талант, занимался лепкой, рисовал. Счастливый случай привёл его в мастерскую Жана Батиста Лемуана. Ученичество не прошло даром, и скоро молодой человек стал учиться в парижской Академии художеств. После её окончания Фальконе принимал участие в украшении парижской церкви, создании статуй мифологических персонажей для фаворитки Людовика XV. Теперь его работы хранятся не только в Лувре, но и в Эрмитаже.
А самый известный памятник Фальконе теперь украшает Сенатскую площадь в Санкт-Петербурге. С эскизом памятника из воска приехал он в Россию по приглашению Екатерины II, изучив предложения заказчицы, стал делать гипсовую модель императора на коне. У мастера не получалось сделать голову императора, и, чтобы не потерять заказ и свою репутацию, он вызвал свою помощницу Мари Анн Колло, которая прекрасно справилась с порученным ей заданием.
К сожалению, Фальконе не увидел, как был открыт монумент, из-за конфликта с приближёнными царицы. Его дело продолжил архитектор Юрий Фельтен, помощник Растрелли. Расчеты и чертежи Фельтена помогли перевезти гром-камень, послуживший пьедесталом памятника Петру I.
Памятник стали называть «Медным всадником» после создания А.С. Пушкиным одноимённой поэмы» о наводнении, ожившем памятнике и печальной судьбе бедного чиновника.
А Фальконе больше скульптурными работами не занимался, его увлекли литературные изыскания в области искусства и переводы. Скульптор прожил 74 года, скончался от паралича 24 января 1791 года. К счастью, его сын Пьер стал живописцем, был женат на ученице отца Мари Анн Колло. Он был хорошим рисовальщиком, гравёром, когда его отец ваял памятник Петру I, создал несколько портретов придворных и императрицы. Пьер прожил 49 лет и умер в том же году, что и отец.
Очень подробно и живо рассказывает о создании монумента искусствовед О. Туберовская. Она воссоздаёт саму атмосферу творчества и жизни знаменитого Этьена Мориса Фальконе, мастерски рассказывает о сложных обстоятельствах его деятельности.
О. Туберовская
Медный всадник
Без камзола, в одном жилете, скульптор подбежал к раскрытому настежь окну.
— Мари, где же вы? — нетерпеливо крикнул в соседнюю комнату, поспешно раскладывая на подоконнике карандаши и бумагу.
Ученица откликнулась:
— Сейчас, мосье Фальконе, только убавлю носа императрице.
Скульптор вскипел:
— Нашли бы другое время! Нас ждёт генерал!
Ударом ноги распахнул дверь мастерской. Девушка, стоя перед незаконченным бюстом Екатерины, вытирала о фартук перепачканные глиной руки.
— Не могу же я в таком виде...
— Ещё бы! Императрица обещала сделать вас академиком! Академиком в девятнадцать лет! Прошу покорно! — Небольшого роста, с начинающими уже седеть непослушными волосами, скульптор отступил на шаг и с иронией отвесил девушке церемонный поклон.
Мари рассмеялась:
— Успокойтесь, мосье. Я верю— ваша затея должна удаться.
— Вы думаете? — оживился скульптор. — Так к делу! Сейчас же к делу!
Схватив за руку, потащил ученицу к окну:
— Вам поручаю передние ноги, себе беру задние... Не упустите момент!
Широким движением руки указал во двор: прямо перед окошком был насыпан высокий земляной холм, мощённый булыжным камнем. Мари знала — такой же точно, каким будет постамент памятника!
Перегнувшись за подоконник, скульптор громко крикнул:
— Генерал! Начинаем!
Тотчас издали донёсся тяжёлый топот могучего жеребца. Набирая разгон, наездник делал круги по двору. Топот всё приближался...
Генерал Мелессино, великан из свиты царицы, верхом позировал для Петра. Осанкой и ростом был он очень похож на покойного императора, на «нашь дедюшка Петер», как говорила Екатерина, тридцать четыре года просидевшая на российском троне, но до самой смерти так и не научившаяся правильно изъясняться по-русски.
Копыта загремели под самым окном.
— Скачет! — воскликнули разом учитель и ученица, и в ту же минуту, словно из-под земли, вырос перед окошком великолепный всадник. Выскакав на вершину холма, он резким движением рванул на себя поводья — конь захрапел, поднялся на дыбы и загарцевал на месте»
— Так, так, мой генерал! Ещё минутку! — молила Мари, торопливо набрасывая очертания всадника. Скульптор молчал; закусил до крови губу, старался закрепить на бумаге танцующие на месте копыта. Всадник что-то кричал. Песок вместе с ветром летел на бумагу, слепил глаза. Но карандаши упорно продолжали работу... Момент — конь грузно рухнул, и видение исчезло.
— Ещё! Ещё раз, мосье! — кричал скульптор.
— Пощадите хотя бы коня! — донеслось в ответ уже издалека.
Первые годы по прибытии скульптора в Россию императрица была к нему подчёркнуто благосклонна. Лучшие лошади из конюшен графа Орлова — буланый Ле Каприсье и вороной Бриллиант — были предоставлены в полное распоряжение скульптора.
«Не однажды, но сотни раз по моему приказанию проскакивал наездник галопом на различных лошадях, — вспоминал впоследствии Фальконе, — ибо глаз может схватить эффекты подобных быстрых движений только с помощью множества повторных впечатлений.— И добавлял: — Я рассматривал, лепил, рисовал каждую часть снизу, сверху, спереди, сзади, с обеих сторон!»
Тщательно изучал Фальконе натуру, не щадя ни своих сил, ни наездника, ни коня. Он помнил напутственные слова, сказанные ему философом Дидро при отъезде из Франции: «Помни, Фальконе, что ты должен или умереть за работой, или создать нечто великое!»
Дидро не ошибся в своём друге: памятник Петру I на Сенатской площади в Петербурге был признан потомками величайшим произведением скульптуры и лучшим конным памятником в мире.
Конечно, это была не первая работа скульптора. Этьен Морис Фальконе был уже опытным мастером, когда Екатерина II через князя Голицына, русского посла в Париже, пригласила его в Россию для работы над памятником Петру. «Амур», «Психея», «Флора» и другие статуи на мифологические темы, высеченные Фальконе из мрамора, были изящны, грациозны и имели неизменный успех при французском дворе, а фарфоровые статуэтки, изготовленные по его моделям на знаменитой Севрской фабрике, завоевали скульптору самую широкую известность. Успех его был тем более удивителен, что ещё в двадцать лет Этьен оставался малограмотным парнем. Сын плотника, он помогал отцу, обтачивая на продажу болванки для париков. Парики были тогда в большой моде. Завитые, кудрявые, чёрные как смоль или серебристо-седые, они украшали головы парижских франтов. Конечно, носили они парики только днём, а на ночь снимали и вешали на болванку. Одним словом, спрос на болванки был немалый, и отец с сыном, хотя и не без труда, могли прокормить своих близких. Всю жизнь не забывал Фальконе, что родился в семье рабочего, даже гордился этим. И когда, уже в России, стали величать его «ваше высокородие», простодушно смеялся:
— О да, вы правы, господа! Действительно, родился я очень высоко: на чердаке одного из парижских домов — под самой крышей!
После долгих переговоров, в августе 1766 года на корабле с заманчивым названием «Искатель приключений» скульптор отплыл в далёкую Россию. В корабельном трюме вместе с ним отправилась за тысячи вёрст вся его мастерская: незаконченные работы, материалы, гипсовые слепки, которыми так дорожил Фальконе. На этот раз царица Екатерина решила показать свою щедрость перед всей Европой: она покупала скульптора вместе со всем его имуществом, покупала на долгие восемь лет, с тем чтобы к концу срока в Петербурге был открыт новый памятник Петру I.
В Россию скульптор плыл уже с готовым замыслом. Философ Дидро вспоминал, как однажды за ужином, рассказывая о своей новой работе, Фальконе тут же, загнув скатерть, набросал на углу стола очертания всадника на вздыбленном коне. Так родился первый эскиз знаменитого «Медного всадника». За рисунком последовала восковая модель памятника. Эту-то модель и вёз русской императрице французский скульптор. Модель тоже стоила немалых трудов. Ещё во Франции Фальконе тщательно изучил историю Петра I по трудам Вольтера. Впоследствии, в Петербурге, знакомился с историческими документами. Узнал не только все подробности деятельности Петра, но ясно представлял себе характер, манеры, даже привычки русского царя. Народным героем, благодетелем отечества решил изобразить скульптор Петра, создать монумент величественный, но простой.
Восковой эскиз был одобрен императрицей. Но, к досаде скульптора, в Петербурге у него оказалось много, даже слишком много, советчиков, и каждый из них спешил научить француза, каким же должен быть памятник. Одни советовали одеть царя в военный мундир и дать ему в руки меч, потому что Пётр был победителем во многих сражениях. Другие требовали, чтобы у ног царя, в образе женщин, были изображены «Любовь народная» и побеждённое Петром «Варварство». Наконец, настаивали, чтобы памятник был поставлен так, чтобы царь глядел одним глазом на Васильевский остров, а другим — на Адмиралтейство!
Непрошеные советы приводили скульптора в бешенство.
— Вы думаете, — возмущался он, — что скульптор лишён способности мыслить, что руки его могут действовать только с помощью чужой головы, а не собственной! Нет! — наперекор всем утверждал Фальконе. — В моём памятнике не будет ни Варварства, ни Любви народной. Моему герою достаточно его самого: он сам свой сюжет и атрибут!
Упрямство француза пришлось не по вкусу президенту Академии художеств — всесильному Ивану Бецкому. И это было тем хуже, что именно ему поручила императрица «содействовать сооружению монумента». Разгневанный вельможа вызвал скульптора к себе во дворец на набережной Невы, рядом с Летним садом.
Во фраке, со звездой на груди, вельможа даже не встал навстречу скульптору, не подал гостю руки.
— Ну-с, дорогой мой господин,— процедил сквозь зубы, — поговорим о нашей статуе.
Скульптор понял, куда клонит вельможа, но не сдался:
— О нашей? — переспросил спокойно. — Простите, ваше превосходительство, вы хотели сказать моей?
Президент не ожидал такого отпора, усмехнулся:
— О да, конечно, исполнять статую будете вы, но нам надо о многом договориться...
— Это лишнее, — уже напрямик отрезал француз. — Мы обо всём уже договорились с императрицей!
Ответ прозвучал как дерзость! Но Фальконе был по-своему прав: ещё в Париже он поставил условием, чтобы никто, кроме самой царицы, не давал ему никаких указаний. Вот это-то и злило Бецкого: не француз, а сам он оказался в роли исполнителя чужих приказаний. А скульптор словно смеялся над ним: он требовал, чтобы статуя была установлена на настоящей гранитной скале. Примеров этому не было даже нигде в Европе!
Природа и люди воздвигли перед Петром самые трудные препятствия, но он поборол их своим могучим гением и упорством. Эти препятствия и должна символизировать гранитная глыба, на вершине которой державный всадник могучей рукой осадил коря — так задумал скульптор.
Но скалу — её надо было разыскать. Мало того — доставить в Санкт-Петербург и установить перед Сенатом. И этим должен был заниматься Бецкой!
Фальконе месил глину, гнул из толстых железных прутьев каркас для огромной статуи, обкладывал его материалом, трудился с утра до ночи, и только юная ученица Мари-Анн Колло помогала ему в этой гигантской работе. По специальности портретист, она лепила голову императора. Со смерти Петра прошло уже больше сорока лет, и никто уже не помнил, как выглядел покойный царь. Немногочисленные портреты тоже мало чем могли помочь при лепке. Зато гипсовая маска, ещё при жизни снятая с императора, и великолепный бюст, исполненный Растрелли-старшим, явились для скульпторов настоящим кладом. Из этого образа и исходили Фальконе и его ученица, создавая «Медного всадника».
А пока в мастерской шла напряжённая работа, в двенадцати беретах от Петербурга, возле деревни Лахта, сотни крестьян, согнанных со всей округи, под окрики надсмотрщиков, вооружённых батогами, тащили волоком к берегу залива знаменитый «гром-камень» — будущий постамент памятника, как паутиной опутав его целой сетью пеньковых канатов.
Камень этот, высотою в пять сажен и один аршин (свыше 10 метров), отыскал крестьянин той же деревни Семён Вишняков. По словам старожилов, гранитная скала эта тем более была достойна «лечь под стопы великого царя», что сам Пётр в своё время неоднократно поднимался на неё для обозрения местности. Оценить достоинства и размеры этого гранитного монолита было делом далеко не простым: камень со всех сторон покрылся толстым слоем мха, зарос травой и кустами, а на вершине его росли высокие берёзы, угнездившиеся в глубокой расселине, выбитой когда-то ударом молнии. Именно поэтому и прозвали в народе эту скалу «гром-камнем».
Долгие недели потребовались для того, чтобы вырыть скалу из земли, окопать её кругом и поднять домкратами махину весом в сто тысяч пудов (1600 тонн) на большую медную «сковороду». От места, где века пролежал камень, до самой воды были проложены прочные рельсы из толстых дубовых брёвен с желобами, окованными листовой медью, а чтобы облегчить скольжение скалы по этим своеобразным рельсам, под «сковороду» подкладывали медные шары: по ним вся тяжесть катилась как на колёсах.
Такой способ передвижения «гром-камня» предложил заезжий итальянец по фамилии Карбури (называвший себя для важности также графом Цефалони) и получил от казны за своё «изобретение» 7000 рублей золотом, хотя сам ничего не изобретал, а просто купил мысль у безвестного русского кузнеца-самоучки, и притом за самую ничтожную цену.
Скала была настолько огромна, что на ней же была выстроена кузница для ремонта рельсов и шаров и караульня для солдат. Однако, несмотря на все эти хитрые приспособления, скала редко когда продвигалась за сутки больше чем на двадцать — тридцать шагов. Пять раз соскальзывала она с рельсов и на добрый метр погружалась в землю, к тому же просека, по которой волокли «гром-камень», не была прямой—приходилось обходить возвышенности и болотистые участки и на каждом повороте снова приподнимать на домкратах скалу, поворачивать на весу и перекладывать рельсы в новом направлении. Целыми днями — и зимой и летом — разносились над лахтинскими болотами и песками крики надсмотрщиков-десятских, заунывная песня крестьян и сухая дробь барабана: это дежурный солдат, стоя на вершине ска¬лы, подавал команду людям, на своих плечах тащившим к воде громаду камня. Медленно тянулись дни, и только на третий год скалу погрузили на плот, оттуда подняли на специальное судно и водой отправили в Санкт-Петербург.
23 сентября 1771 года, в день коронации Екатерины, при громких криках собравшейся толпы
«гром-камень» торжественно вошёл в устье Невы, поднялся по реке и, сделав круг перед Зимним дворцом, стал у берега против Сенатской площади в двадцати саженях (40 метрах) от места своей установки. Царица, наблюдавшая с балкона за прибытием камня, приказала в память завершения многолетних трудов выбить медаль с изображением скалы и надписью «Дерзновению подобно». Фальконе мог торжествовать. В том же 1771 году после долгих трудов он закончил наконец конную статую Петра в глине, а затем выполнил в гипсе. Двери мастерской были широко открыты для всех желающих осмотреть памятник и высказать о нём своё суждение. Правда, отзывы эти не могли радовать скульптора. Неискушённые зрители, рассматривая статую на близком расстоянии, были поражены её размерами и с недоумением. спрашивали: неужели же государь был такого непомерно большого роста? Другие, видя перед собой прежде всего ногу царя, а затем уже голову, казавшуюся снизу совсем маленькой, заявляли, что перед ними не Пётр, а какой-то микроцефал с распухшими ногами. Повелительный жест правой руки императора в тесном помещении тоже становился малопонятным. «Смотрите, царь-батюшка щупает рукой, не идёт ли дождик».
Однако суждения эти, даже насмешки, мало смущали скульптора. Скала уже возвышалась на Сенатской площади, и немедленно нужна была целая армия каменщиков, чтобы обтесать её, сузить «гром-камень» без малого на пять метров и придать ему форму взметённой ветром морской волны. Наём рабочих задерживала канцелярия президента Академии.
Не спешил Бецкой и с отливкой статуи. Русские литейщики не имели ещё опыта в такого рода работах, потому что памятник Петру был первым памятником в России. Только после долгих настояний скульптора был выписан из Копенгагена мастер Гоор, а вслед за ним из Германии литейщик Эрсман с подмастерьями. Они внимательно осмотрели статую, но ни тот, ни другой не взялись за столь сложную работу.
Тем временем восьмилетний срок пребывания скульптора в России истёк. Колло, его верная ученица, закончив в гипсе голову императора, получила за исполнение бюстов Екатерины и её приближённых почетное звание академика Российской Академии художеств и уехала в Париж. Фальконе остался один. Он не мог уехать, не закончив памятника, ставшего для него делом жизни! Он сам берётся отлить бронзового Петра!
Скульптор настойчив и терпелив. Он знает, что работа протянется не год и не два, что дело надо начинать с самых азов. Мало знакомый с художественным литьём, он выписывает книги из Парижа, присматривается к работе на петербургских литейных заводах, делает сложнейшие математические расчёты: ведь конь его должен сохранять равновесие, имея только две точки опоры — задние ноги, передняя же часть статуи и всадник с вытянутой рукой должны свободно висеть в воздухе! Не желая рисковать, предварительно делает пробу: повторяет в бронзе одну из эрмитажных статуй (статую «Мальчик, достающий занозу»). Только потом принимается за изготовление формы.
Приближается решительный день.
«Огонь в печи пылает с двадцатого числа прошлого месяца,— пишет Фальконе в августе 1775 года, — а примерно через две недели бронза будет вылита».
В этот день рядом со скульптором у печи — русский литейщик Хайлов и немец Помель, один из подмастерьев Эрсмана, решивший остаться в России. Жар нестерпимый. Взволнованный Фальконе подаёт знак, и расплавленный металл начинает медленно заполнять форму. Течёт всё быстрее, брызжет искрами, опаляет лица, шипит, пенится, наступает... Оплошность немца — и огонь прорывает форму! Горячей лавой металл разливается по полу, сжигая всё на своём пути. Перепуганный Помель обращается в бегство. Видя гибель всех своих многолетних трудов, Фальконе закрывает лицо руками. Только Хайлов не теряет присутствие духа: сквозь пламя бросается он вперёд, ковшом собирает текущую по полу бронзу и льёт, и льёт её обратно в форму. Так кончается этот день.
Когда металл остыл и форму разбили, Фальконе не узнал своей работы. Низ лошади и фигура всадника — снизу, до пояса — получились великолепно. Но лицо Петра, его грудь и руки выглядели так безобразно, что скульптор тотчас же их уничтожил. Бецкой настаивал на новой отливке, Фальконе воспротивился; он отлил заново только торс царя и голову лошади, а затем точно приладил их к нижней части статуи. Чеканку и отделку скульптор тоже взял на себя; эта работа заняла больше года.
В 1778 году статуя была окончательно готова. Фальконе мечтал о скорейшем открытии памятника. Но об этом не могло быть и речи: скала-постамент была ещё далеко не закончена, а площадь вокруг неё представляла скорее карьер для добычи песка и камня, чем городскую площадь. Канцелярия президента Академии даже не обещала закончить эти работы в ближайшие годы! Бессильный бороться с произволом чиновников Екатерины, разгневанный скульптор покинул Санкт-Петербург. Он живёт в Амстердаме, затем возвращается в родной Париж, но уже не работает ни в бронзе, ни в мраморе: он пишет статьи о скульптуре, пишет воспоминания, в которых рассказывает и о своей работе над монументом Петру.
Только четыре года спустя, 7 августа 1782 года, в день двадцатилетия царствования Екатерины, состоялось открытие памятника. Описание этого события оставил нам в одном из своих писем восхищённый очевидец — писатель-революционер Александр Радищев.
С утра погода была пасмурной, и только к полудню прояснело. Несмотря на это, ещё спозаранок не только площадь — все крыши близлежащих домов, даже деревья, были густо унизаны народом. Петровские полки, Преображенский и Семёновский, с развёрнутыми знамёнами выстроились вокруг монумента, пока ещё скрытого от зрителей высокими полотняными щитами, на которых были изображены деревья и горы. Толпа на площади росла с каждой минутой. Но вот ударила из крепости пушка, и по Неве, сопутствуемая целой флотилией яликов, на разукрашенном флагами судне прибыла из своего Летнего дворца императрица. Окружённая придворными, сошла на берег и по ковровой дорожке, проложенной от самой пристани, взошла на высокий помост, возведённый специально для торжества. По знаку царицы грянул ружейный залп, раздалось громкое «ура», и щиты, до того скрывавшие памятник, упали. Высоко над толпой, окутанный клубами порохового дыма, «явился взорам нашим, седящ на борзом коне Муж, основание городу положивший и стремящийся на гору крутую, коея вершины он уже достиг».
Этими словами выразил Радищев свой восторг перед мастерством скульптора, своё первое впечатление от монумента, о котором спустя полвека Пушкин написал вдохновенные строки:
Какая дума на челе!
Какая сила в нём сокрыта!
А в сём коне какой огонь!
Куда ты скачешь, гордый конь,
И где опустишь ты копыта?..
Толпа рукоплескала. Палили г ушки на кораблях. Ликующие крики оглашали площадь. Императрица благосклонно улыбалась. Об руку с ней, гордый и величественный, стоял Иван Бецкой. Он милостиво раскланивался, словно и не Фальконе, а сам он был главным виновником торжества.
А скульптор? Ему так и не суждено было увидеть своё замечательное творение. В день открытия памятника о нём даже никто не вспомнил. Он был далеко — в Париже. А год спустя жестокий паралич приковал его к постели. И только верная ученица Мари Колло, ставшая к тому времени женой его сына, художника Фальконе, ухаживала за больным стариком. Она же сохранила для нас и образ великого скульптора.
В одном из эрмитажных залов бережно хранится исполненный ею мраморный бюст. На нас глядит уже пожилой человек с молодыми насмешливыми глазами. С чертами лица простыми, даже грубоватыми, но чрезвычайно живыми. Это и есть сын парижского плотника, Этьен Морис Фальконе — создатель «Медного всадника», ставшего славой русского искусства.
Литература
- Туберовская О. В гостях у картин: рассказы о живописи. — Л.: Детская литература, 1973.
- Туберовская О. Медный всадник (К 250-летию со дня рождения скульптора Э.М. Фальконе) // Искорка. — 1966. — № 12.
Коротко об авторе
Ольга Михайловна Туберовская (родилась в 1940 году) — искусствовед, автор книги по искусству «В гостях у картин».