«Волшебником русской речи», сказителем земли Архангельской называют Бориса Викторовича Шергина (1893-1973) по праву: большой знаток северо-русского фольклора, собиратель старинных преданий и былин, несравненный поэт и художник.
«Любовь к родной старине, к быту, к стилю, к древнему искусству и древней культуре Руси и родного края – вот что меня захватывало всего и всецело увлекало», – так объяснял Шергин свой жизненный выбор. Для слушателей и читателей Борис Викторович открыл удивительный по красоте мир напевного былинного эпоса русского Севера, продолжил сказовые традиции Николая Лескова, Павла Бажова.
Жизнь писателя была трудной и непростой: в юности отрезало трамваем ногу, оставила калеку любимая девушка, в одиночестве коротал свои дни мастер слова, в добавок ко всем несчастьям нагрянула слепота. Но все эти испытания не смогли сломить, опустошить, ожесточить такого стойкого человека, каким был Шергин. Силу он черпал в праведном труде, в любви к искусству, в воспоминаниях о родительском доме, о матушке и батюшке. Навсегда запечатлелись в памяти картины сурового труда рыбаков, всеобщего ожидания возвращения их домой, счастливые минуты семейного отдыха, материнской ласки и любви.
Глубоко волнует предание о знакомстве родителей писателя. Домоседка и скромница Анна приглянулась мурманскому штурману, но не посмел самолично он представиться и послал к девушке своего знакомого с письмецом в конверте. Так, работая в отцовой мастерской, где шили паруса на корабельные верфи, поглядывала Аннушка на портрет моряка да и влюбилась. А между ними и слова не было сказано!
Необыкновенно смелым и трудолюбивым был отец Бориса Шергина – Виктор Васильевич, заботливый семьянин, мастер на все руки, талантливый рассказчик и рисовальщик, «берегам бывалец, морям проходец». «Отцово знанье» не раз помогало сыну преодолеть свои беды и несчастья, служило опорой в становлении характера. Сумел он выполнить и завет «отцовой дружины», состоящей из отважных кормщиков и мореходов, – сохранить для потомков созданное народом поэтическое творчество: «Поедешь, Борис, в Москву учиться, постарайся, чтобы наши сказанья попали в писанья».
Грамоте учился Борис у своего отца, потом продолжил образование в Архангельской мужской губернской гимназии, увлёкся рисованием, резьбой по дереву, окончил Строгановское художественное училище в Москве, писал иконы, расписывал домашнюю утварь в северном стиле, оформлял собственные книги рисунками.
Знакомство с учёными-фольклористами, со сказительницей Марьей Кривополеновой, участие в диалектологической экспедиции убеждают молодого человека в правильности выбранного пути. Он занимается переработкой старинных народных былин, стараясь сохранить живой говор и древнюю напевность, делает нотные записи, украшает их иллюстрациями, увлечённо работает над сказками, причудливо соединяя фольклорный колорит с литературной формой и современностью.
Сколько причудливых слов, метких выражений, остроумных наблюдений содержат сказки Шергина! Кажется, что рядом сидит невидимый сказочник и в живой беседе ведёт повествование о проказах Шиша Московского, о долгожданной встрече Вани Датского с матушкой, о приключениях простодушного солдата Мартынко.
Чтобы послушать небывальщины о проделках Шиша в исполнении Бориса Шергина, перед радиоприёмниками застывали тысячи слушателей – аудитория была самая разная, а успех необычайный: и интересно, и весело, и поучительно. Шиш смеётся, и над ним смеются! Вот он одурачил трактирщицу и унёс жареного гуся, в другой раз его проучили и заставили идти пешком за то, что высмеял обидными рифмами родственников хозяина телеги.
В сказках Шергина нет-нет да и проявится авторское словцо, сказанное крепко и задорно: «Осударь в большом углу красуется. В одной ручки у его четвертна, другой рукой фрелину зачалил. Корона съехала, мундер снят, сидит в одном жилету». До чего потешно выглядит спор-соревнование «осударя-амператора» с мужичонкой Капитоном! «Одежонку прирвали, корону под камод закатили. Дале полиция их розняла, протокол составили…» [Сохранена авторская орфография.]
И бранятся, и дерутся, и одежонку рвут они в пылу горячечном, и подловить друг друга пытаются хитростью да переодеванием. А пуще всего старается Капитонка: умудряется лбы "позолотить" семейству царскому дёгтем, под видом старухи идёт в провожатые, а вместо самовара обряжает бабу и оставляет царя с носом.
Очень дорожил Борис Викторович устным словом, не сразу клал на бумагу – проверял на слушателях весь свой репертуар. Таким благодарным слушателем и учеником сказителя был писатель и художник Юрий Коваль, он помогал напечатать рассказы, создавал сценарии мультфильмов по произведениям Шергина, перенимал мастерство, учился мудрости, выносливости.
О внешнем облике Бориса Шергина можно судить по нескольким фотографиям: на одной из них он сидит рядом, по его выражению, со своей "Пятницей" – Марьей Кривополеновой, на другой похож на щёголя в шляпе, но замирает взгляд на тех, что сделаны фотожурналистом А. Афониным.
Перед нами «сидит старец: у него громадный, изжелта-бледный лоб, коего уже редко касается дневной свет, тонкий благородный нос и поясная серебряная борода, как бы всколыхнутая тем восторгом, что исходит от немощного человека». Таким увидел Бориса Шергина писатель Владимир Личутин.
Дополняет это описание и сам фотограф, поражённый скудостью обстановки комнатушки в коммунальной квартире на первом этаже, в которой проживал известный писатель. Окно занавешено одеялом, чтобы приглушить уличный шум, на столе стопка листков, стул, шкаф и железная кровать, похожая на солдатскую койку.
Но стоило седому старику заговорить, как всё неудобное для глаза: просторная рубаха и валенки, пустые стены – растворилось, исчезло. Художник видел перед собой старого помора, умудрённого долгой жизнью, нелёгким бытом и доброй деятельностью.
Л. Асиновская советует вам, юные читатели, познакомиться с книгами Бориса Шергина и насладиться «тонким чудесным запахом», который, как послевкусие, остаётся после знакомства с удивительным миром русской старины.
Л. Асиновская
У САМОГО БЕЛОГО МОРЯ
Если ты бывал летом в глухой деревеньке, где бабушки ещё говорят по-своему, по-прежнему: по-русски, но не по-городски, не как все, а на своём говоре-диалекте, тогда тебе знакомо это необыкновенное чувство: слышишь русскую речь, но как странно она, небывало льётся — слова не все знакомы, но все понятны, выговор забавен даже вначале, но как знакомая улица играет радостными свежими красками, смеётся вместе с тобой после летнего летучего дождя, так и речь эта радует слух свежим, ярким, точным словом.
В книгах Бориса Викторовича Шергина ты не раз переживаешь эту радость встречи с речью столь же простой, как разговор деревенских жителей, и столь же прекрасной, как самые прекрасные стихи.
«Родную мою страну обходит с полуночи великое Студёное море — седой океан.
От Студёного моря на полдень развеличилось Белое море, наш светлый Гандвик. В Белое море пала архангельская Двина. Широка и державна, тихославная та река идёт с юга на полночь и под архангельской горой встречается с морем. Тут островами обильно: пески лежат и леса стоят. Где берег возвышен, там люди наставились хоромами. А кругом вода. Куда сдумал ехать, везде лодку, а то и кораблик надо.
В летнюю нору, когда солнце светит в полночь и в полдень, жить у моря светло и любо. На островах расцветают прекрасные цветы, веет тонкий и душистый ветерок и как бы дымок серебристый реет над травами и лугами». [Сохранена авторская орфография.]
Так начинается книга «Гандвик — Студёное море». В ней ты найдешь рассказы о необыкновенных делах поморов — жителей берега Белого моря. Узнаешь об их капитанах — кормщиках, об их «мастерах-преизящных» — сказителях былин и старин, услышишь необыкновенные истории, которые случаются, когда люди уходят в море.
Книга открывается маленькой поэмой в прозе «Двинская земля». Не знаю, лучше ли назвать «Двинскую землю» поэмой — слово книжное, немного высохшее, а в ней каждое словечко — что капля росы со всеми красками на свете, со всеми запахами весеннего утра, июльского дня, ветреной тревожной осенней ночи, когда, прислушиваясь к неровному скрипу флюгера на крыше, тревожатся жены рыбаков...
«Насколько казенная наука от меня отпрядывала, настолько в море всё, что и видел и слышал, льнуло ко мне, как смола к доске», — пишет Б. В. Шергин. Так слово к слову, картина к картине льнёт в его рассказах, где очень спокойно, но с большой неудержимо прорывающейся через это спокойствие любовью, говорится о необыкновенных людях, либо о чудесных событиях.
А каких находит писатель людей необыкновенных! Старухи, не отпускавшие насмешку да шутку с уст до самой кончины, мальчишки-зуйки, которые, прежде чем стать отважными капитанами, воюют с караваями хлеба, который не хочет печься как надо, и уж, конечно, сами капитаны да корабельные мастера — краса и гордость Архангельского берега Гандвика — Белого моря.
Вот как необычно сложилась жизнь у Володи Добрынина... Постой-ка: ни о чём тебе фамилия героя не напомнила? Как же! Конечно, родня былинному богатырю, как и сам рассказ родня былине... Небывалое с Добрыниным случилось: из сирот да в арестанты, а из арестантов да в гамбургские бургомистры! Как? А ведь настоящего богатыря ни нож не берёт, ни вода не принимает, а люди кто за ум, а кто за стать любят. Со звонкою славой на большом корабле приплыл в Архангельск гамбургский бургомистр Владимир Добрынин: «Тут не белая берёза подломилася, не кудрява зелена наклонилася, повалился сын матери в ноги».
Высоко взлетел былинный герой Владимир Добрынин, да разве он один из архангельских поморов русской земле славу принёс? И уж тут не скажешь — мол, сказка, выдумка, — имя М.В. Ломоносова каждому известно. В Москве, и Киеве, и в Марбурге и в других городах Европы искал М.В. Ломоносов «новой премудрости».
Преуспел среди иностранных студентов. Но на чужбине затосковал. «Давно ли виделись берега садовые, реки медовые? А наяву оказалось, что чужедальняя сторонушка тоскою посеяна, слезами полита, горем огорожена... Всякая немецкая щепиночка торчком встала, всякий угол толкнуть норовит. Опостылела Германия, и — не стерпела душа, на простор пошла». Поспешил в Россию, где многое ему свершить суждено было. «Гений архангельского мужика сиял столь светло, что загородить этот свет уже было не под силу никому».
Да, каких только замечательных людей не бывало на Архангельской земле! Ещё в XIV веке граждане Великого Новгорода поселились в этом северном крае, и с той поры предание об их славных делах передавалось изустно и дошло до нашего времени.
Один из последних в книге — рассказ «Миша Ласкин». Это рассказ о мальчишеской дружбе. Нельзя человеку без друга. А если им окажется такой парень, как Миша Ласкин, то тебе очень повезло! До старости будешь помнить его, как помнил автор книги. Друг поможет тебе научиться поступать так, что и сам ты и жизнь вокруг тебя становится красивее. А как это? Да очень просто! Поможет перерисовать древнюю книгу или усадить берег, на котором стоят корабли, шиповником.
Возьми в библиотеке книгу Шергина. Она тоже будет твоим другом. Не спеши листать её страницы, попробуй услышать неторопливый мудрый голос рассказчика. Рассказ «Миша Ласкин» заканчивается словами про то, как усаженный когда-то шиповником берег пахнет розами. Книга не цветок, но если ты вчитаешься в неё, то услышишь этот тонкий чудесный запах.
Литература
1. Асиновская Л. У самого синего моря / Костёр. – 1978. – № 1.
2. Афонин А. Поклонись за меня Архангельску / Правда Севера. - 1993. - 29 июля.
3. Личутин В. Душа неизъяснимая: Судьба Бориса Шергина / Литература в школе. – 1996. – № 2. – С. 28-31.
4. Пантелеева Л.Т. Очерк Б.В. Шергина «День Зуйка» / Литература в школе. – 1996. – № 2. – С. 100-102.
5. Крупина Н.Л. Шергин Б.В. Обыкновенное чудо / Литература в школе. – 2000. – № 7. – С. 38-43.
6. Шелестова З.А. «Моё упование – в красоте Руси»: «Рифмы» Б. Шергина / Литература в школе. – 1996. – № 2. – С. 96-100.
7. Шульман Ю. Запечатленная душа: очерк жизни и творчества Бориса Шергина / Ю. Шульман. – М.: Фонд Бориса Шергина, 2003.