Каких только прозвищ не дают человеку! Кажется, есть имя, отчество, фамилия, а прозвище прилипает навечно.

В дополнение к имени пошла издавна традиция давать прозвища. До сих пор в деревнях спрашивают: «Ты чья будешь?» Назовёшь настоящую свою фамилию по отцу – не сразу признают. А как только скажешь: «Панкова дочка, Валетова внучка» – станут справляться о здоровье отца, о работе, о детках. Отца прозвал Панком родной дед, когда нахваливал внучка: «Ну, пан, вылитый маленький Панок!» Деда звали Валентином, хоть в карты не играл, но сократили имя до Валета. Другого деда по матери прозывали Седым, и вся дворня наша стала Седиковы.

Начнут мои родители вспоминать молодость или обсуждать последние деревенские новости – и пойдут одно смешнее другого прозвища: у Хóпкиных хата завалилась, у Кудóрки корова отелилась, у Манú помидоры уродились и прочее...

Почему появляются прозвища? Наверное, потому, что раньше так было легче различить членов многодетных семей, которые селились в одной местности: двоюродные, троюродные – все могли носить одну фамилию. К примеру, моя бабушка по отцу была Слепухова, а вышла замуж за однофамильца и осталась Слепухова: два рода, но одна фамилия.

Появлялись прозвища случайно, чаще использовались имена и отчества: Полúна – Пóлины, Геннадий – Генчиковы, Николáйчик – Николáйчиковы, Кирилл – Кирюшины, Гаврюшины – Гаврил, Дюхван (искажённое от Андрей Иванович), Шурваныч (искажённое от Александр Иванович), Филивасины (искажённое от Филипп Васильевич), Мáня – Маня′ (другой ударный слог, искажённое от Мария), Витóй (искажённое от Виталий), Алалá (искажённое от Алла), Мару′ха (искажённое от Мария). А также производные от фамилии: Булáтиха – Булáтовы, Королúха – Королёвы, Голубихины – Гóлубевы, Воробей – Воробьёвы.

Обращали внимание на особенности характера или внешность человека: Нэт (носитель прозвища вместо мягкого согласного в слове НЕТ произносил твёрдый согласный), Муха (привязчивая и болтливая), Ёжик (волосы торчали дыбом), Хромой, Нюра Рыжая. Учитывали название национальности или местности (Татарин, Хохол, Маньжур), выходцем из которой был человек, уровень достатка семьи (Крестьянин, Хозяин).

«Фамилии – своего рода живая история», – метко выразился собиратель «Географии фамилий» Владимир Никонов.

Каждый, кто хочет узнать историю своего рода, интересуется происхождением не только имени и фамилии.

Писатель Николай Коняев вспоминал: «Однажды на уроке литературы было дано задание прочитать рассказ Чехова «Лошадиная фамилия»...

– Какой, какой рассказ? – с затаённой озорной мыслью переспросил кто-то из моих одноклассников.

– «Лошадиная фамилия»! – простодушно повторила не подозревавшая подвоха учительница.

Класс залился смехом, уставился на меня, до ушей покрасневшего от смущения.

– Ну вот, – обескуражено развела руками наша словесница, – всё бы вам хиханьки да хаханьки. По поводу и без. Юмористы! Оценим ваш юмор завтра. – При этом и она с мягкой улыбкой взглянула на меня, но по причине простительного для начинающей учительницы недостатка эрудиции не опровергла коллективного заблуждения класса.

С тех пор я долго всерьёз полагал, что моя фамилия «лошадиная». Теперь-то благодаря многочисленным словарям-справочникам знаю, что к «лошадиному роду» никакого отношения не имею. Родословное древо носителей моей древней фамилии, как, впрочем, фамилий Кононов, Коннов, Конкин, Коныгин, Коняшин, Коняхин и т.д., взросло от распространённого в старину имени Конон (греч. – трудящийся, трудолюбивый). Причём от «Конона» образовалась фамилия Кононов, а все остальные – от производных форм этого имени.

Фамилия не такая уж и редкая, но и не особо распространённая. И точно не северная, даже и не сибирская».

У разных народов нет нашего отдельного слова — отчества, сочетающегося и с именем, и с фамилией, зато имя отца вводится в состав самой фамилии (например: Ибадов Турал Рафаил оглы, Лейла Салим-кызы). Об этом интересно рассказывает знаток занимательного языкознания Лев Успенский.

 

Л. Успенский

Отчества явные и «тайные»

ВОЛЬКА-ИБН-АЛЁША

Вы читали книжку писателя Лагина «Старик Хоттабыч»?

Случилось чудо: школьник Костыльков открыл старую бутылку, и оттуда выскочил длиннобородый старец в пёстром халате, настоящий восточный джин. Возникло некоторое замешательство; затем спасённый и спаситель приступили ко взаимному ознакомлению.

Освобождённый дух отрекомендовался длинно и сложно: «Гассан-Абдуррахман-ибн-Хоттаб», — произнёс он, стоя на коленях.

Пионер Костыльков буркнул, наоборот, с излишней краткостью: «Волька!»

Удивлённому старцу этого показалось мало. «А имя счастливого отца твоего?» — спросил он. И, узнав, что отец у Вольки — Алёша, начал именовать своего новообретённого друга так: «Волька-ибн-Алёша».

Даже глупец (а Волька-ибн-Алёша отнюдь не был глуп!) сообразил бы после этого, что «ибн» по-арабски — «сын». И вполне естественно, что Волька стал звать своего джина «Хоттабычем». «Ибн-Хоттаб» — это «сын Хоттаба», а «сын Хоттаба» и есть «Хоттабыч». Логика безупречная! Так русский мальчишка и арабский джин обменялись свойственными их языкам «патронимическими» обозначениями — отчествами.

Оба они были людьми сообразительными, но не вполне осведомлёнными, не лингвистами, во всяком случае. Гассан Абдуррахман, например, не знал, что «Алёша» обозначает «Алексей» и что, кроме имени, у человека может быть ещё и фамилия. А Волька Костыльков даже не подозревал высокого смысла тех арабских имён, которые он столь небрежно отбросил. Ведь «Гассан» — это нечто вроде «Красавчик», слово «Абдуррахман» пишется в три приёма — «Абд-ур-рахман» и означает «раб аллаха всемилостивого», а «Хоттаб» следует переводить как «учёный мудрец, способный читать священное писание».

Однако дело не в этом; главное они поняли. И арабское «ибн» и русское «вич» имеют один и тот же смысл, — значит, «сын такого-то». Очевидно, отчества разного типа существуют не только в России; пользуются ими и другие народы. А зачем?

Вообще говоря, это просто. Разве не почётнее иметь отца-лётчика, чем сына-первоклассника, даже если этот первоклассник семи пядей во лбу? Люди в простоте своей склонны думать, что у жёлудя больше оснований гордиться отцом-дубом, чем у дуба — чваниться сыном-жёлудем. Жильцы того московского дома, где жила семья Костыльковых, тоже, наверное, полагали, что скорее мальчишка Волька принадлежит своему почтенному отцу Алексею Ивановичу (или Владимировичу, неизвестно ведь, как его звали), чем наоборот. А так как подобные мысли приходят людям в голову всегда и всюду, то в мире и возник давным-давно обычай: обращаясь к сыну, уточнять его имя именем его отца. Наряду с отчествами явными бывают другие, «тайные», их не каждый умеет замечать.

 

П. Шемонаев

«Ай да Пятёркин!..»

Есть фамилии, которые никак не отражают­ся на судьбе людей, которые их носят... Ну, например, какая, в самом деле, разница, зо­вут человека Беляевым или Черняевым? А моя фамилия... Папа, мне кажется, чувствует себя виноватым за то, что преподнёс мне её на всю мою жизнь. Ума не приложу, откуда у нас в роду фамилия Двойкин? Какой-нибудь предок плохо учился? И, наверно, от не­го через несколько поколений передалась эта черта мне...

Правда, двоек я не хватаю. Тогда вся наша школа веселилась бы: «Двойкин двойку по­лучил!», «Какое удивительное единство фор­мы и содержания!» Эту остроту я слышу, даже когда получаю тройку или четвёрку. А уж если бы двойку... Страшно даже поду­мать!

Но я в общем-то не об этом хотел расска­зать.

Однажды нам задали сочинение на тему «Что такое настоящее счастье?». Мы должны были написать его летом, во время каникул.

Если бы меня спросили, что такое несча­стье, я бы ответил: «Иметь такую фами­лию, как у меня!» А что такое счастье?.. Ответить на это труднее.

Можно было написать, что летние канику­лы — это и есть настоящее счастье. Что по­пасть на футбольный матч, когда решается судьба кубка, или проскочить на фильм, на который люди моего возраста не допускают­ся, это и есть счастье. Написать так было бы честно. Но я понимал, что тогда отметка очень приблизилась бы к моей фамилии или даже совсем бы с ней совпала. «Разве это на­стоящее человеческое счастье!» — воскликну­ла бы учительница литературы.

Вот почему я не торопился отвечать на труд­ный вопрос. Я даже заглянул в Большую Советскую Энциклопедию, чтобы узнать, что же означает слово «счастье» с научной точ­ки зрения. Но, наверное, и ученые не смогли еще окончательно ответить на вопрос, кото­рый задала нам учительница литературы: этого слова в энциклопедии не было.

Не стану скрывать: «настоящее счастье» сделало мои летние каникулы менее счаст­ливыми, чем они могли бы быть.

В пионерлагере я спрашивал у всех сво­их новых приятелей, что они считают настоя­щим счастьем. Конечно, спрашивал как бы в шутку... А они отвечали мне абсолютно всерьёз: «Ты что... того?» И только одна де­вочка, которая случайно услышала мой воп­рос, тихо и грустно сказала: «Разве об этом можно рассказать первому встреч­ному?» И больше я ни у кого об этом не спра­шивал.

Когда я вернулся в город, до конца кани­кул оставалось пятнадцать дней. Каждый из этих дней приближал меня... Но тут мама решила послать меня на две недели к своей маме. То есть к моей бабушке, которая жила в маленьком городе на берегу большой, зна­менитой реки.

Сперва она хотела послать меня к бабуш­ке на всё лето. Но потом сказала, что её мама ей никогда и ничего, кроме добра, не делала и отплатить ей таким образом было бы чёр­ной неблагодарностью. Тем более что у неё «усталое и больное сердце»...

Мама и папа проводили меня на вокзал, а бабушка встретила. Так что меня, как сказал папа, «передали из рук в руки».

У бабушки руки были шершавые, но та­кие тёплые, что назвать их «грубыми» никак было нельзя. Мама рассказывала, что ба­бушка всю жизнь занималась физическим трудом, который вообще-то очень полезен... И если бы её сын, то есть старший брат моей мамы, не погиб на фронте, сердце у бабушки было бы абсолютно здоровым. Оно было больным и усталым от горя...

Но на станции я никакой усталости у ба­бушки не заметил. Она так крепко обнима­ла меня, так горячо прижимала к своей мор­щинистой, загорелой щеке, что мне в голову даже пришла неожиданная мысль: встречать такого внука, как я,— это и есть настоящее счастье! Можно было бы написать об этом в сочинении. Но я всё-таки удержался...

Бабушкина комната и веранда, казалось, были не просто вымыты, а прямо-таки на­чищены до блеска. На столе стояла ваза с полевыми цветами, их, как я потом узнал, ба­бушка сама нарвала. На тарелке лежали яб­локи, бабушка их тоже сама собрала. И обед, вкуснее которого я никогда не едал, тоже приготовила она сама.

«В общем, она сделала все, что ей катего­рически нельзя было делать!» — сказала ма­ма, когда я потом, уже вернувшись домой, рассказал обо всём.

— Мне сегодня так хорошо... Так легко! — повторяла бабушка.

А ночью ей стало тяжело. И совсем пло­хо... Бабушка боялась меня напугать и поэто­му всё время говорила, что с ней это быва­ет часто, что ничего страшного не происхо­дит... Но мне было страшно.

— Бабушка, чем тебе помочь, а? Чем по­мочь? — спрашивал я.

—Ты только не волнуйся... Это мне и по­может. Я уже приняла лекарство. Ложись спать... И прости меня: ты устал с дороги, а тут...

— Что ты, бабушка! Что ты! — ответил я.

И сделал вид, что заснул крепким сном.

На самом деле я следил за бабушкой.

Через минут пятнадцать она тихо позвала меня.

— Извини, пожалуйста... Ты устал, а я... Надо будет сбегать к Матвею Степановичу. Это доктор. Тебе придётся идти через ов­раг,— продолжала бабушка.—Ты не боишь­ся?

— О чём ты говоришь, бабушка?! — вос­кликнул я. И почувствовал, что спина у меня стала холодной.

— Будь осторожен в темноте. Прошу тебя. В овраге никого нет...

— Ну, конечно...

Она объяснила мне, как надо идти и где на той стороне оврага стоит дом Матвея Степановича.

Я побежал... А ночь, как назло, была тём­ная. Это я не сочиняю сейчас, а говорю чис­тую правду: луны совсем не было. Овраг за­рос каким-то кустарником. Я два или три ра­за споткнулся, упал... Казалось, за каждым кустом меня кто-то подстерегает.

Всё-таки я выбрался на противоположную сторону оврага. И сразу увидел дом, над крыльцом которого навис деревянный чер­дак. Постучал в окно... Матвея Степановича, наверно, часто будили, он сразу отклик­нулся:

— Кто там?

Я ему всё объяснил... Он мгновенно одел­ся, как будто на всякий случай так и спал в брюках и пиджаке.

Мы снова спустились в овраг. Но на этот раз мне уже не казалось, что за кустами кто-то притаился. Луны по-прежнему не было, но ночь показалась мне гораздо светлее.

Матвей Степанович сделал бабушке укол и посидел возле неё... Она скоро заснула.

А я до утра не спал. Потому что вдруг понял, что тот, кто никого не спас, никому не помог, не знает, что такое счастье. А я теперь знаю!

Ну, а папа, узнав о моём, как он сказал, благородном поступке, воскликнул: «Ай да Пятёркин!»

 

Литература

1. Голлендер Г. Прозвища // Пионер. – 1968. – № 11.
2. Дорофеев А.Тайное имя // Костёр. – 1986. – № 12.
3. Коняев Н.И. Моя нечаянная Родина. – Ханты-Мансийск: Полиграфист, 2008.
4. Никонов В.А. География фамилий.– М.: Наука, 1988.
5. Успенский Л. Ты и твоё имя.– Л., Детгиз, 1960.
6. Шеманаев П. «Ай да Пятёркин» // Пионер. – 1975. – № 1.