Ноябрь. Дождливо. Мрачно. Что делать нам… в деревне? В городе? А Пушкин не сидел без дела в ноябре 1833 года.
Вместо уныния и скуки Пушкин испытывал вдохновенное беспокойство, ощущение полной погружённости в творческий процесс. Он сочинял. И умудрялся одновременно работать над несколькими крупными произведениями. Завершены две сказки, в повести «Пиковая дама» поэт наконец поставил точку. Окончена поэма «Медный всадник», посвящённая Петербургу и эпохе Петра Великого.
В ноябре того же года поэт приступил к историческому роману «Капитанская дочка». Работа над ним заняла немало времени, однако начало положено было именно здесь. История о любви и преданности, чести и верности разворачивалась на фоне драматичных событий Пугачевского бунта конца XVIII столетия.
Ноябрь 1833 года оказался невероятно плодотворным месяцем для поэта.
Законченные и начатые произведения вошли в сокровищницу русской литературы. Ненастье за окнами болдинского дома не помешало Пушкину творить свободно и без оглядки на мнение царя.
Пушкинист Татьяна Галушко размышляет о творческой истории поэмы «Медный всадник», исследует внутренние переживания и обстоятельства, повлиявшие на поэта, находит связь ключевых моментов его жизни с важными историческими событиями, например, наводнением 1824 года и восстанием декабристов 1825 года.
Автор очерка подчёркивает внутренний конфликт и противоречивые чувства Пушкина, сталкивающего «стихийные и государственные бури» с личной историей героя — бедного чиновника Евгения. Татьяна Галушко опирается на исторические факты и показывает, как восприятие действительности повлияло на художественный замысел и форму выражения. Через взаимодействие с творчеством предшественников, особенно Константином Батюшковым, Пушкин создаёт новые образы и смыслы в «Медном всаднике». Образ Медного всадника используется им как символ государственной мощи и подавляющей силы власти, а Евгений воплощает одиночество и отчаяние маленького человека, оказавшегося жертвой грандиозных социальных перемен.
Татьяна Галушко анализирует внутреннюю борьбу Евгения, пережившего личную катастрофу и потерявшего рассудок из-за разрушения привычного мира. Его встреча с Медным всадником представляет собой метафору столкновения индивидуальной воли с силой государства.
Т. Галушко уделяет внимание стилистическим особенностям и технике написания «Медного всадника», отмечая, что Пушкин использует точные детали и описания, изображающие страх, отчаяние и боль героя. Поэма выражала недовольство поэта существующим политическим режимом и человеческими страданиями, вызванными действиями властей.
После смерти Пушкина судьба поэмы оказалась сложной. Хотя первоначально она подверглась цензуре, позднее благодаря усилиям Василия Жуковского, несмотря на критику и некоторые исправления, поэма была опубликована.
Очерк Татьяны Галушко помогает понять сложный процесс творчества Пушкина и призывает читателя внимательно перечитать «Медного всадника».
Татьяна Галушко
«Куда ты скачешь, гордый конь?..»
Всю жизнь Пушкин досадовал, что не был участником или очевидцем трёх событий: Бородинской битвы 1812 года, в 1824 году — наводнения в Петербурге, а в декабре 1825-го — восстания на Сенатской площади. Бури государственные и буря стихийная как бы нарочно удержали его на расстоянии. Во время войны он был отроком, во время потопа и бунта — томился в Михайловской ссылке.
Тогда, почти через месяц после наводнения, поэт писал брату: «Этот потоп с ума мне нейдёт, он вовсе не так забавен, как с первого взгляда кажется. Если тебе вздумается помочь какому-нибудь несчастному, помогай из онегинских денег», — то есть из денег, полученных за издание первой главы романа «Евгений Онегин».
Это поручение сопровождалось строгим указанием — оказывать помощь потерпевшим «без всякого шума, ни словесного, ни письменного». Пушкин совсем не желал, считая постыдным, оказаться в списке жертвователей, списке, который в каждом номере публиковала газета «Русский инвалид». Он полагал, что добро должно совершаться в тайне, чуждой всякого тщеславия.
С жадностью читал он запоздалые в их отдалённых местах газеты:
«В прошедшую пятницу, 7-го сего месяца, здешняя столица посещена была бедствием, коему уже около 50-ти лет не было примера. Река Нева, которой воды беспрестанно возрастали от сильного морского ветра, вышла из берегов своих в 11-м часу утра. В несколько минут большая часть города была наводнена. Ужас объял жителей... Невозможно описать все опустошения и потери...»
Впрочем, волнующие впечатления этих дней тогда не нашли отражения в поэзии Пушкина. Должно было пройти время, достаточно долгое, чтобы два события, разделённые годом — потоп и восстание на Сенатской, — совместились в сознании Пушкина. Во всяком случае, наводнение предстало поэтическому сознанию грозным символом. Предупреждением декабрьских дней 1825 года.
Грозная стихия природы взбунтовалась и посягнула на город, созданный грозным царём, посягнула на его государственный замысел. Гвардейские полки на площади возле Сената 14 декабря 1825 года дерзнули грозить государственному строю — самодержавию.
Как рождается план будущего произведения? Как возникают замысел, сюжет, герои? Почему в тот, а не в другой момент? Случайно? Неизбежно?..
...Шёл 1833 год.
Осенний дождь и ветер гуляли по степным просторам Заволжья. Болдинский дом, объятый непрерывным ненастьем, гудел. Пушкин писал жене: «Просыпаюсь в 7 часов, пью кофей и лежу до 3-х часов... В три часа сажусь верхом, в 5 в ванну и потом обедаю картофелем да гречневой кашей. До девяти часов читаю...»
...Ещё по дороге, в карете, он стал перечитывать книгу Константина Батюшкова «Опыты в стихах и прозе». Батюшков был кумиром его юности, а в 1833 году, сошедший с ума, как бы умер для поэзии, друзей, публики... Судьба безумца занимала Пушкина мучительно и сильно. В лицейские годы Пушкин видел Батюшкова кудрявым красавцем, знатоком языков и историком искусства. Теперь, в Болдине, перед ним лежала его статья «Прогулка в Академию Художеств».
Пушкин листал давно знакомую статью, и какое-то странное, смутное эхо отзывалось в нём на эти вот строки:
«...Взглянув на Неву, покрытую судами, взглянув на великолепную набережную... любуясь бесчисленным народом, который волновался под моими окнами, сим чудным смешением всех наций... я сделал себе следующий вопрос: что было на этом месте до построения Петербурга? Может быть, сосновая роща, сырой, дремучий бор или топкое болото, поросшее мхом и брусникой; ближе к берегу — лачуга рыбака, кругом которой развешены были мерёжи, невода и весь грубый скарб скудного промысла. Сюда, может быть, с трудом пробирался охотник... здесь всё было безмолвно. Редко человеческий голос пробуждал молчание пустыни дикой, мрачной... И воображение представило мне Петра, который в первый раз обозревал берега дикой Невы... великая мысль родилась в уме великого человека. Здесь будет город, — сказал он, — чудо света... Сказал — и Петербург возник из дикого болота».
Волнение охватило Пушкина.
Может быть, в эту минуту понял он, что надо изменить в никак не дававшейся ему повести в стихах о бедном чиновнике, чей древний род некогда был горд и славен... Он знал, что этот чиновник влачил существование бедняка, жил на чердаке и укрывался собственной шинелью... Пушкин даже имя и фамилию уже придумал — Евгений Езерский. Чтение статьи Батюшкова придало его замыслу новый поворот.
Обитателю чердачной мансарды предстояло стать не единственным героем этой повести-поэмы. Сам Пётр I будет противостоять ему. И город Петра, построенный ценою жизней тысяч рабов, лёгших в его основание. Город суровый и беспощадный. В этом и была трагедия...
В тот день поэт особенно долго скакал по пустынным полям. Приближалась ночь, он нетерпеливо повернул к дому, но не об отдыхе были его мысли.
А. Пластов. Пушкин в Болдино
Как следы стремительной скачки ложились на бумаге строки:
На берегу пустынных волн
Стоял, задумавшись глубоко,
Великий царь. Пред ним широко
Неслась Нева. Смиренный чёлн
На ней качался одиноко.
Тянулся лес по берегам,
Недосягаемый для солнца...
Он вычёркивал, менял, сокращал. Ему казалось, что рука писала быстрее, чем ей диктовали...
На этой черновой рукописи дата стоит в начале, а не в конце, как обычно. Над первой строкой, по верхнему краю страницы — 6 октября 1833 года.
Волшебник Батюшков! Это он, подобно молнии, озарил путнику дорогу, открыв далеко на горизонте вершину горы. Это он сказал о коне на Фальконетовом памятнике Петру I: «Он скачет, как Россия!»
План поэмы стал ясен: она будет об огромной судьбе города и малой судьбе человека. О том, как человек восстал против своей судьбы, и о том, как погиб. О памяти и о памятнике.
Памятник давно стал символом новой столицы.
Тащили по чухонским болотам скалу, прозванную «гром-камень», тащили на деревянных валах-колодках, натянув, как струны, тысячи корабельных канатов. Поросшая мхом, даже с малой сосенкой на вершине, скала ползла сначала по земле, потом по воде на барках-понтонах, чтобы стать подножием для бронзового всадника на вздыбленном коне.
Три года лепил французский ваятель Фальконе того, «кем волей роковой над морем город основался». Только голова царя Петра ему не давалась. Сколько ни мучился. Ученица и помощница Фальконе Мария Колло тысячу раз слушала его сбивчивые сетования, а однажды ночью сама принялась за работу.
Когда утром скульптор вошёл в мастерскую, в окно уже лился бледный серый свет зимы. Страшно скосив живое око, за скульптором следил царь Пётр.
...казалось Ему, что грозного царя,
Мгновенно гневом возгоря,
Лицо тихонько обращалось...
С этой минуты памятник начал жить своей, самостоятельной, отдельной от создателя, жизнью.
Одну из глав жизни памятника Пушкин и написал в селе Болдино осенью 1833 года.
На 26-й день была дописана последняя, 480-я строка.
И опять после этого, последнего, стиха Пушкин сделал помету: «31 октябр(я) 1833 Болдино 5ч. 5».
Трудно, невозможно вообразить, как в этой трёхнедельной бессонной погоне за собственной мыслью он ещё умудрился отвлечься: создал «Осень» (огромное стихотворение написано 19 октября, в день Лицея), а за пять дней до этого завершил «Сказку о рыбаке и рыбке».
Поэма захватила Пушкина. Казалось, он не писал, а читал её: так цельны, так живы и совершенны были возникшие под пером картины:
Погода пуще свирепела,
Нева вздувалась и ревела,
Котлом клокоча и клубясь,
И вдруг, как зверь остервенясь,
На город кинулась. Пред нею
Всё побежало; всё кругом
Вдруг опустело...
Сквозь эту бурю, сквозь искажённые лица бегущей толпы, настигаемой бешеными языками воды, Пушкин вглядывается, боясь потерять из виду, в своего героя — своего бедного Евгения:
Где над возвышенным крыльцом
С подъятой лапой, как живые,
Стоят два льва сторожевые,
На звере мраморном верхом,
Без шапки, руки сжав крестом,
Сидел недвижный,
страшно бледный Евгений.
Этот лев на крыльце роскошного дворца — как раз позади Медного всадника.
Какая сила в нём сокрыта!
А в сем коне какой огонь!
Куда ты скачешь, гордый конь,
И где опустишь ты копыта?
О мощный властелин судьбы!
Не так ли ты над самой бездной,
На высоте, уздой железной
Россию поднял на дыбы?
Наводнение стало центром поэмы, не затопившим, а обнажившим основные связи сюжета.
Как удалось Пушкину воссоздать в стихах образ разбушевавшейся стихии?
Воображение? Конечно. Но он и сам не раз видел «несчастье невских берегов», хотя и не столь гибельное, как осенью 1824 года.
Обо всех подробностях бедствия 1824 года поэт знал по рассказам друзей — Дельвига, Грибоедова, написавшего большую статью о наводнении. Была у Пушкина и книжка В.Н. Берха «Подробное историческое известие о всех наводнениях, бывших в Санкт-Петербурге». Фантазия его всегда отталкивалась от совершенно точных фактов.
Пушкинский Евгений страшится во время бедствия не за себя.
В устье Невы, у самого залива, в домике живёт вместе с матерью его невеста. Он стремится добраться до них. Но увы! Когда ему наконец это удаётся, он не находит даже их бедного домика. Всё уничтожено потопом.
Евгений теряет рассудок. Целый год скитается он по городу, нищий и беспризорный. И как-то осенью (то есть в исходе 1825 года!) вновь оказывается перед Медным всадником. И узнаёт его, того, по чьей, как ему чудится, вине основан был город.
Одержимый гневом и болью, Евгений грозит памятнику: «Ужо тебе!»
Но угроза пугает и его самого. Евгению чудится, что царь, «мгновенно гневом возгоря», поворачивает на его крик голову:
И он по площади пустой
Бежит и слышит за собой —
Как будто грома грохотанье —
Тяжёло-звонкое скаканье
По потрясённой мостовой.
И, озарён луною бледной,
Простерши руку в вышине,
За ним несётся Всадник Медный
На звонко-скачущем коне...
На одиноком малом острове в дельте Невы рыбаки находят весною труп Евгения. Рядом с ним — обломки хижины, занесённые сюда наводнением. В ней когда-то жила бедная вдова с дочерью. Рыбаки увозят на барке ветхие брёвна, а безумца хоронят тут же — среди мха и брусники.
Всё не случайно во второй части поэмы.
И осенние дни 1825 года, когда на площадь к Сенату выходит бедный безумный герой. Ведь через месяц-два станут вокруг Медного всадника восставшие полки и как бы сбудется пророчество Евгения: «Ужо тебе!»
А. Бенуа. Иллюстрация к поэме А.С. Пушкина «Медный всадник»
И место, где похоронили Евгения, — особое место. Это остров Голодай, плоская оконечность Васильевского острова. Там были погребены казнённые вожди-декабристы. Через семь лет, в Болдине, завершая свою поэму, Пушкин похоронит на этом месте своего героя.
Столь стремительно созданная поэма, самая совершенная, самая глубокая из его поэм, при жизни Пушкина напечатана не была. Николай I, лично читавший все произведения поэта, не одобрил «Медного всадника».
14 декабря 1833 года, в годовщину восстания декабристов, Пушкин записал в своём дневнике: «Мне возвращён Медный всадник с замечаниями государя... На многих местах поставлен ?».
Сохранилась рукопись с пометами царя. Всё, что имело отношение к Петру и его памятнику, а также к сравнению Москвы и Петербурга, было вычеркнуто или отмечено резкой чертой.
Переделывать текст Пушкин не стал. Поэма была убрана в стол.
После гибели поэта В.А. Жуковский, разбиравший в кабинете на Мойке его бумаги, обнаружил чистый экземпляр «Медного всадника». Прочитал поэму и был потрясён. Жуковский готов был сам переписать неугодные царю места, лишь бы дошёл до читателей неведомый пушкинский шедевр. Жуковский мечтал увидеть поэму в пушкинском «Современнике». Пускай даже искажённую. Потомки разберутся. И простят. И восстановят подлинный текст.
Он понимал, что все его замены ухудшают поэму. Но на главную поправку рука у него не поднялась. Он не выбросил знаменитой угрозы: «Ужо тебе!» Ведь это было бы гибелью всей вещи.
Многие упрекали Жуковского, называли его угодником и царедворцем. Но он знал, на что шёл. И когда вышел первый после гибели Пушкина номер журнала, читатели, число которых возросло в дни всеобщей беды, прочли:
Была ужасная пора,
Об ней свежо воспоминанье...
Об ней, друзья мои, для вас
Начну своё повествованье.
Печален будет мой рассказ.
И всё сошлось, соединилось: 1824, 1825, 1833, 1837... Всё оказалось связанным неразрывно.
Литература
- Галушко Т. Жизнь. Поэзия. Пушкин. – М.: Издательство журнала «Звезда», 2003.
- Галушко Т.К. «Раевские мои…». – Лениздат, 1991.
Коротко об авторе
Татьяна Кузьминична Галушко (в замужестве Санасарян, 1937-1988) – поэт, прозаик, пушкинист, сотрудница Всероссийского музея А.С. Пушкина.