Поиск на сайте

Михаил Кузмин

«Он жив!» – так начинается стихотворение Михаила Кузмина «Пушкин».

«Он жив!» – словно отчаянный крик возражения скорбному лермонтовскому, не менее отчаянному: «Погиб поэт!» И если Лермонтов создаёт стихотворение-плач, стихотворение-памфлет на тему сражённого «свинцом» поэта, то Михаил Кузмин, осмелюсь утверждать, пишет стихотворение-оду – хвалебную песнь ему, Пушкину, живущему «особенно», чьи стихи «пленительны и полнозвучны» не только для Кузмина, но и для читателя, которому близка пушкинская поэзия (не случайно в стихах употребляются определённо-личные предложения: «Вкушаем жизни мёд», «…в нём признаем брата». «Мы», а не «Я»).

ПУШКИН

Он жив! у всех душа нетленна,

Но он особенно живёт!

Благоговейно и блаженно

Вкушаем вечной жизни мёд.

Пленительны и полнозвучны,

Текут родимые слова...

Как наши выдумки докучны,

И новизна как не нова!

Но в совершенства хладный камень

Его черты нельзя замкнуть:

Бежит, горя, летучий пламень,

Взволнованно вздымая грудь.

Он – жрец, и он весёлый малый,

Пророк и страстный человек,

Но в смене чувства небывалой

К одной черте направлен бег.

Москва и лик Петра победный,

Деревня, Моцарт и Жуан,

И мрачный Герман, Всадник Медный

И наше солнце, наш туман!

Романтик, классик, старый, новый?

Он – Пушкин, и бессмертен он!

К чему же школьные оковы

Тому, кто сам себе закон?

Из стран, откуда нет возврата,

Через года он бросил мост,

И если в нём признаем брата,

Он не обидится: он – прост

И он живой. Живая шутка

Живит арапские уста,

И смех, и звон, и прибаутка

Влекут в бывалые места.

Так полон голос милой жизни,

Такою прелестью живим,

Что слышим мы в печальной тризне

Дыханье светлых именин.

1921

Как ода, стихотворение торжественно и патетично. В нём преклонение перед гением, создавшим живые, родные, давным-давно знакомые, душу бередящие образы. Вот они: Пётр Великий, Дон Жуан, Герман, деревня, Москва…

Только тронь одну из струн-образов – и зазвучит вперебой: «На берегу пустынных волн стоял Он, дум высоких полн, и вдаль глядел…» Или: «Москва! Как много в этом звуке для сердца русского слилось!..» А вот ещё: «Приветствую тебя, пустынный уголок, приют спокойствия, трудов и вдохновенья…» Как это место в стихотворении Кузмина близко и понятно мне!

Одически торжественно звучат и риторические восклицания – свидетели авторского утверждения главной мысли стихотворения: поэт «жив!», «бессмертен!», «он наше солнце!», и риторические вопросы, заставляющие читателя задуматься: кто же он, Пушкин: «романтик, классик, старый, новый?» Я думаю, употреблённые здесь антонимичные прилагательные следует понимать как «знакомый и незнакомый» (поэт). И мною он воспринимается таким знакомым незнакомцем: перечитываешь «Онегина», или « Маленькие трагедии», или «Повести Белкина» – кажется, всё уже известно. Но вдруг тебе открываются новые грани пушкинской поэзии, и ты ловишь себя на мысли: он неисчерпаем, и, чтобы узнать его, надо не раз открыть книгу его произведений.

И всё же высокий стиль стихотворения, отражающий значимость Пушкина как поэта (Кузмин создаёт этот облик, используя книжную лексику:  «он – жрец», «пророк», «летучий пламень», его «душа нетленна»), по-державински соседствует с  «простым слогом», когда о поэте говорится как об обычном человеке: он «прост», он «брат», он « весёлый малый и страстный человек», ему свойственны «и смех, и звон, и прибаутка».

Такое «соседство» контрастных стилей не случайно: поэт велик, послушный  «божественному глаголу», и прост, пока его не «требует к священной жертве Аполлон». И в произведениях открывается «простота» и «весёлость» Пушкина. Вот в «Онегине» он ведёт непринуждённую беседу с читателем: «…читатель благородный, здорова ль вся твоя родня?» А вот сказку сказывает «О попе и работнике его Балде»: «Жил-был поп, толоконный лоб…». Здесь есть и «смех» над погнавшимся за дешевизной попом, и «прибаутка».

Чем внимательнее всматриваюсь в образ Пушкина, созданный Михаилом Кузминым, тем больше понимаю: это и мой Пушкин, я так же чувствую его. И для меня так же важна главная мысль произведения: поэт жив! Чтобы подчеркнуть эту мысль, автор вводит в стихотворение ряд однокоренных слов: «жив», «живёт», «живая», «живит», «живим», «жизни» и контекстный синоним: «дыханье». Я так же «благоговейно» и «блаженно» (какие точные эпитеты!) «вкушаю» жизнь во всех её проявлениях из пушкинских книг. И для меня его слова «родимы» (ещё один отражающий и моё восприятие эпитет).

А как замечательно сказал поэт об открытии читателем Пушкина, употребив оксюморон: «новизна не нова»! Действительно, его открываешь каждый раз заново и каждый раз думаешь, что это «новое» когда-то уже встречалось в твоей читательской жизни.

 Мне очень близка мысль о том, что Пушкина не ограничить, не заставить застыть «хладным камнем» – он был, есть и будет вечным движением: «бегом», «горением», «летучим пламенем». Эту мысль Кузмин выразил через антитезу: «хладный камень» – «летучий пламень». При помощи антитезы « наше солнце, наш туман» пот поэт добавляет ещё один штрих к характеристике Пушкина.

«Солнце русской поэзии» – так назвал его Владимир Одоевский в некрологе, напечатанном 30 января 1837 года в приложении к газете «Русский инвалид», и Кузмин согласился с ним. А вот «туман»… Мне думается, так можно сказать о том, кто писал и о далеко не светлых временах жизни человеческой. Такова тема «маленького человека», и тема бунта, «жестокого и беспощадного», и тема русского самовластья в произведениях мастера.

Композиционно стихотворение представляет собой одну строфу в 36 строк. Вполне можно было бы разбить на 9 катренов. Но, думается (да не будут «докучны наши выдумки»), поэту важно было на одном дыхании, не прерываясь, в одной строфе, представляющей собой монолог-откровение, монолог-признание, сказать о том, перед кем преклоняется.

 «Он жив!» – читаем в начале.

«Так полон голос милой жизни,

Такою прелестью живим»… – читаем в конце стихотворения. Употребление однотематической лексики, кольцевая композиция произведения призваны подчеркнуть главную мысль, о которой уже было упомянуто: «Пушкин жив!»

А можно ли говорить о смысловой выразительности стихотворения Кузмина на уровне звуков? Я думаю, можно. Перечитываю четыре первых стиха и обращаю внимание на аллитерацию шипящих звуков: ж, ш, ж, ж, ш, ч, ж. Возникает ассоциация с тем, как, проходя, шелестят годы, десятки лет, а «классику, романтику» уготована вечная жизнь.

То, что для Пушкина нет прошлого, а есть только настоящее, Михаил Кузмин выразил при помощи глагольных сказуемых в настоящем времени: «живёт», «вкушаем», «слышим»; с помощью составных именных сказуемых, выраженных краткими именами прилагательными: «жив», «нетленна»;  именами существительными: «жрец», «пророк», «малый»; кратким страдательным причастием настоящего времени: «живим».

Написано стихотворение любимым пушкинским четырёхстопным ямбом с перекрёстными женскими и мужскими рифмами, что, на мой взгляд, сближает поэтов. И, конечно, не только это. Не будь духовного родства между ними, вряд ли Михаилу Кузмину удалось бы почувствовать « тот мост» (метафора, которую следует понимать как  «связь»), брошенный Пушкиным «через года».

Так в стихотворении Михаила Кузмина поэт Александр Пушкин обретает бессмертие, любовь, признание.

Так сбывается пророчество самого гения: «И славен буду я, доколь в подлунном мире жив будет хоть один пиит».

Яндекс.Метрика