Зимой как-то обострённо чувствуешь замирание жизни. Как долги зимние вечера! Власть выспишься.
И чего только не вспомнишь. Какие зимы были в детстве? Холодные, снежные! Морозно было так, что шарф и шапка покрывались инеем, а щёки становились белыми. Дохнёшь — сразу сосульки виснут. Сапоги да валенки не вытащить из сугроба. Тропиночки в снегу проделываешь, чтобы пройти по саду или улице.
Читаю повесть Владимира Цыбина «Белое время», и в моей памяти всплывают незабываемые моменты детства.
Упросили мы раз дедушку в лес пойти за лозой. Он плёл из неё корзинки для хозяйства. Помню, что под двумя кроватями в спаленке стояли две-три корзины, где гусыни высиживали гусенят к весне.
Вот спустились мы кое-как под гору к ручью, миновали рощицу и вышли к полю. Нас маленьких трое да дедушка. Он эти места знал как свои пять пальцев. Тропок хожено-перехожено сколько! Все прогалинки лесные и кусточки обкашивал, ведь держал лошадь и корову с телком.
С дедом нам ничего не страшно. То и дело о чём-нибудь спрашиваешь. Ох и весельчак был наш дедушка! То уморительную историю расскажет, то на вопросы наши с юмором ответит. Шли мы по полю к примеченным лозняковым зарослям.
Вдруг около скирды видим какое-то шевеление. А это кабаниха с поросятками ночью в скирде почивала и нас заметила. Мы замерли. Только дед принялся гукать да покрикивать. Нас подбадривать и кабаниху пугать. Она верно поняла дедовы крики и увела выводок в лес. Мы и не успели даже сосчитать, сколько с ней было детёнышей.
Писатель тоже вспоминает зимние радости своего детства. Встреча с отцовским возом становится для него не просто физическим перемещением, но и символом детских воспоминаний: «Возы издали похожи на копны сена, плывущие по полноводной реке». С воза можно многое увидеть! А какие головокружительные запахи! И влажно-терпкий дух полыни, и благородный, сладостный запах вики и клевера, и морозно-свежий аромат снега. Это сельская зима. Она пахнет иначе, чем городская.
Вот скажите: зачем ставили раньше длинные скирды соломы вдоль края поля? Сейчас так ведь не делают! Это был проверенный способ хранения и использования соломы, который передавался из поколения в поколение. Было удобно сохранять корм на зиму для скота: запас всегда под рукой, не нужно тратить время на перевозку. Зимой стог соломы помогал разным зверям и птицам пережить трудный период и был источником питания и тепла. А ещё длинные скирды действовали как барьер и защищали поля от сильных ветров и заносов снега. Весной остатки соломы разбрасывались по полю и служили удобрением.
Зима «набросила покрывало», и стала скирда «точь-в-точь как белый медведь».
Владимир Цыбин
Белое время
Больше всего я люблю встречать зимой возы с сеном. Возы издали похожи на копны сена, плывущие по полноводной реке. Я выбегаю навстречу отцовскому возу и, держась за длинное кнутовище, изо всех сил стараюсь взобраться на телегу. Ноги мои скользят по сену, и я никак не могу взобраться.
— Ты чего? — смеётся отец. — Главное — надо сразу, с разбегу.
И вот я на возу и вижу весь наш край — от мельницы, над которой зависла мучная пыльца, до пекарни. Вижу, как вслед за нами остается на дороге тонкая зеленовато-желтая дорожка рассыпанного тряской сена. На возу высоко, тряско благодать! И укачивает, как на пароме. Меня издали видят все мальчишки, и им, конечно, завидно.
Нет, кажется, на земле тоньше и пряней запаха сена, присыпанного слегка снежным морозцем, — запах нежный, клеверный, вьюжный. И в этот настой свежего, сухого запаха прошлогодней травы подмешаны влажно-терпкий дух полыни, благородный, сладостный запах вики, перебиваемый морозно-свежим запахом еще не слежавшегося снега.
Так пахнет только сельская зима возле скирд, возле забытых в лотках стогов. А еще так пахнет дорога, усыпанная кучками упавшего с возов сена. Это запах вечного, нескончаемого детства, запах одновременно зимы и лета.
По утрам выпадают вязкие холода, днем они отмякают над затвердевшим снегом, кое-где, особенно возле воды, снег покрыт тонкой блестящей корочкой, и, когда с дальней опушки заснежит позёмка, снежинки, как перекати-поле, катятся по этой корочке, и кажется, что вот так же движется время, скользя, не останавливаясь движется по декабрьским снегам время.
Белое время.
Мне дороже всего картина, когда деревья усыпаны густым снежным инеем. Мне всегда хотелось подойти к ним и потрясти их. Иголки инея на кончиках веток сначала понемногу, а потом крупными хлопьями сыплются на тебя, на лицо, на воротник, на плечи. И столько этого инея, что становится на мгновение так бело, что кажется, будто зажжено новое ослепительное солнце.
И вспоминаешь, что вот так летели по июню нежная цветочная пыльца и летучий пух одуванчиков. Я подставляю ладони, и на них падают колкие кристаллики инея, только захочу сдунуть их, как когда-то сдувал одуванчиковые пушинки, а их уже нет на ладони... Остаются в руке лишь прощальные слезы инея, а его самого давно уже нет.
Сверху, с холма, деревья, особенно березы и пихта, кажутся большими летними одуванчиками. Так и чудится, что, чуть дунет ветер, весело полетят маленькие белые парашютики, полетят, закружатся продувные пушинки, словно это начало июня.
В застывшей, обледенелой, занесенной снегами тишине — только долго-долго вслушайся — услышишь грузный шелест намокшей листвы, сухое потрескивание дрозда, жужжание стрекоз, всплеск волны на перекате, хозяйственный шаг человека.
Вот почему зимняя тишина никогда не напоминает об одиночестве, все, что жило, радовалось, двигалось, летело, текло, запечатлелось в ней на года.
Я глухо понимаю внутреннюю родственность явлений — падают падучие ночные звезды точно так, как падают обледеневшие декабрьские снежинки. Вот почему мне когда-то казалось, что где-то должны быть насыпи упавших звезд — белые, иглистые, светящиеся морозно и чисто.
Кажется, вечно падает снег на поле. Который это снег по счету? Десятый? Или сороковой? Вот он улегся хрусткими ломтиками на ясене и затрепетал нежно и окрылённо, задышал, чуть-чуть тепловатый.
А мне думается: «Какая же у снега душа?» Душа снега легкая, чистая, трепетная. И слушают эту прозрачную душу все поля зимней России.
Виктор Новиков
Стога
Там за рекою стояли стога,
Были —
И вот уже нету! —
А всё потому, что пали снега
Ночью — и прибыло свету.
Там за рекою увидели мы
И лошадей, и подводы,
И голубые просторы зимы,
И застеклённые воды.
Стали просторными наши леса
И неоглядными — дали.
Только весь день
По привычке глаза
Эти стога всё искали.
Степан Бабенко
Столовая в степи
Далеко в степи, за лугами и балками, там, где дорога, устав петлять меж крутых холмов, наконец вырывается на простор и бежит легко и ровно меж заснеженных полей, вдоль горного хребта, у самого асфальта стоит скирда соломы, запорошенная снегом. Летом ее не замечаешь. Стог, как и много других, сиротливо кособочится у дороги, наводя грустное впечатление.
Сейчас скирда выровнялась, похорошела. Зима набросила на нее причудливое покрывало, припорошила снегом, одев ее в праздничный наряд.
Иной раз проезжаешь мимо — издали точь-в-точь как белый медведь в своей шубе, стоит стог у дороги. По крайней мере, мне так кажется. Ну что ж, каждому свое.
Я не об этом хочу рассказать. Как-то недавно, проезжая мимо, я заметил коршуна на телеграфном столбе рядом со скирдой. В другой раз еду, тоже сидит на том же месте, не обращая внимания на проходящие мимо автомашины.
Через неделю то же самое. Остановился, спугнул птицу, она не стала улетать далеко. Перелетела столба на четыре дальше — снова села на один из них. Только тронулся, коршун занял свое прежнее место.
«Тут что-то не так», — решил я. Развернул машину, подъехал поближе и стал наблюдать. Птицы машин меньше боятся, чем человека. Коршун не заставил долго ждать. Зоркий глаз хищника заметил у скирды зазевавшуюся мышь и тут же камнем упал в снег. Поднялся — в цепких лапах свежий завтрак.
Так просто все и разрешилось. Значит, скирда кормит не только скот. Ее услугами пользуются зимой полевые мыши. Тепло и корма достаточно. Коршун заметил это. И не преминул воспользоваться услугами скирды. Выходит, что скирда в эти трудные для пернатых зимние дни стала хорошей столовой для коршуна.
И не только для него. Обойдя вокруг скирды, я заметил следы лисы на свежем снегу и розовенькие лунки в разных местах. Видать, ночью приходила поужинать голодная кумушка. Значит, и ее зимой кормит скирда. Тут же следы дикого козла. Вероятно, и его голод заставил спуститься с гор. Рядом оставил вмятины в рыхлом снегу заяц. Из-под заснеженной шапки соломы выпорхнула стайка хохлатых степных жаворонков. И им, выходит, нашлось место в стогу.
Зима. Настало трудное время для птиц и диких животных. Земля укрыта глубоким снегом. Попробуй добраться до корма. Не просто передвигаться зверю, когда снега по брюхо. Вот и выбрали, пренебрегая опасностью, животные и птицы себе столовую в степи. Она напоминает им беззаботное лето. Кормит и согревает своим теплом.
Литература
- Бабенко С. Столовая в степи / Костёр. - 1980. - № 2.
- Цыбин В.Д. Белое время. — М.: Советский писатель, 1973.
Сведения об авторах
Владимир Дмитриевич Цыбин (1932—2001) — советский и российский прозаик, поэт, критик, переводчик.
Степан Бабенко (родился в 1926 году) — казахстанский писатель, журналист.