Этой осенью исполняется 145 лет со дня рождения знаменитого охотника и путешественника, учёного и писателя, этнографа и знатока Уссурийского края Владимира Клавдиевича Арсеньева (1872-1930). Он прожил 58 лет, из них 31 на Дальнем Востоке. Сын петербургского железнодорожного кассира, Володя Арсеньев в детстве мечтал стать путешественником. Целеустремленный, настойчивый, он не изменил своей мечте, когда стал взрослым.
Арсеньев, смеясь, говорил, что в уссурийской тайге он ориентируется лучше, чем в Москве, что трамваи завозят его не туда, куда нужно, и что из всех способов передвижения он предпочитает пеший. Его легко можно было представить в походном снаряжении — с рюкзаком за спиною и ружьём в руках. Офицерскую выправку ему не удавалось скрыть никаким штатским костюмом.
Книги Арсеньева запоминались читателям не только поэтическими картинами природы, не только обрезом охотника и следопыта Дерсу, но и тем, что их писал увлечённый человек.
Кто в детстве прошёл мимо приключенческих книг Фенимора Купера и Майн Рида, открыв повести Арсеньева, познакомится с приключениями нанайцев и удэгейцев – смелых звероловов, охотников и следопытов нашего Дальнего Востока, по своим обычаям и образу жизни похожих на индейцев Америки, умеющих ходить по лесным тропам, разжечь костёр в лесу в сырую погоду.
Первой книгой, которую Володя Арсеньев запомнил, был географический атлас: большие цветные страницы поразили воображение шестилетнего ребёнка. Сильное впечатление произвёл на него Зоологический сад — разные звери из холодных и жарких стран. Он увлекался Жюлем Верном, Луи Жаколио, Луи Буссенаром, Густавом Эмаром, Габриелем Ферри.
Конечно, он мечтал стать путешественником. Но кто из мальчиков не мечтал о путешествиях? Кто не открывал северный полюс вместе с капитаном Гаттерасом? Кто не плавал в мачтах по бурному океану? Кто не плакал вместе с Робинзоном, увидев след Пятницы на песке необитаемого острова? Но у большинства это так и остаётся мечтой. А он на самом деле стал путешественником, исследователем!
Были ли для этого какие-то особые благоприятные обстоятельства? Как будто бы нет. Отец его не был капитаном дальнего плавания. Он служил кассиром на железной дороге. Семья была огромная — девятеро детей. Когда они садились за стол, мать считала их по головам. Жили трудно. Только когда отец получил повышение по службе, семья стала выезжать на лето на дачу.
Здесь на маленькой речке Владимир Арсеньев совершил свои первые путешествия. Когда ему исполнилось четырнадцать лет, он с товарищем оснастил челнок и отправился на несколько дней — на рыбную ловлю. Эти первые ночёвки у костра, под северным небом дали ему больше, чем все приключенческие романы, в нём проснулся интерес к научным книгам: на его столе теперь лежали сочинения Элизе Реклю и путешествие Дарвина на корабле Бигль, записки Потанина, Пржевальского и его спутников Роборовского и Козлова.
Рассказчик Арсеньев был превосходный! Он охотно делился своим опытом путешественника: как организовывать туристские походы, как намечать маршруты, что брать с собой. По его словам, путешественник — прежде всего хороший организатор, который должен многое предвидеть и всячески избегать «приключений». Он должен уметь принимать решения о нужный момент, уметь вести за собой людей.
Арсеньев по специальности был военным топографом. Он заносил на карту течение рек, определял высоту горных перевалов и никогда не расставался с планшетом, занося направление пути и рельеф местности. Разве можно найти время, чтобы полюбоваться пейзажем? Но Арсеньев был писателем — его замечательными описаниями Уссурийского края русская литература может гордиться.
Владимир Арсеньев умер 4 сентября 1930 года от крупозного воспаления лёгких, простудившись во время подготовки к очередной экспедиции.
Познакомьтесь с очерком Н. Надеждиной о писателе.
Н. Надеждина
Шпага командора
Все стрелки уже крепко спали, кроме одного, латавшего обувь при свете костра. Услышав шорох, он насторожился: кто это бродит ночью в глуши? Наверно, с горы, осыпая на ходу камешки, спускается медведь.
Стрелок вскинул ружьё, но его остановил спокойный голос:
— Стреляй не надо! Моя — люди!
К огню подошёл человек. Узкие, с монгольским разрезом глаза остановились на поднявшемся ему навстречу начальнике.
— Здравствуй, капитан!
Следуя таёжному обычаю — прежде, чем расспрашивать гостя, надо его накормить, — начальник пригласил незнакомца поесть. Тот поблагодарил: «Моя шибко хочу кушай».
Так семьдесят лет назад у истоков реки Лефу на всю жизнь завязали узелок дружбы русский офицер Владимир Арсеньев и следопыт уссурийских лесов нанаец (гольд) Дерсу Узала.
Тогда они ещё не знали, что от этой ночи родится книга, свежая, как лесная роса, что при свете походного костра с котомкой за спиной, в оленьей куртке, загорелый, скуластый, с огрубелыми, исцарапанными руками охотника в литературу войдёт новый герой.
Тогда они ещё только знакомились, но наутро отряд Арсеньева повёл новый проводник — Дерсу Узала.
Он шагал рядом с Арсеньевым и в его последующих экспедициях 1906 и 1907 годов. Вместе они мокли под дождём, вязли в болотах, вместе, когда кончились запасы продовольствия, голодали, подбирая медвежьи объедки — рыбьи головы, пробуя на зуб жёсткую, как подошва, кожу изюбря, вынутую из котомки Дерсу.
Вместе они охотились. Ещё не видя зверя, Дерсу чуял запах кабанов за полтораста шагов. Стрелял он так метко, что мог на спор несколько раз вспенить выстрелом воду под уткой, не причинив птице вреда. Охотился Дерсу не для корысти, а чтобы прожить, и признавал за зверем равные охотничьи права. Однажды Дерсу застрелил оленя, но тут появился тигр, явно претендуя на добычу. И Дерсу, оставив Амбе добычу, ушёл, извинившись перед тигром за то, что охотился на его участке. Но как он стыдил другого тигра, который коварно начал обходить отряд: «Что тебе нужно, Амба? Наша дорога ходи твоя мешай нету. Как твоя сзади ходи? Али в тайге места мало?»
Как никто умея читать следы, Дерсу был для отряда живой таёжной газетой. По брошенной, стоптанной обуви он определял возраст её владельца: молодой ступает на носок, старик протаптывает пятку. По сломанным сучкам мог составить целый рассказ: когда, куда и в каком настроении следовал неизвестный охотник. Охотник весел, если возвращается с добычей. Тогда он не петляет, а спешит домой напрямик.
Дерсу был для отряда бюро погоды. Его корреспонденты — гуси и утки — предсказывали приближение бури раньше, чем стрелка барометра. Ведь птицам надо было вовремя укрыться, от этого зависела их жизнь. И не случайно ворона садилась на сук носом против ветра, иначе ветер задувал бы ей под перья. Но какой нужно было иметь зоркий глаз, чтобы в зелёном сумраке леса заметить, куда повёрнут вороний нос!
И гусь, и ворона, и кабан, и тигр были для Дерсу «всё равно люди, только рубашка другой». Он уважал всё живое, за исключением крота. За кротом никто не охотился, мясо его не ели, значит, крот никчемный, никому не нужный зверь.
Быть нужным, помогать людям — вот что служило компасом для не знавшего зависти и корысти сердца Дерсу. Про бесстыдно жадного возчика Дерсу сказал: «У него лица нет»,— считая, что человек, потерявший совесть, потерял лицо.
В котомке умещалось всё имущество Дерсу: полотнище от палатки, две старенькие рубашки, пороховница, ружейные гильзы, верёвки, нитки, иголки, чай, табак, копытца кабарги, когти медведя и рыси и редкость в тайге — пустая бутылка, которой Дерсу очень дорожил. Но и эту бутылку он отдал знакомому китайцу с той же щедростью, с которой подарил Арсеньеву дорогостоящий корень женьшень.
Дерсу последним оставил плот, который несло к водовороту. Дерсу не раз выручал отряд из веды. Арсеньев считал себя в неоплатном долгу перед другом, который во время пурги спас ему жизнь. Свой долг Арсеньев уплатил сполна, но уже после смерти Дерсу.
Честь охотника запрещает удэгейцу нарушить «закон тигра». Если животное, которое выследил охотник, спит, охотник обязан разбудить его криком, так же как тигр предупреждает рычанием. Стрелять в спящего зверя — позор.
Что же сказать о негодяях, поправших не только «закон тигра», но и закон человека! Польстившись на убогую котомку, эти «убийцы без лица» застрелили Дерсу в то время, когда он спал. Но Дерсу — герой повести Арсеньева — живёт и будет жить. Написав о погибшем друге книгу, Арсеньев подарил ему жизнь на века, всемирную славу и любовь миллионов людей.
И в «Дерсу Узала», и во «Встречах в тайге», и «В горах Сихотэ-Алиня» — во всех книгах Арсеньева есть ещё и другой герой — сам Уссурийский край. Читая эти книги, мы словно видим, как распускаются лиловые ирисы, дикие орхидеи, жёлтые и красные лилии, как из дупла огромного дерева выглядывает белогрудый медведь: как колышутся травы, настолько высокие, что человек тонет в них, будто в зелёном море, ничего не видит, кроме неба над головой: как на птичьем базаре непуганая кайра продолжает насиживать яйцо, хотя её спины коснулась человеческая рука.
Читая книги Арсеньева, мы слышим грохот океанского прибоя, клокотание воды в реках, которые запрудили рыбьи косяки, шум дремучей тайги, крики перелетных стай, чьими силуэтами, словно гигантской паутиной, заштрихован горизонт в осенние дни.
И хочется по-птичьи сорваться с места и лететь туда, где север соседствует с югом, где растут и дикий виноград и ель, где живут и соболь и тигр, — на сказочно богатый и прекрасный Дальний Восток.
В 1899 году молодой офицер получил назначение на Дальний Восток, край тогда ещё мало изученный. Сперва Арсеньев был начальником охотничьей группы, которая ловила диких лошадей и отстреливала одичавших быков. Потом в его руках появился планшет топографа. Дважды он возглавлял экспедиции Русского географического общества, в труднодоступных районах Сихотэ-Алиня наносил на карту извилины рек и отроги гор.
На собственном опыте молодой начальник узнал, что путешествие по тайге — труд и тяжёлый и опасный, суровая проверка таких человеческих качеств, как мужество, смелость, стойкость и терпение. Путь преграждали трёхметровые баррикады из навалившихся друг на друга мёртвых стволов. При попытке пробиться через опутанные лианами заросли одежда превращалась в лохмотья. Врача в экспедиции не было, нарыв на ноге Арсеньев вскрывал сам перочинным ножом. Досаждали клещи и ещё больше мошка — гнус. Она падала в чай, набивалась в ружейные стволы, вилась над лицом серым облачком.
Но если перетерпеть, не расчесывать, опухоль на лице от укусов гнуса исчезала дня через три, а записи в дневнике оставались: о крыжовнике с колючками на ягодах, о встрече с тигром уже не во сне, как в юности, а наяву, о пляске светлячков, о траве, ради которой изюбри летом лезут в реку, о шаровой молнии, о филине-рыболове, о том, как кабаны оттачивают клыки. Арсеньев неутомимо пополнял свои знания по ботанике, зоологии, географии. В его книгах точность описаний и наблюдательность учёного сочетаются с талантом писателя.
Арсеньев сроднился с Дальним Востоком, полюбил этот край, его природу, его людей. Он познакомился с удэгейцами, нанайцами, эвенками ещё до революции, когда в стойбищах не было ни школ, ни больниц, когда целые семьи вымирали от голода. Чтоб оправдать сбою нерадивость, царские чиновники пытались изобразить народности Дальнего Востока как неспособных к культурной жизни дикарей. Но честный глаз будущего писателя сумел оценить одарённость и душевное благородство людей, одетых в грубые оленьи куртки, в шапочки с беличьим хвостом.
Не обученные грамоте и другим наукам, они могли до мельчайших подробностей со слов запомнить маршрут на шесть дней вперёд. Они жили в суровых условиях: в стойбище не было мужчины, не отмеченного шрамом на теле от медвежьих когтей или кабаньих клыков. Мать, чтоб успокоить младенца, окунала его в снег, над колыбелью ребёнка вместо погремушек вешали ружейные гильзы и копытца кабарги от дурного глаза. Пусть мальчик растёт смелым и сильным, пусть понимает зверя, как тот охотник, что без аркана привёл к своему дому из леса живого лося.
Они жили бедно, но делились всем, что имели, с попавшим в тайге в беду. Две удэгейские семьи обули, одели, выходили оборванных, обессилевших после шестидневной голодовки людей из отряда Арсеньева. В книгах Арсеньева, кроме главного героя Дерсу, есть и другие охотники, рыбаки и рыбачки. И обо всех о них автор рассказывает с любовью и уважением.
У жителей тайги хорошая память. Они могут показать место, где несколько лет назад опрокинулись нарты. И особенно они памятливы на добро. Удэгейцы называли Арсеньева «чжанге» — начальник. Слух о чжанге-друге прошёл через всю тайгу до берегов океана.
В 1927 году Арсеньев совершил свою последнюю в жизни экспедицию, описанную им в книге «Сквозь тайгу». Он побывал на Командорских островах, названных в честь начальника двух знаменитых экспедиций Витуса Беринга, выходца из Данни, для которого Россия стала второй родиной. Местные жители алеуты передали Арсеньеву старинную шпагу с выгравированными на ней инициалами «В. В.». Это была шпага командора.
Что общего между шпагой и книгой, между человеком, чье имя носит пролив, разделяющий Чукотку и Аляску, и писателем Арсеньевым? Они из одной породы открывателей. Книги Арсеньева открыли миллионам читателей не только богатства природы Дальнего Востока, но и духовные богатства народностей.
Литература
1. Арсеньев В.К. Колодец у дороги. - М.: Молодая гвардия, 1983.
2. Кузьмичев И.С. Писатель Арсеньев. Личность и книги. - Л., 1977.
3. Надеждина Н. Шпага командора / Пионер. - 1972. - № 8.
4. Халтурин И. Как Дерсу пришёл к детям (Из записок редактора) / Детская литература. - 1966. - № 2.